Рабу ли царствовать

Маркус Леман

Продолжение. Начало в № 5–7

Глава шестнадцатая

В ловушке

Элиезер и Бархияу изо всех сил пытались собрать нужную сумму, чтобы вернуть Ореву долг. Но ничего не получалось. Большинство иерусалимских богачей были cаддукеями; их Бгобоязненные братья не могли да и не хотели просить о пожертвованиях. А среди немногих состоятельных людей, им обоим близко знакомых и не попавших под влияние приверженцев чуждых взглядов, собрать такие огромные деньги было невозможно.

Прослышав о тщетных попытках братьев рассчитаться с ним, Орев послал сказать Элиезеру: «Не усердствуй чрезмерно, стараясь вернуть мне долг. Теперь я ни в чем не нуждаюсь и готов надолго предоставить тебе длительную отсрочку».

...Миновало уже два года со дня исчезновения Итамара. Тирца по-прежнему отказывалась выйти за другого и хранила верность жениху. Но однажды к Элиезеру явился Орев и сказал без всяких предисловий:

– Сожалею, но я принес вам худую весть. Вы, конечно, слышали про то, как в последнее время на торговых путях близ Андроломосии бесчинствовали дерзкие пираты. Они топили корабли без числа и даже высаживались на сушу, нимало не боясь грабить и жечь прибрежные города и селения. Кесарь наконец выслал против них военный флот. Сражение было долгим, римляне одержали победу, пиратские корабли частично утонули, частично рассеялись по морю. Но римляне тоже понесли тяжелые потери. Корабль Йоно пошел на дно вместе со всей командой. На этом корабле находился Итамар, несчастный сын моего покойного господина.

Услышав это, Тирца в отчаянье заломила руки и разразилась рыданиями. Элиезер даже не пытался ее успокоить – он сам был потрясен до глубины души. Глаза его наполнились слезами:

– Ах, друг мой Эльяким! Отзвучало твое славное имя над горами и долинами Израиля! Исчезло навеки...Откуда эта страшная весть, Орев?

– Наместник вчера прибыл в Кесарию и привез новости прямо из Рима. Один чиновник, с которым я в дружбе, сообщил мне о гибели Итамара.

Орев удалился, оставив Тирцу и ее отца предаваться горю.

На следующий день в дом к Элиезеру постучался человек по имени Сумхус и объявил:

– Благородный господин! Я пришел сюда по поручению достопочтенного Орева, чьи доброта и праведность достойны всяческих похвал. Он послал меня от его имени просить у тебя руки твоей дочери.

– А сам ты, Сумхус, – мрачно поглядел на гостя Элиезер, – для чего согласился исполнить это поручение? Разве неведомо тебе, что моя семья – одна из самых знатных в Иудее, что мы ведем свой род от царя Давида? По-твоему, такой человек, как я, может выдать свою единственную дочь за бывшего раба?

– А разве спасет тебя твоя родословная от тюрьмы? – возразил Сумхус. – Какой бы она ни была? Берегись, господин мой, возбудить дерзкими словами гнев Орева! Ты сам поставил себя в зависимость от него и его решений. Он хранит подписанное тобой долговое обязательство, которое ты не в состоянии выкупить. В его власти в любой момент заключить тебя в долговую тюрьму. Кроме того, Орев приобрел небывалое расположение римского наместника. Милости Пилата он добился дорогими и многочисленными подношениями. И если тебе придет в голову упомянуть о своем презрении к нему перед наместником, то знай наперед – гнев римлянина будет ужасен. Ты должен помнить слова царя Шломо: «Должник – раб заимодавца». Не сможешь вернуть долг – окажешься в тюрьме, а все твое имущество пойдет с молотка. Но поскольку имущества твоего наверняка не хватит для покрытия долга, тебя самого продадут в рабство. И хозяином твоим станет Орев. Именно он. Вот я и спрашиваю: хорошо ли это будет, если потомок царя Давида окажется рабом у бывшего раба?

Элиезер побледнел, глаза его налились кровью. Он силился что-то сказать, но неожиданно почувствовал, что не может вымолвить ни слова. Язык словно парализовало. Сумхус поглядел на него с жалостью:

– Ты спросил меня, отчего я взял на себя поручение Орева. Знай же – я сделал это потому, что весьма уважаю и почитаю тебя и твою дочь и всей душой хотел бы избавить вас от страшной участи. Орев собирался явиться к тебе лично, но я удержал его. Я боялся, что сгоряча ты наговоришь ему всякие обидные вещи и сразу навлечешь на себя беду. Пожалуйста, Элиезер, поразмысли хорошенько над всем, что произошло. Орев, конечно, бывший раб, но разве сейчас в глазах закона он не стал свободным евреем, не стал гражданином Израиля? Кроме того, он еще и сказочно богат, известен как крупный благотворитель, соблюдает заповеди. Все достоинства при нем. Помнишь, что говорили мудрецы по поводу взрослой дочери и освобожденного раба? Подумай, Элиезер, какова будет судьба Тирцы, если все, что ты нажил, пойдет с молотка, а сам ты станешь рабом! Разве найдется тогда хоть один юноша из знатной семьи, который захочет взять ее в жены? С другой стороны, стоит вам обоим согласиться на просьбу Орева, и он немедленно вернет тебе твое долговое обязательство. Видишь, выбор совсем прост: либо богатство и свобода, либо рабство и позор. Выбирай, что тебе больше по нраву... Теперь я отправляюсь домой, а завтра вернусь за ответом.

И Сумхус ушел, оставив хозяина в одиночестве. Сердце Элиезера разрывалось от боли, из глаз текли горючие слезы, которых он даже не замечал. В таком состоянии и застала его дочь, зашедшая к нему с каким-то делом.

– Что случилось, отец? – вскричала она в испуге. – Какое новое горе постигло нас? Отвечай!

– Ужасное горе, ужасное, дочь моя, – проговорил, глотая слезы, Элиезер. – Орев, бесстыжий негодяй, хочет вынудить меня отдать тебя ему в жены. Он не оставил своих намерений. Я целиком и полностью в его руках. У него мое долговое обязательство, а у меня нет денег, чтобы заплатить. И теперь он имеет полное право взять и продать все мое имущество, а меня превратить в собственного раба. Конечно, по закону Торы он этого совершить не сможет, но он подкупил римского наместника, и римляне сделают все, что он у них попросит.

Тирца была сражена. Одна новость страшнее другой! Закрыв лицо руками, она долго и горько плакала. Потом, успокоившись, немного придя в себя, тихо спросила:

– Что же мы станем делать, отец?

– Я выдержу все страдания, что выпадут мне на долю, но не отдам свою дочь, дочь потомка царя Давида, этому презренному и наглому рабу, – твердо сказал Элиезер.

– Но я не выдержу, отец! – воскликнула Тирца. – Как ты не понимаешь? Разве смогу я смотреть на твои мучения, на твои опозоренные седины, зная, что в моей власти избавить тебя от всего этого? Чтобы спасти тебя от нищеты и рабства, я, ни секунды не задумываясь, сделаю абсолютно все. Приму любую участь.

– Ты... Ты готова согласиться?..

– Разве не так же поступил несчастный Итамар, когда пожертвовал собой ради спасения любимого отца? Да и какая разница? Все равно без Итамара нет мне счастья!

Элиезер с тоской смотрел на дочь. Смотрел долго и безотрывно. Разные мысли беспорядочно блуждали в его голове, но он не мог отыскать хоть какой-нибудь выход из тупика. В конце концов, бросившись Тирце на шею, он проговорил с рыданиями:

– О, как скорблю я о судьбе твоей, дочь моя! Ведомо всем – ты достойна куда более завидной участи. Но Всевышний в великой Своей мудрости решил так, как он решил, и нам остается только смириться с его волей!

Когда на следующий день Сумхус объявил Ореву, что отец и дочь согласились на его предложение, радости злодея не было границ. Еще бы! Ведь теперь он достиг предела своих желаний. Теперь он занял место Итамара и в доме Эльякима, и в доме Элиезера. Теперь он не только наследник всего состояния отца бедного юноши, но еще и унаследовал красавицу-невесту, известную своими умом и душевным благородством. Победный вопль сорвался с его губ; потом он произнес надменно:

– Вот поднялся я на вершины гор. И кто сбросит меня вниз?!

Глава семнадцатая

На корабле

Римская боевая галера, рассекающая океанскую гладь, внешне выглядела весьма эффектно. Множество весел в едином ритме вздымались над поверхностью воды и разом снова погружались в глубину, продвигая судно вперед. Это было удивительно красиво. Внутри, однако, галера являла собой гнетущее зрелище. Шестьдесят рабов, прикованных к сиденьям (по три ряда вдоль каждого борта), всем телом налегали на весла, подгоняемые кнутами безжалостных надсмотрщиков. Конец каждого весла был снабжен свинцовой рукоятью, прилаженной к нему с помощью кожаного ремня, что позволяло гребцам совершать круговые движения. Эта конструкция требовала от гребца определенной сноровки и опыта, иначе бывало трудно совладать с набежавшей волной. Гребцы двух ближайших к борту галеры рядов во время плаванья сидели на скамьях, гребцы же третьего ряда работали стоя, и весла их были длиннее. Несчастным запрещалось даже разговаривать между собой. День за днем они проводили на корабле в полном безмолвии. В часы работы они не видели лиц друг друга, видели только загорелые натруженные спины, покрытые обильным потом и бесчисленными шрамами от ударов кнута. Кратких перерывов им едва хватало на еду и сон. Никто никогда не видел галерного гребца улыбающимся или поющим. У этих бедолаг не осталось ни помыслов о свободе, ни надежд, ни желаний. Кого только среди них не было: британцы, ливийцы, лангобарды, евреи, римляне, приговоренные судом к наказанию, скотты, греки, варвары... Их разум мало-помалу угасал, а воля была сломлена беспросветно-жестоким рабством. Лишь единицы умудрились сохранить подобие человеческого облика. Подавляющее же большинство несчастных привыкли к своему полуживотному существованию и превратились в послушные, неразмышляющие придатки к веслам, на которые они машинально налегали даже во время самой сильной бури.

В удобном кресле, возвышавшемся над палубой, восседал римский трибун – капитан судна. Галера плыла, он следил за ее ходом, предавался воспоминаниям, размышлял о самых разных материях. Разумеется, о страданиях, о злосчастной участи гребцов этот человек и думать не думал. Однако их монотонные движения наводили на него скуку, даже тоску, и, чтобы отвлечься, он принялся разглядывать рабов. К ним даже не обращались по имени, их окликали по номерам, начертанным на скамье. Пристальный взгляд капитана скользил от одного гребца к другому, пока не остановился на том, который значился под номером шестидесятым. Как и его товарищи, этот раб был почти обнажен, всю его одежду составляла набедренная повязка. Молодой... По всей видимости, не достиг даже и двадцати. Последнее обстоятельство, впрочем, не возбудило в римлянине жалости, а вот изящный торс, гордая осанка, красивая голова произвели впечатление. Доселе он полагал, что так великолепно сложены бывают лишь его высокородные соотечественники, неустанно занимающиеся гимнастикой на стадионах. «Этот юноша мне нравится, – пробормотал римлянин себе под нос. – Пожалуй, он заслуживает лучшей участи, чем быть прикованным к галере. Надо бы разузнать о нем побольше и проверить, на что еще он может сгодиться». В этот момент юноша повернул к нему лицо.

– Еврей! – воскликнул про себя римлянин. – И почти отрок!

Щеки юноши зарумянились, когда он заметил обращенный на него взгляд. На мгновение он забыл о весле, но тотчас услышал окрик надсмотрщика. Очнувшийся от грез юный раб вернулся к своим обязанностям и налег на весло с удвоенной силой. Украдкой посмотрев на капитана еще раз, он был удивлен и озадачен доброжелательной улыбкой, осветившей лицо трибуна.

Тем временем корабль вошел в Мессинский пролив, миновал город Мессину и продолжал двигаться на восток, оставив позади клубы дыма, изрыгаемые огромным вулканом. Всякий раз, когда капитан возвращался на свое место, взгляд его безотчетно отыскивал красивого юношу. «Он не такой, как другие, – бормотал римлянин едва слышно. – Парень – еврей. Когда-то один еврей спас мне жизнь. Надо бы узнать, откуда взялся этот». Во время смены вахты он спросил надсмотрщика, проходившего мимо:

– Не знаешь ли ты, кто вон тот раб? Ну, который только что встал со скамьи?

– Номер шестидесятый? – уточнил надсмотрщик, взглянув туда, куда указывал капитан.

– Он самый.

– Господин, конечно, знает, что эта галера построена только несколько месяцев назад; ее команда поэтому еще плохо мне известна.

– Он еврей, – сказал капитан.

– У благородного господина Сирануса острый глаз!

– Он очень юн.

– Невзирая на это он наш лучший гребец, – усмехнулся надсмотрщик. – Иногда мне кажется, что весло вот-вот сломается под его мощным нажатием.

– Каков нрав этого раба?

– Он очень дисциплинирован. Больше я о нем не могу ничего сказать. Хотя нет... Однажды он просил, чтобы я временно перевел его на другой борт.

– Зачем?

– Он заметил, что когда гребец постоянно сидит у одного и того же борта, у него вырабатывается непреодолимый автоматизм. Возможно, как он сказал, во время бури или в бою ему придется заменить кого-нибудь у другого борта, а он не сможет с этим справиться.

– Это оригинальная, это просто блестящая идея! Что еще ты можешь о нем сказать? Подумай хорошенько!

– Ну разве только то, что он заботится о чистоте своего тела в отличие от товарищей.

– Тут он скорее римлянин, нежели раб-чужеземец, – с удовлетворением кивнул капитан. – Что тебе известно о его прошлом?

– Ничего.

Капитан немного подумал и сказал:

– Если во время следующей смены вахт я буду на палубе, пришли его ко мне.

По прошествии двух часов Сиранус сидел на палубе под корабельным флагом. По выражению его лица можно было понять, что он чего-то ждет. Штурман находился на своем обычном месте, несколько матросов спали в углу. На вершине мачты стоял впередсмотрящий. Неожиданно Сиранус заметил, что к нему приближается кто-то из рабов.

– Я к твоим услугам, господин, – объявил тот подойдя.

Сиранус смотрел на него со скрытым удовольствием. Достойное поведение и учтивая речь свидетельствовали о том, что юноша рос и воспитывался, что называется, в хорошей среде. И наставники его были, очевидно, людьми благородными и образованными. Открытый взгляд юноши скорее можно было назвать любознательным, чем дерзким. Он спокойно и с достоинством встретил пристальный взор своего командира. Ничуть не смутился, не изменился в лице. И капитан заговорил с ним не как господин с рабом, но как старший с младшим:

– Говорят, ты лучший гребец на судне.

– Благодарю тебя за похвалу, мой господин.

– Давно ты стал гребцом?

– Почти три года назад, господин.

– Это тяжкий, изматывающий труд. Мало кому удается продержаться больше года, а ведь ты еще и совсем юн!

– Благородный господин забывает, сколь важна для человека воля к жизни и как мощно она влияет на выносливость. С ее помощью слабым удается выдержать то, что сокрушает сильных.

– По произношению твоему можно заключить, что ты еврей. Это так?

– Отцы отцов моих были евреями задолго до того как возник Рим.

– Вот и ты несешь в сердце великую гордость своей нации. Чем же ты можешь гордиться?

– Тем, что я еврей.

Сиранус улыбнулся.

– И как же ты попал сюда?

– Я был обвинен в организации заговора с целью свержения римского владычества в Иудее.

– Ты? Не может быть! Ты ведь почти мальчик! Как твое имя?

– Итамар бен Эльяким.

На лицо капитана как будто легла тень, он нахмурился.

– Можешь вернуться на место.

Слегка поклонившись, Итамар направился к своей скамье.

Глава восемнадцатая

Из рабства на свободу

Итамар возвратился и взял в руку весло с волнением и надеждой в душе. Луч солнца неожиданно осветил непроглядную тьму его нынешнего бытия. Он не узнал в капитане спасенного им некогда римского офицера, не вспомнил его имени. Но благородный римлянин одарил его почти дружеской улыбкой, поинтересовался происхождением и прошлым... Всего этого было довольно, чтобы пробудить в юноше радостное предчувствие перемен. В сердце затеплилась вера в спасение. Его впервые посетили мысли о будущем. И в самом деле – отчего бы капитану им интересоваться? Просто из любопытства? Вряд ли. Может, его ожидает скорое освобождение? В противном случае, зачем бы его звали к капитану? Конечно, все это очень странно. И необъяснимо. Уже почти три года Итамар был гребцом, за это время его не раз переводили с корабля на корабль, но ни один римский офицер не удостоил его даже взглядом, не говоря уж о беседе. Галеры бороздили моря, но гребцы ничего не знали о том, каков будет конечный пункт их плавания. Перед боем их с особым тщанием приковывали к скамьям, чтобы никому не пришло в голову взбунтоваться или сбежать, бросившись в воду в общей суматохе.

Итамара уже потихоньку начала засасывать рутина ужасающей новой жизни, где нет места упованиям, думам о завтрашнем дне. И вдруг – луч надежды! Перед мысленным взором юноши мелькали картины былого. Когда в тот памятный день он вошел во дворец наместника, страшась за судьбу отца и тревожась за собственную участь, его немедленно схватили, заковали в кандалы и отвезли в тюрьму. Он лишь успел услышать, как Валериус Гратус приказал освободить Эльякима, и понял: жертва его не напрасна. Это было единственным, что осталось в утешение. Без всякого суда и следствия следующим утром под конвоем римских солдат его отправили в Яффо, там перевезли на корабль и приковали к скамье вместе с другими гребцами. С тех пор он бороздил моря с севера на юг и с востока на запад, побывал в разных частях света, но так и не сумел узнать, к берегам каких стран причаливал. Рабов не выпускали на сушу. Они вообще не имели права покинуть судно, только когда их переводили с одного корабля на другой.

Понемногу Итамар стал забывать прошлое, память слабела, он, к примеру, уже почти не помнил свое безоблачное детство. Но после разговора с Сиранусом на него вдруг нахлынули воспоминания о прошлой жизни. Что стало с отцом? Жив ли он или давно умер от тоски по единственному сыну? А Тирца, что с ней? Забыла своего суженого и отдала руку и сердце другому или по-прежнему хранит верность первой любви? Как там Орев, управлявший всем их хозяйством?.. Мысль о рабе оставила в душе неприятный осадок. Возможно ли, чтобы Орев и впрямь был предателем? Хотя в жизни случается всякое... А что сталось с его товарищами – Эльазаром, Бараком, Иеудой и остальными? Попали они, подобно ему, в руки римлянам? А может, им удалось ускользнуть? В сердце юноши неожиданно возникло непреодолимое желание: вернуться на родину и мирно жить там по законам Торы, по заповедям Всевышнего. Ничего подобного он не испытывал с того самого дня, когда впервые поднялся на римское судно, решив, что иерусалимская жизнь оборвалась навеки. Страстная молитва к Отцу Небесному рвалась из его многострадального сердца; глаза бедного Итамара наполнились слезами, пока руки привычно сжимали весла.

Капитана Сирануса тоже обуревали необычное волнение и противоречивые мысли. Сидя на палубе, он размышлял о беседе с еврейским юношей. Поначалу он его не узнал, но звук его имени оживил память капитана. Да, это тот самый молодой человек, что спас ему жизнь, когда во время бури их корабль был в щепки разбит у берегов Яффо. Он хотел бы немедленно его освободить, но не имел на это права. Кроме всего прочего, ему еще и жаль было потерять на редкость умелого гребца. На Каниуса Сирануса возложили трудную и ответственную миссию. Корабль «Артемида», которым он управлял, был флагманом императорского флота, насчитывавшего почти сто кораблей, следовавших за ним на некотором удалении. Он исполнял должность командующего этой армадой. Несколько дней назад ему вручили приказ очистить море от кровожадных пиратов. Пираты буквально терроризировали берега Римской империи. Многочисленные их шайки объединились под властью некоего бандита греческого происхождения и представляли собой грозную и организованную силу. Они внезапно появлялись в каком-нибудь незащищенном месте, нападали на прибрежные города и деревни, разоряли, сжигали их, забирая все ценное: имущество, скот, а порой и самих людей, которых потом продавали в рабство. Римские торговые суда, груженные богатыми товарами, тоже становились их жертвами. Военным кораблям, сопровождавшим торговые караваны, приходилось отступать перед превосходящими силами пиратов. Со слов моряков, плававших на этих кораблях, было известно, что пиратский флот насчитывает примерно шестьдесят судов. Жалобы пострадавших от набегов морских разбойников достигли ушей Рима. И тогда кесарь приказал отрядить целый флот – сотню судов под командованием трибуна Каниуса Сирануса, повелев последнему наголову разбить противника. Но для этого его прежде всего следовало обнаружить.

Сиранусу повезло. Им недавно встретился римский боевой корабль, который вместе с двумя другими кораблями должен был сопровождать торговое судно. Пираты напали на них, захватили торговый корабль, а сопровождающим его галерам удалось ускользнуть. Теперь Сиранус знал, в какой части моря искать разбойников. Он отвлекся от мыслей о еврейском юноше и стал думать, как бы скорее найти пиратов, навязать им бой и уничтожить.

Он совершил жертвоприношение перед идолом, стоявшим посреди палубы, после чего воины начали облачаться в доспехи и разбирать оружие. На палубу подняли великое множество копий, стрел и дротиков, а кроме них – большие пачки шерсти и других легко воспламеняющихся материалов. Потом всех гребцов тщательнее обычного приковали цепями к сиденьям, цепи лежали возле каждой скамьи. Эта мера была надежной страховкой от восстания рабов в разгар битвы. У несчастных не оставалось никакой возможности протестовать. А ведь в случае поражения в бою они все до единого лишались малейшей надежды на спасение: галера шла на дно вместе с ними.

