[<< Содержание]        ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2003 ХЕШВАН 5764 – 11(139)

Скоро пятнадцать лет, как Александр Аркадьевич Алейник переселился в Америку. Выпустил там несколько книг, печатался в периодике... Сегодня мы публикуем цикл его стихов. Пусть этого поэта узнают и российские читатели.

ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ

Александр Алейник

1

В узкие стекла трамвайных дверей

смотрит на улицы старый еврей.

В выцветших пейсах, с нищею спесью

смотрит старик в глаза фонарей.

В белом снегу – в бороде патриарха –

мягкие губы: розовый бархат.

Вот она – Пасха! – встает из грязцы.

Смотрит старик – все дома из мацы!

Птицы на крышах и ветках намокли.

Виден сквозь капель кривые бинокли

город вечерний, апрельский, пасхальный.

Трон в облаках появился хрустальный,

с каждым мгновеньем светлей и синее...

Знает старик: сядет в трон Моисей.

Грянули двери трамвайной трещоткой,

город, как Красное море, раскрыт...

Самой лучшей, самой пасхальной походкой

медленно к синагоге идет старик.

Капли за шиворот к нему затекают,

а там он приткнется у белых колонн.

Ай, сколько ж ему медяков накидают

в лодочкой сложенную ладонь!

2

В метро удивленная дева

на юношу с книгой глядит.

Читающий справа налево

у вечного древа сидит.

Не трогай плечом его, занят,

ты видишь, он древним узлом –

распутываньем терзаний

бессмертного блага со злом.

Здесь слово поставила прямо

под неба диктовку рука,

и смотрит оно от Адама

без страха в людей и века.

3

Мой дед домашнее вино

сквозь марлю процедил в графин.

Горит свеча, и мне темно.

Я маленький, и я один.

С меня сползли мои чулки,

а он сутулится и сед,

он – стар, все станут старики,

и мы умрем, как все, как все...

Он говорит и шепчет вслух

нездешние слова молитв,

и плачу я о нас о двух.

Часы стучат, свеча горит.

4

Из цикла «Реквием»

На смерть Иосифа Бродского

Он открывает дверь, вешает свой куртец,

веник берет, заметает в совок песчинки.

Это чужая квартира, он здесь на время жилец.

И не дает телефон, но постоянно звонят кретинки.

Однажды приходит седой, красногубый поэт,

с ним какой-то шустряк, щелкающий «минольтой».

Он понимает не сразу, что попадает в бред,

что в этом бреду не больно.

В вазах сохнут цветы, уставшие от похорон,

лежа у гроба, они шли параллельным ходом

к острову на восток, куда отплывет паром

с вытянутым плашмя, припудренным пешеходом.

Если в профиль смотреть, покойный – английский лорд:

лоб в полглобуса, рот сжат чересчур уж твердо,

но не вставайте рядом, холод вас проберет,

будто кто-то столкнул в ледяную воду.

Вот какая она... сплющившая лицо;

из остывшей крови родное еврейство

вышло, как партизан из волынских лесов,

чтоб, подбородок задрав, плыть к волне веницейской.

Эта жизнь и смерть, весь их размах и вес,

опустились к живому новым объемом под ребра,

вот и томит его эта густая взвесь,

но начисто выметен пол, прах кропотливо собран.

5

Чем бы ты ни овладела, все одно, душа,

ты потом пускаешь в дело тихо, не спеша.

Все на песенки помелешь, милые другим...

Хорошо ли тебе в теле? вывертам твоим?

Я ведь слабая преграда, знаешь, что ленюсь

говорить тебе «не надо», понимаю грусть.

Что ж, кропай покуда вирши, бормочи свое:

пальцы гнутся... ручка пишет... милое житье.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru