[<< Содержание] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2003 ТИШРЕЙ 5764 – 10(138)
Но кто здесь кому рассказывает? Бабушка ли (бывшая пионерка и комсомолка) просвещает любимую внучку? Или же внучка, что учится в еврейской гимназии, приобщает любимую бабушку?
ОСЕННИЕ ПРАЗДНИКИ
Илана Арци, Эмма Коган
Рош а-Шона – начало еврейского года. Празднуется 1 и 2 тишрея (на сей раз – 27, 28 сентября).
Почему же целых два дня?
Потому что наш календарь – лунный. Вот прибегает какой-нибудь земледелец или пастух. Запыхался, пот утирает...
– Новый месяц, – кричит, – народился!
– Ша! – ему говорят. – Отдышись с дороги!.. Ничего не путаешь? Небо-то в облаках!
И дожидаются второго свидетеля. Чтоб в точности
подтвердил. Без ошибки.
1 ТИШРЕЯ ТРУБИМ МЫ
В ШОФАР (БАРАНИЙ РОГ).
О ЧЕМ ЖЕ ПОЕТ ОН?
Рожок
Жил-был король. Однажды отправился на охоту. Да как-то сбился с пути, потерял свиту, отстал от егерей и собак, разминулся с оленем...
А уж темнеет. Достал он охотничий рожок – и ну сигналить!
Никого. Опять подал сигнал. Ни звука. Знай, ветерок шебуршит, сосны головками покачивают...
Глухая сторонка.
Вдруг, откуда ни возьмись, – путник. Ружьишко на плече и песенку насвистывает...
– Эй, добрый человек, помоги!
– Поезжай за мной! – И выводит короля на дорогу.
Тот, конечно, расщедрился.
– Получай, – говорит, – королевский подарок! – И вручает охотничий золоченый рожок. – Труби!
Мужик от радости как дунет в ту дудку – мигом придворные налетели. И скатерть-самобранка при них.
Давай, стало быть, пировать!
Спасителя-мужика усадил король рядом с собой. Велит вина поднести, своей рукой угощает... Оставайся, говорит, у меня ключником!
И переселился мужик во дворец.
Долго ли, коротко, – докладывают королю: ваше величество, новый-то ключник не чист на руку. Таскает из дворца что ни попадя – и на ярмарку. Не то что из-под полы – чуть ли не внаглую, мошенник, торгует... И свидетели есть.
Ну, суд. Казнить! Палач на помосте...
– Эй, мужик! – король говорит. – Имеешь последнее желание?
А бывший ключник, недолго думая, – бух в ноги:
– Дозвольте, ваше величество, последний раз на рожке сыграть! – Да как задудит...
Услышал король золотой рожок, вспомнил старое и объявил помилование.
РОШ А-ШОНА – ДЕНЬ СУДА, ДЕНЬ
ТРУБЛЕНИЯ,
ДЕНЬ ГЛАСА ТРУБЫ
Потому что звук шофара пробуждает раскаяние и горькое сожаление о совершенных грехах.
Ткиа, – троекратно поет шофар, –
шварим, труа, ткиа.
Ткиа, шварим, ткиа.
Ткиа, труа, ткиа.
Триа – долгий звук. Шварим – три отрывистых. Труа – трель из отрывистых звуков.
Мамин пирог
В некотором царстве, в тридевятом государстве жили да поживали царь с царицей. И был у них сын. До того балованый и капризный, что ел только из маминых рук – исключительно те пироги, которые мама самолично пекла.
– Наследник, – царь говорит, – ты не прав! Ступай-ка, принц ненаглядный, «в люди» – мир посмотреть, себя показать. – Выдал туго набитый кошель, усадил в карету и ручкою помахал. – Трогай!
Пока деньги водились, льстивый народ под ножки стелился, из сил выбивался, как бы угодить да потрафить. А денежек нет – и вокруг никого.
Шатался царевич по городу. То к одному прохожему сунется, то к другому. Я, дескать, царский сынок, благородный отпрыск! Укажите, сделайте милость, где тут столбовая дорожка непосредственно во дворец.
Хохочут. Пальцами тычут. Вот, потешаются, умора! Царевич-то без царя в голове! Прынц, понимаешь!
Скитался, слонялся. Ох, думает, так и пропасть недолго! Работу, что ли, найти?.. Забрел в деревню.
Собаки на чужака кинулись, чуть ли не разорвали. Мужик какой-то еле отбил.
Приводит к себе на двор. Краюху отломил, воды в ковшике приволок...
– Ты, паренек, кто?
– Сирота, – царевич ответствует. – Позволь, в хозяйстве тебе помогу...
– А что по сиротству умеешь?
– Да так, – говорит, – то, се, пятое, десятое...
И нанялся Пугалом. На огороде поставили – пернатых гонять.