С наступлением темноты на корабле зажгли огни. Капитан прилег отдохнуть и вскоре погрузился в сон. Через несколько часов кто-то из матросов разбудил его. Сиранус тотчас встал. Он надел шлем, взял щит и меч и поднялся на палубу. Там уже собрались офицеры со своими подразделениями. Пропела труба, к ней присоединились другие. В отдалении были различимы корабли пиратов, стоявшие боевым строем. Римский флот тоже развернулся в боевом порядке, и через короткое время разгорелась жестокая и страшная битва. Баллисты обрушивали камни на пиратский флот, горящие факелы летели сквозь ночь, разрезая тьму. Вдруг ликующе запела труба: римлянам удалось потопить один из вражеских кораблей. Но не прошло и нескольких минут, как победный глас трубы раздался с другой стороны: на сей раз тонул римский корабль. Так и тянулся бой. Время от времени над водной гладью разносились громкие звуки труб, заглушавшие стоны раненых и ужасающие вопли тонущих. Битва продолжалась всю ночь и закончилась лишь на следующий день к полудню, когда римский флот наконец разгромил пиратов. Нескольким разбойничьим судам удалось спастись, зато все остальные были захвачены или потоплены. Римляне во главе с Сиранусом праздновали победу. Сиранус дал команду преследовать уходившие пиратские корабли, затем приказал освободить от оков и привести к нему еврейского гребца.

– Итамар! – произнес он, едва юноша предстал перед ним. – Итамар, ты больше никогда не вернешься на скамью гребцов. Вскоре я возвращаюсь в Рим и там буду просить кесаря о полном твоем освобождении. После блестящей победы на море он не откажет мне в такой малости.

Потрясенный до глубины души Итамар хотел было припасть к ногам Сирануса, но тот остановил его:

– Я ведь в большом долгу перед тобой. Ты когда-то спас мне жизнь. Не помнишь?

Изумленный Итамар пристально вгляделся в своего благодетеля. Глаза его широко раскрылись. Б-же милосердный! Перед ним и вправду был тот самый римский офицер, которого он когда-то уберег от гибели в Яффо! На глазах его показались слезы, а губы стали шептать благодарственную молитву Творцу...

Глава девятнадцатая

Предательство раскрыто

Великий полководец Сиранус был встречен в Риме с подлинным триумфом. Под торжественное пение труб кесарь увенчал его венком победителя, знаками отличия и преподнес ему ценные подарки. По просьбе трибуна Итамар был освобожден и перестал считаться рабом. Однако ему пришлось дать клятву впредь никогда не участвовать в заговорах против Рима и не выступать против него с оружием в руках. Юноша долго и мучительно колебался, прежде чем дать такую клятву.

– Дорогой друг! – сказал ему Сиранус.– Если ты не захочешь поклясться, то снова окажешься прикованным к гребной скамейке и уже наверняка не сможешь служить своему народу – ни вооруженным, ни безоружным.

– Но как я посмотрю в глаза моим бывшим сподвижникам? – возразил Итамар в отчаянье. – И неужели в час, когда разразится восстание, мне придется остаться в стороне, играя роль пассивного наблюдателя? Я этого не перенесу!

– Послушай меня, – отвечал Сиранус. – Я хочу сделать тебе предложение. Скорее всего отца твоего уже нет в живых, имущество его конфисковано в пользу государства, а твоя невеста вышла за другого. Когда ты вернешься на родину, тебя ожидают нищета и одинокое существование. Ты будешь чувствовать себя несчастным, в особенности потому, что путь назад, к твоим прежним товарищам, тебе теперь заказан. Так зачем же возвращаться в Иудею? У меня есть обширные владения в Испанской провинции, неподалеку от города, в глубокой древности основанного твоими соплеменниками и называемого на вашем языке Толадот, а на туземном наречии зовущегося Толедо. Я отдам тебе в дар одно из своих имений – владей им. А поскольку поблизости поселились твои единоверцы, ты сможешь жить привычной жизнью – в согласии с Торой, с заповедями Б-га.

– Весьма признателен тебе, благородный Каниус, за щедрое твое предложение, – отвечал Итамар. – Я не отказываюсь от него, но и не хочу принять его так сразу, не раздумывая. Мне хотелось бы прежде выяснить, как обстоят дела в Иерусалиме.

В конце концов Итамар согласился принести требовавшуюся от него клятву и стал собираться в дорогу. Сиранус взял на себя заботу обо всех его нуждах. Через неделю в Яффо отплывал корабль, и Итамару на нем было оставлено место. Оставшееся до отъезда время он знакомился со столицей великой Римской империи. Однако душа его жаждала скорейшего возвращения в Иудею, к своему народу, в свою среду, к учению – он многое позабыл за годы рабства.

За то короткое время, что он провел в Риме, евреи ему почти не встречались.

С первого дня Итамар был угнетен зрелищем огромного, шумного города, населенного идолопоклонниками, попирающими заповеди Всевышнего. Несмотря на это римляне жили в довольстве и пользовались всеми земными благами, не зная страхов и бед. Юноша утешал себя мыслью, что если даже отвергающих Его награждает Всевышний столь щедро за их редкие добрые деяния, то уж воистину безмерно велика должна быть милость Его к любящим Его и творящим Его волю. Итамар не мог не заметить, до какой степени нравственного упадка и развращенности дошла эта, быть может, самая могущественная в мире страна. Ему то и дело на улице попадались мраморные колонны, обернутые нарядными циновками, чтобы предохранить их от летнего зноя и зимнего холода. А в трущобах он видел умирающих от голода, встречал людей, спавших на улицах, копавшихся в мусорных кучах, не защищенных от зноя, ветра, холода, лишенных самой простой одежды. В памяти его всплывали слова Торы: «И придут корабли от Киттима, и смирят Ашур, и смирят Эвера, но и сами погибнут». Киттим – это римляне, так объясняли Итамару учителя. А еще Римская империя – четвертый зверь в видении Даниэла, про которого тоже было сказано: «...Пока не увидели, как был убит зверь, а тело его сокрушено и отдано на сожжение огню».*

* Даниэл, 7:11

Погруженный в думы Итамар шел по городским улицам и неожиданно заметил, что навстречу ему спешит римский офицер, окликая его издали и махая рукой:

– Здравствуй, друг мой дорогой! Вот уж не думал встретить тебя здесь!

Итамар взглянул на офицера, ничего не понимая, и несколько секунд недоуменно его разглядывал. Потом вскричал с радостью:

– Каюс Цимбер! Я с трудом узнал тебя! Смотри-ка, ты уже в больших чинах!

Тот ответил:

– Я же говорил тебе еще четыре года назад в Иерусалиме, что Марс ко мне благоволит! Я участвовал во множестве сражений, имея достаточно шансов проявить доблесть. Но расскажи скорее, как ты попал в Рим! Думаешь здесь остаться? Если у тебя есть время, пойдем ко мне. Там обо всем и поговорим.

Итамар с радостью принял приглашение и в доме друга рассказал тому обо всем, что с ним приключилось. Когда он умолк, Каюс сокрушенно покачал головой:

– Мой бедный друг! Как жестока к тебе судьба! И тут отчасти моя вина: ведь это я тогда, в саду, подзуживал тебя и невольно раздул благородный пламень борьбы в твоем сердце... Стало быть, тебя отправили на галеру без суда и следствия?! Здесь, по-моему, дело нечисто. Надо хорошенько выяснить все обстоятельства. Валериус Гратус сейчас в Риме. Я хорошо знаю его и его семью. Попытаюсь во всем разобраться и сообщу тебе о результатах.

На следующий день Цимбер пришел навестить Итамара, жившего в доме Сирануса.

– Итамар! – заговорил он, едва они остались наедине. – Мне удалось все узнать. Причем, абсолютно достоверно. Но прежде чем я открою тебе правду, ты должен мне обещать, что будешь молчать, ничего не скажешь даже благородному Сиранусу, и то, что сейчас узнаешь, не используешь во вред бывшему наместнику Иудеи. Валериус Гратус – старинный знакомый нашего семейства, и я не хотел бы, чтобы у него были неприятности.

– Даю тебе слово!

– Так вот, тогда Валериусу позарез была нужна большая сумма денег. Он собирался вернуться в Рим и выдвинуть свою кандидатуру на должность консула. Как известно, всякий, кто хочет стать консулом, изо всех сил старается привлечь на свою сторону избирателей, устраивая увеселительные представления, раздавая дорогие подарки... Все это, как ты понимаешь, стоит недешево. Был простейший способ раздобыть крупную сумму – взять да и удвоить налоги в Иудее. Но практическое выполнение этой задачи сильно осложнилось одним обстоятельством. Сирийский наместник, чей ранг выше ранга наместника Иудеи, был личным врагом Валериуса. Он, понятное дело, всегда очень внимательно прислушивался к жалобам иудейских граждан на их правителя и оттого представлял для Гратуса немалую опасность. Но вот однажды к Валериусу Гратусу пришел управляющий твоего отца и предложил ему десять тысяч золотых монет, чтобы тот убрал тебя у него с дороги. Он сообщил ему все, что узнал от тебя о подготовке восстания против Рима, а посему наместник не видел ничего дурного в том, дабы взять деньги за сведения об антиправительственном заговоре. Были посланы три отряда солдат, чтобы арестовать тебя и твоих друзей, но вы успели скрыться. Тогда Орев присоветовал наместнику взять под стражу твоего отца. Он ни секунды не сомневался, что ты сдашься ради спасения старика. Так оно и случилось. Твоего отца освободили, а тебя приговорили к смерти на основании свидетельства «верного и преданного» Орева. Правда, сердце римского наместника оказалось более милосердным, чем сердце вашего управляющего. На него большое впечатление произвела твоя готовность добровольно пойти на смерть, лишь бы спасти отца. И он явил милость, сохранив тебе жизнь. Можно сказать, сделал щедрый подарок.

– Да уж, подарок! – скривился Итамар. – Сохранил мне жизнь! Жизнь раба на галере!

– Но теперь-то ты больше не раб! Все чудесным образом изменилось!

Сердце Итамара сжалось от гнева и возмущения, когда он услышал о подлом предательстве раба, которому так доверял. Великий Б-же! Как этот лицемер умел прикидываться преданным и любящим!

– Послушай, Каюс, – спросил Итамар своего друга. – А не знаешь ли ты, где Орев добыл столько денег?

– Как где? Конечно же, украл у твоего отца!

Итамар заскрипел зубами и сжал кулаки:

– Ничего, вернусь домой, полностью с ним рассчитаюсь!

