Смешная история
Арье-Лейб
Революция была в красной рубашке и разговаривала по-немецки. Она стояла на 1-й Мещанской возле метро «Ботанический сад» и тыкала себя в грудь:
– Ich bin ein Maler... Maler.
– Художник! – перевел я с опорой на бабушкин идиш. И для ясности уточнил: – Kuenstler?
– Nein, nein! – замахал руками. – Ein Maler... Maler!
И произвел некий жест, отчего женщина в рабочих штанах сразу же догадалась:
– Да он маляр!
– Ja, ja, Maler! – И будто бы сунул кисть в воображаемое ведерко.
Маляром был наш сосед Толя. Так и говорил своей Дусе:
– Я – маляр. А тебе что, надобно академика?
В ответ Дуся хватала его за вихор и таскала по всему нашему бараку на Октябрьской улице, в прежней Марьиной роще.
В будни Толя был тихий. По воскресеньям Дуся пряталась от него у нас, у соседей. Он гонялся за нею чуть ли не с топором, сотрясая квартиру.
– Я маляр, евреи! – ломился к нам в дверь. – А ей что, надобно академика?!
И вот этот датский мальчик в красной рубашке и белых штанах – он тоже, оказывается, маляр. То есть маляр-то его отец. И мальчик помогал ему на каникулах. Заколачивал денежки, чтобы приехать на Всемирный фестиваль молодежи.
Сам-то студент. По-нашему – педагогического училища. Будет преподавать в младших классах. Программа тяжелая – пять языков: английский, немецкий, французский, латынь, греческий...
«Если бы парни всей земли...», – гремела из репродуктора тогдашняя песня. Марк Наумович Бернес призывал нас задушевным голосом что-нибудь сотворить. Что-то хорошее. Навалиться всем миром. Разом и впопыхах... Не помню...
– Спроси его насчет безработных...
Да-да, закивал маляр, есть безработные. Получают пособие... Но и у вас тоже имеются.
Как? Здесь, в Москве? Летом 1957 года?
В нашем бараке на Октябрьской улице только-только провели газ, поставили центральное отопление, а прочие удобства перенесли со двора в конец коридора, окончательно подключая к цивилизации.
– У-у, евреи! – кричал маляр Толя. – Лучше бы, так вас и сяк, взорвали!
А датский маляр указывал на троллейбус. Дескать, водитель (и порулил в воздухе) ведет, а девушка (опять же изобразил) отрывает билеты. Это и называется «скрытая безработица». Потому что девушка совершенно лишняя. Вместо нее прекрасно управится механизм.
1-я Мещанская сделалась вскоре проспектом Мира. С одноименным метро.
Но долго еще ходили раскрашенные к фестивалю троллейбусы, автобусы и даже грузовики. Потом они обесцветились. И на облезлых боках появилась скромная надпись черными буквами: маршрут работает без кондуктора.
– Excuse me, – сказал в нашей фестивальной толпе мой дядя Яков Абрамович...
И революция заговорила с ним по-английски.
НАЗВАНИЕ ПОД КОНЕЦ
Когда «третья волна» эмиграции окатила Америку, там решили подразобраться, что за русские к ним пожаловали. И как положено по науке, произвели, говорят, социологическое обследование. Составили, надо думать, анкетку с разными любопытными пунктами. И в частности, спрашивают:
Если, извините, сложилась конфликтная ситуация, Вы предпочитаете что: 1) бороться до конца; 2) достичь компромисса; 3) уступить?
Ну и отвечай по принципу – «ненужное зачеркнуть».
И что ж оказалось лишним для бывших наших сограждан, что сидели с нами за одной партой, избирали темой для сочинения «Образ Павки Корчагина», сдавали зачет по «научному изму», получая отгул за прогулки с народной дружиной?
Ведь если честно, русские-то они русские, однако евреи. Древний народ. Пускай по-библейски «жестоковыйный», то бишь «упрямый», да в смысле гибкости – хорошо тренированный. Что мировой, что отечественной историей...
Наше племя очень дрессированное, – писал Эренбург. – Мы видали девятьсот пленений.
Но с детства громившие соглашателей-оппортунистов новые эмигранты презрительно отвергли отступление с компромиссом. Зато в подавляющем большинстве утвердились на пункте «раз» – борьба до конца.
Вот это наше боевое, рыцарское, жестоковыйное качество и окрестили в Америке
КОМПЛЕКС КОРЧАГИНА.
БЫВШИЕ ПРАЗДНИКИ
с анекдотом
– Каганович, вы где работаете?
– На железной дороге.
– А кем?
– У шлагбаума.
– Как? Там разве тоже есть наши!?
День железнодорожника установлен вот по какому поводу: товарищ Иосиф Виссарионович С и прочие ответственные члены (Политбюро и Правительства) принимали в Кремле соответствующих работников. Товарищ С прямо сказал:
– СССР, – говорит, – немыслим без первоклассного ж.-д. транспорта! – И лукаво произнося «ж.-д.», покосился на соседа, железнодорожного наркома Лазаря Моисеевича К.
С тех пор и празднуем. В первое воскресенье августа...
Напрасно и тщетно отсталые граждане умоляли:
Постой, машинист! Не стучите, колеса!
Кондуктор, нажми на тормоза!
Куда там! Главную-то песню пока не забыли? Сейчас напою. Разом с маленькой байкой, где задействована вся местная азбука, а персонально и эксклюзивно – литеры У, Ы, Э. Слушайте:
– Наш паровоз, вперед лети! – сказал Ы, хмыкая и с ухмылкой. – Знаете песню? Ну и летим... А в коммуне-то – остановка.
– Э? – спросил Э. – Кому не остановка?
– Кому не, а кому надо, – сказал Ы. – Выходит Некто, забрался на паровоз: товарищи-граждане, все на воскресник!
– У-у, – прогудел У, – поехали!
И вся азбука, в полном составе, чокнулась. Чокнутая была азбука.
– Наш паровоз, вперед лети! – сказал Ы, хмыкая и с ухмылкой. – Знаете песню? Ну и летим! А в коммуне-то – остановка.
– Э? – спросил Э. – Кому не остановка?
– Кому не, а кому надо, – сказал Ы. – Дорога-то кончилась. Выходит Некий: «По порядку номеров – рассчитайсь!.. Нечетных, – говорит, – к стенке. Четные-почетные – за работу. Чтоб утром была дорога!»
– У-у, – прогудел У, – поехали!
И чокнутые опять чокнулись.
– Наш паровоз, вперед лети! – сказал Ы.
– Э? – спросил Э.
– Выходит Следующий, – сказал Ы. – Ребята, говорит, без паники. Сохраняйте спокойствие. Бери рельсу сзаду, клади наперед!
– У! – сказал У.
– Э? – спросил Э.
– Выходит Будущий, – сказал Ы, – неизвестный молодой человек. Друзья, командует, по местам! Задраить окна и двери, спустить занавески и раскачивать вагон!
Наш паровоз, вперед лети!
В коммуне – остановка.
Другого нет у нас пути.
В руках у нас – винтовка.