А царь с царицей обыскались сыночка. Гонцов разослали по всему царству. Год рыщут – что иголка в сене. Днем с огнем не сыскать. Царь-батюшка и руки опустил, и головку повесил... А царице-матушке как от кровинушки отступиться! Указ надумала.
Пускай, мол, и стар и млад соберутся на Главной площади, и ее, царицино угощение попробуют.
Раз начальство велит, наше дело телячье – ать-два, марш-бросок, строевым шагом!.. И мужик с Пугалом очутились перед дворцом. А царица испекла уже свой пирог, чтобы всякого – по милости да по малости – наделить.
Отведало Пугало маминого пирога да как встрепенется:
– Ведите, – кричит, – меня во дворец! Я – царский сын!
Так звуки шофара заставляют нас словно проснуться и с ясностью осознать, кто мы на белом свете и откуда явились...
ЗА РОШ А-ШОНА –
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ – ЙОМ КИПУР
Судный день
Есть на небесах Книга жизни. Каждому в ней – своя судьба. И в новолетие выносится приговор. Злодеям – погибель. Святые и праведники да будут благословенны, пусть здравствуют среди нас на земле. А мы, обыкновенные люди...
Вот с нами и разбираются... По великому милосердию отпущены нам последние десять дней, дабы заслужили мы Небесную милость.
Облака славы
Когда ветхозаветные пращуры ушли из Египта и сорок лет плутали в пустыне, Всевышний окружил их чудесными облаками. Днем защищали от зноя, ночью – от холода.
Это, знаете, как почетный эскорт. Как те отборные мотоциклетные витязи, что сопровождают президентов и королей, когда с государственным визитом, под гул и рукоплескания, несутся они сквозь главную улицу.
И специальная мотостража – почетный караул на колесах – обороняет важных гостей. Мчится спереди и с боков, замыкая процессию.
Суккос
«В шалашах живите семь дней, – заповедано в Торе. – Чтобы знали поколения ваши, что в шалашах поселил Я сынов Израилевых, выводя из Египта».
Сукко – на иврите – «шалаш». И праздник Суккос по-нашему – «рай в шалаше» (шутка).
Моя бабушка (прошлой осенью) побывала на исторической родине. В Суккос, говорит, тамошние горожане перебираются на балкон. Устраивают пальмовый навес и пол устилают листьями.
Да, тишрей в Израиле теплый. Не чета московскому октябрю. С холодным дождиком, с первым снегом...
Но бабушка все равно пожелала в Суккос ночевать на балконе. Влезла в спальный мешок, развесила на бельевой веревке местную зелень, рядышком, как положено: эсрог (двоюродный брат лимона), лулов (побег финиковой пальмы), адас (веточка мирта) и арова (веточка ивы).
– Эсрог, – объясняет, – это такие люди, что изучили Тору и славятся добрыми делами. Евреи-лулов шибко подкованы теоретически, а заповеди исполняют с прохладцей. Адас, наоборот, заповеди блюдут, а в Святом Писании – ни бум-бум. А которые аровы – совсем без заслуг... Вот какие мы разные! Но, по завету Творца, надобно нам не ругаться, а быть всем вместе.
– Мама! – родители говорят. – Вы же простудитесь на балконе, заболеете...
– Дети! – бабушка говорит. – Могу я хоть раз в году остаться наедине со звездами... Той ночью проснулась я в теплой постели, глазки протерла, гляжу: а мне звезда сквозь окошко подмигивает... И сочинился стишок.
Мы все единая семья,
Хотим того иль нет...
Четыре вида у меня
Растений. Шлю привет.
Эсрог хорош со всех сторон,
А с ивой много бед.
Адас поможет вам всегда,
Лулов же даст совет.
Творец велел быть вместе
нам,
Хотим мы или нет.
Шалаш построим тут и
там
И убежим от бед.
Эсрог
Жил в еврейском местечке Портной (по ремеслу и фамилии). И жена, понятно, Портная. И куча ребятишек – Портные... Одень их, обуй, накорми. За мальчишек плати меламеду, чтобы выучил.
Трудился Портной, не разгибаясь. С рассвета до заката горбатился... Но копейку умудрялся откладывать.
На что?
Вот уж не угадаете! На эсрог... Оно и сейчас недешево, а тогда...
Подошло время. Построил Портной шалаш – и в город.
На базаре – шум, гвалт. Какой-то еврей в обморок брякнулся, водой отливают... Очнулся, клок на макушке выдрал – хлоп, опять в обморок.
Фар вос? Зачем, почему?
Общинные деньги украли. Сколько? Столько!.. Столько, что наш Портной за целый год по грошику накопил.
Что делать?
Отложил Портной пару монет, а весь кошель отдал бедняге. И купил самый маленький, неказистый эсрожек.
Вернулся под праздник. Пошел в синагогу. Молится... А раввин:
– У кого это, – спрашивает, – такой ароматный плод?