– Только помни о своем обещании, Итамар! Делай, что хочешь, но так, чтобы не вышло вреда для Валериуса. А теперь, дорогой друг, окажи любезность – представь меня благородному Сиранусу! Я пока еще не удостоился чести познакомиться с этим выдающимся человеком.

Итамар повел друга в покои хозяина и произнес войдя:

– Позволь, уважаемый трибун, рекомендовать тебе друга моего детства, Каюса Цимбера. Храбрый воин, офицер, отличившийся во многих битвах, он жаждет познакомиться с великим полководцем, со славным римским адмиралом и засвидетельствовать ему лично свое величайшее почтение.

– Он твой друг детства, и это для меня рекомендация гораздо более ценная, нежели то, что он заслужил офицерский чин в столь юном возрасте!

Адмирал с улыбкой протянул Каюсу руку, и тот взволнованно проговорил:

– Я счастлив, что мне выпала честь увидеть нашего непревзойденного героя!

Глава двадцатая

Возвращение в Иерусалим

Когда Итамар прощался со своим благодетелем, Сиранус сказал ему:

– Я предвижу большие трудности, которые неизбежно ждут тебя с той самой минуты, как ты попытаешься вернуть себе права и состояние. Посему я счел нелишним помочь тебе в этих обстоятельствах. Я облегчу стоящую перед тобой задачу. Нынешний наместник Иудеи обязан своим положением могучему Луцию Илиусу Сиранусу. Я запасся письмом от него к вашему правителю, где Луций рекомендует тебя самым лестным образом. Береги этот пергамент, он откроет тебе двери любого римского чиновника в Иудее, позволит снискать благосклонность любого из них и обеспечит всяческое содействие.

– Благодарю тебя от всего сердца, дорогой трибун! – ответил Итамар, принимая письмо. – Мне кажется, эта рекомендация, добытая твоими стараниями, сыграет важную роль в моей дальнейшей жизни.

Он хотел поцеловать руку трибуну, но тот резко воспротивился. Потом проговорил на прощанье:

– Езжай с миром, друг мой! И да хранит тебя Б-г отцов твоих во всех начинаниях! Помни: Сиранус всегда готов прийти тебе на помощь... Да! Не забудь, пожалуйста: если по какой-то причине ты не захочешь остаться в Иудее, мое испанское поместье в любой момент готово стать твоим.

– До конца дней я буду вспоминать тебя, мой благодетель, с признательностью и любовью! – воскликнул Итамар.

Путешествие домой было недолгим и благополучным. Сердце Итамара сжалось от волнения и радости, когда нога его ступила на Святую землю в Яффо. Разлука с родиной оказалась слишком долгой. Он припал к земле и целовал ее со слезами на глазах. «Ибо милы рабам Твоим камни ее, и пыль ее любезна». С особой остротой ощутил он справедливость молитвы царя Шломо: «И когда согрешат они пред тобой, ибо нет человека, что не согрешит, и Ты будешь гневаться на них, и отдашь их в руки врагов их, и уведут их в плен, в землю чужую, далекую или близкую, и войдет в сердце их раскаяние в стране их пленения, и взмолятся они пред Тобой в земле их изгнания, и скажут – согрешили мы пред Тобой и творили злое и неправедное. И вернутся к Тебе всем сердцем своим, и всей душою своей, и будут молиться пред Тобой по обычаю страны своей, который дал Ты отцам их, где город, построенный Тобой, и Храм, на котором Имя Твое называется. И услышишь Ты, ибо небеса – подножие славы Твоей, молитву их, и совершишь их суд. И простишь народу своему, который согрешил пред Тобой, и забудешь все их преступления, которые совершили они пред Тобой, и дашь в сердца врагов их милость к ним».

В тот день Итамар решил, что никогда больше не увлекут его идеи юношей с их горячностью и торопливостью, что поступать будет он всегда лишь по совету умудренных старцев. И вспомнился тут ему Реховам, который пренебрег советом старых и мудрых, ибо не увидел в нем практической пользы, и действовал по совету молодых, и это стоило единства целого государства...

Поначалу Итамар хотел задержаться в Яффо, разузнать, что произошло там за время его отсутствия, немного отдохнуть в своем имении, но тоска по дому неудержимо влекла его в столицу Иудеи. Он купил мула и без промедления отправился в Иерусалим, размышляя по дороге, что следует первым делом предпринять по прибытии в родной город. В Яффо он слышал, что Понтий Пилат, римский наместник, пребывает сейчас в Иерусалиме, и потому решил прежде всего посетить именно его и вручить рекомендательное письмо. Таким образом, любые козни Орева станут для него не страшны. Затем он пойдет к Элиезеру, чтобы узнать, жив ли отец. И лишь потом отправится в свой дом. Но если отец жив, надо будет послать вперед гонца, чтоб подготовить старика к появлению сына. Поднявшись на гору, с вершины которой уже можно было видеть Святой город, Итамар не выдержал, расплакался и долго не мог унять слезы. Через некоторое время, овладев собой, он продолжил путь. Вскоре юноша въехал в Иерусалим, остановился у таверны рядом с Яффскими воротами, поел, отдохнул с дороги, переменил одежды и направился во дворец наместника.

Письмо римского властителя мгновенно открыло перед ним двери в покои Пилата.

– У тебя письмо для меня? – осведомился наместник. – Кто ты и как твое имя?

Итамар ответил:

– Я еврей, сиятельный наместник, и имя мое – Итамар. Я только что прибыл из Рима. Благородный трибун Каниус Сиранус – мой друг и благодетель.

С этими словами Итамар протянул наместнику письмо. Тот внимательно осмотрел его, обратив особое внимание на печать. Потом освободил письмо от нитей и стал читать вслух:

– Благородному Понтию Пилату, наместнику иудейскому, от Луция Илиуса Сирануса, исполняющего должность кесаря, – привет.

Податель сего письма, еврей Итамар бен Эльяким, рекомендован мне одним из моих близких друзей. Посему прошу тебя оказать ему всяческую помощь и содействие во всех его делах и нуждах.

Искренно преданный тебе Сиранус.

– Ну что ж, – сказал Пилат, окончив чтение, – отныне и впредь ты находишься под особым моим покровительством. Я сейчас же распоряжусь, чтобы тебя беспрепятственно пропускали ко мне во всякое время как здесь, так и в Кесарии. А теперь скажи, в чем ты нуждаешься?

– Благодарю тебя, о благородный наместник, за покровительство, которое ты мне столь щедро обещал! Я обращусь к тебе, едва у меня возникнет нужда. Нынче у меня нет никаких особенных просьб. Я более трех лет провел вдали от родного города, и сейчас мне необходимо выяснить, что происходит у меня дома. Я только-только с дороги, а поскольку содержание письма было мне неизвестно, я счел своим долгом прежде всего выполнить возложенное на меня поручение и лишь затем обратиться к собственным делам.

– Ну что ж, тогда приходи ко мне, как только потребуется помощь, – сказал Пилат на прощанье. – В любой день и час.

Покинув наместника, Итамар направился к дому Тирцы. На улицах города ему повстречалось несколько знакомых. Никто его не узнал, так как, работая на галере, он сильно загорел и обзавелся густой черной бородой, изменившей его облик почти до неузнаваемости.

И вот настала заветная минута. Итамар стоит у ворот дома Элиезера бен Звулуна. Постучав в дверь, он услышал голос хозяина, приглашавшего его войти. Итамар переступил порог. Элиезер поднял глаза от свитка, который читал, и взглянул на гостя. У Итамара даже дыхание перехватило от жалости – так постарел Элиезер за эти три года. Во всем его облике были бессильная печаль и уныние. Взор потускнел...

– Кто ты? – удивленно спросил отец Тирцы. – И чего от меня хочешь? Ты одет, как римлянин, хотя лицом бесспорно еврей.

Итамар страшно смутился. Только теперь он сообразил, что поступил неправильно, оставшись в римском одеянии. Ему следовало по приезде одеться как подобает израильтянину. Ибо сказано: «И по обычаям их не поступайте». А это в числе прочего означает и приказ отличаться от других народов даже видом, чтобы внешние различия были столь же явными, сколь и внутренние.

– Я действительно еврей, – отвечал Итамар, – но я только что прибыл из Рима, где был вынужден одеваться как римлянин. У меня просто не хватило времени, чтобы купить в Иерусалиме еврейское платье. Я пришел к тебе, чтобы спросить, как поживает друг твой Эльяким бен Хизкия.

Голос незнакомца, едва тот заговорил, заставил Элиезер а вздрогнуть: до такой степени он напоминал голос погибшего жениха дочери. А уж после последней фразы сомнений не осталось.

– Итамар! – воскликнул он. – Ты ли это? Возможно ли? Благословен Гсподь Б-г наш, Царь мира, возвращающий к жизни мертвых!

Он бросился к Итамару, заключил его в объятия и расцеловал.

– Я и вправду почти восстал из праха, – отвечал Итамар. – Всевышний в великой милости Своей сотворил со мной истинное чудо. Я пережил годы ужасающего рабства, но сумел сохранить себя и физически, и духовно. А теперь скажи скорей – жив ли еще мой отец?

Элиезер печально склонил голову, не проронив ни звука. Тяжелый вздох вырвался из груди Итамара, глаза наполнились слезами. Он разорвал на себе одежды, сбросил обувь и опустился на пол.

– Благословен Ты, Г-сподь Б-г наш, Царь мира, судящий праведно! – произнес юноша сдавленным голосом и разразился рыданиями.

Элиезер глядел на плачущего взором, полным глубокого сострадания. Потом мягко вымолвил:

– Встань, Итамар, ибо краток должен быть теперь твой траур. Эльяким скончался давно, давно прошло и время положенного траура. Он умер через несколько недель после того, как тебя схватили. Горе его было столь велико, что он не желал ни от кого слышать слова утешения, даже от меня. Лишь раббан Гамлиел однажды пришел к нему в дом, был принят, и они о чем-то долго беседовали.

Итамар поднялся на ноги.

– Еще об одном хочу я спросить. Как поживает дочь твоя Тирца? Жива ли она? Не замужем ли еще?

– Жива, – ответил Элиезер , – и еще не замужем.

– Благословен Всевышний, творящий милости!

– Не торопись радоваться, Итамар! – покачал головой старик и грустно добавил, – Хоть Тирца и не замужем, но уже обещана другому. Свадьба должна состояться в самое ближайшее время.

Лицо Итамара исказилось болью, но он быстро взял себя в руки.

– Что ж, может, это и к лучшему! Кто же тот счастливец, что снискал ее благосклонность?

– Никто ее благосклонности не снискал. Она категорически отказывалась выходить замуж и собиралась провести всю жизнь, оплакивая тебя. Но обстоятельства сложились так, что ей пришлось согласиться выйти за бывшего раба твоего отца. За Орева.

Глаза Итамара сверкнули гневом.

– Опять этот мерзавец! Как же могло дойти до того, чтобы Тирца решилась стать его женой?

И старик рассказал ему все – от начала и до конца.

Окончание следует