Все подошли, показывают. А наш Портной за спинами прячется... Но раввин до него добрался.
– Признайся, – говорит, – почему твой эсрог такой благовонный? Как он тебе достался?
Ну, Портной и открылся.
– Да, – говорит раввин, – дух особенный. Знаешь, – спрашивает, – чем пахнет? Заповедью: «Возлюби ближнего, как самого себя».
Советский анекдот
Ленин, кто помнит, скрывался в Разливе и жил на озере, в шалаше.
Вот навещает его Сталин: как, мол, вы тут, что поделываете, не скучаете ли?
– Да нет, – Ленин сказал, – Суккос справляю.
Что? Откуда Владимир Ильич узнал про Суккос?
А с ним был помощник и секретарь – Григорий Евсеевич Зиновьев (по паспорту – не то Радомысльский, не то Апфельбаум...)
Симхас Тойра
Мой дедушка обожал читать вслух. Соседи даже ругались. В стенку, бывало, колотят. А бабушка извинялась: мой муж, дескать, актер... репетирует... Хоть дедушка был инженером. И в этой (как ее?) самодеятельности не участвовал.
До страсти любил Бабеля, «Историю моей голубятни». Как мальчик сдает экзамен в гимназии.
О Петре Великом я знал наизусть из стихов Пушкина. И навзрыд сказал эти стихи.
Человечьи лица покатились в мои глаза и перемешались там, как карты из новой колоды. Они тасовались на дне моих глаз, и в эти мгновения, дрожа, выпрямляясь, торопясь, я кричал пушкинские строфы изо всех сил.
Я кричал их долго. Никто не прерывал безумного моего бормотания. Сквозь багровую слепоту, сквозь свободу, овладевшую мною, виделось только старое, склоненное лицо с посеребренною бородой.
– Какая нация, – шептал старик, – жидки наши... в них дьявол сидит.
И вдруг мне открылось, откуда у дедушки такая любовь к громкому (громогласному) чтению.
Оттуда же, откуда у того паренька из рассказа.
Потому что есть ежегодный праздник (22-23 тишрея) СИМХАС ТОЙРА. Когда читается в синагоге последняя глава Торы. И приглашаются к чтению не только взрослые мужчины, но и мальчики (до бар-мицвы), которым не исполнилось и тринадцати. А величают приглашенного мальчика не как-нибудь – Женихом Торы.
– Вот и ты, дедушка, – сказала я, – ощущаешь себя Женихом Торы. А тем более – тот гимназист из прошлого века. Это заложено, – говорю, – генетически.
– Ну что ж, – вздохнул дедушка, – может быть... может быть...
А бабушка почему-то заплакала.
А бабушка говорит:
– Послушайте-ка меня. И рассказала.
Радость Торы
В некотором государстве жил Царь. Была у него дочь – Тора.
Настала пора замуж ее выдавать. Один за другим женихи пожаловали. Вот первый сватается...
Нет, царской дочке он не по нраву.
– Обжора, – говорит, – ужасный! Что на столе – все в рот тащит. У нас во дворце такому не место!
Второй явился – не запылился.
– За пьяницу не пойду! – И ножкой даже притопнула. – Опозорит меня на великосветском приеме!
Пыль еще не осела – третий жених тут как тут... А Тора опять недовольна: происхождение-де подкачало...
– Ах, так! – Царь рассердился. – А позвать сюда первого встречного!
А первый-то встречный – аккурат мужик. Сено привез на конюшню. Мигом свадебку сладили. Да на той же телеге – трюх-трюх! – молодожены и укатили.
Заскучала Тора в деревенской избе. Глухомань, грязь непролазная, домой во дворец не убежишь...
Горюет, горькие слезы льет, ходит распустехою...
пол не метен, скотина
недоена...
Мужик – к Царю:
– Хоть я и первый встречный, да жена любимая – дочка твоя – пропадает. Навести нас, Царь-батюшка, не побрезгуй, родимый тестюшка...
Царь в дорогу и снарядился. Прибыл как есть в золоченой карете. По саду-огороду с Торою погулял, на скотный двор заглянул... Хороший ли из мужика муж? Не обижает ли первый встречный?
– Да что, батюшка! – Тора повеселела. – Муж добрый, заботливый...
Накрыли на стол. Народные пляски устроили. Кто в дуду дудит, кто в сопелку сопит... Водят с Торою хоровод. Песни величальные запевают. Большое уважение царской дочери...
Меда с пивом царю поднесли. Он угостился, всеобщей любовью утешенный. Ручкою помахал – и восвояси.
– На тот год, – обещает, – непременно наведаюсь.
Вот и мы, – заключила бабушка, – ежегодно танцуем с Торой-царевной, выказывая царю нашему – Всевышнему, как любим и почитаем его дочь. Праздник так и зовется Симхас Тойра – Радость Торы.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru