Капитан корабля по имени «ШСП»

Матвей Гейзер

«Школа современной пьесы» – «ШСП» – это недавно возникший, а сегодня весьма знаменитый московский театр объявивший о своем рождении 27 марта 1989 года спектаклем по пьесе Семена Злотникова «Пришел мужчина к женщине». Постановщиком спектакля был Иосиф Леонидович Райхельгауз, режиссер в ту пору уже известный в столичных театральных кругах.

До «Школы современной пьесы» он учился в разных театральных институтах, но отовсюду был отчислен. Был студентом факультета журналистики ЛГУ и уже на самом финише, перед защитой диплома, узнал, что Анатолий Эфрос ведет набор в свою группу в ГИТИСе. Поступил. Когда учился на четвертом курсе, поставил в театре Советской Армии пьесу «И не сказал ни единого слова» по Генриху Бёллю. Спектакль был замечен. После того как его увидели Галина Волчек и Олег Табаков, постановщика (Райхельгаузу тогда исполнилось 25 лет) пригласили штатным режиссером в театр «Современник». Такое не всегда может присниться  и в хорошем сне. Но давно известно, что радость и беда часто ходят рядом. Спектакль в театре Советской Армии был снят. Очень скоро такая же судьба постигла постановки Райхельгауза и в других театрах: «Автопортрет» по пьесе А. Ремеза в театре им. Станиславского, «Сцены у фонтана» по пьесе С. Злотникова в театре на Таганке, «Взрослую дочь молодого человека» по пьесе В. Славкина в театре им. Станиславского. Столько ощутимых ударов за короткий срок... Это могло бы остудить рвение начинающего режиссера или, по крайней мере, урезонить его на некоторое время. Ведь были же спектакли с намеком на «вольномыслие» – скажем, «Премия» по пьесе А. Гельмана, которые позволяли ставить. Но театр для Райхельгауза значит слишком многое. «Лучшее, что придумали люди, – это театр, – говорит он сам. – Театр – другая жизнь. Но не только. Может быть, это единственное место, которое сохранило свою уникальность. То, что происходит здесь сегодня, уже не повторится. И зрители чувствуют и понимают, что так, как сегодня, не было вчера и не будет завтра... Поэтому не случайно для большинства театр еще с детства представляется местом, где творится другая, прекрасная, фантастическая жизнь»...

Для него театр и начинался в детстве.

«Мне очень повезло с городом, где я родился и прожил первую часть жизни, – вспоминает он. – Это город-театр, город-музыка, город-литература. Я говорю об Одессе. Сейчас кажется, что в детстве там было все по-другому, лучше...

Мы жили тогда около Привоза на улице со смешным названием Чижикова, в старом дворе, который сам по себе театр. Посреди двора росла огромная акация... А вокруг этой акации располагались открытые галереи балконов – точно так, как в шекспировском “Глобусе”. Только, в отличие от шекспировского театра, действия в нашем дворе происходили в основном на зрительских местах...»

Это был обычный одесский двор, где каждый день, а в особенности по вечерам давались представления. Обитатели двора громко, с энтузиазмом обсуждали события прошедшего дня – в Одессе вообще и во дворе на Чижикова, 9 – в частности. Говорили, разумеется, и о международных событиях, но это волновало куда меньше. И обитатели одесских дворов знали друг о друге больше, чем каждый о себе. Вот почему Райхельгауз метко назвал Одессу городом-театром.

Сразу хочу предупредить читателей – в этих заметках не будет даже попытки глубоко, поэтапно и детально исследовать, пьесы которые поставил в своем театре Иосиф Райхельгауз – я всего лишь благодарный зритель и поклонник театра «ШСП», хочу дать общее представление о том заметном, незаурядном явлении, имя которому – Иосиф Райхельгауз. В сегодняшней Москве, где театров не десятки, а сотни, создать новый театр, имеющий свои особые приметы, дано очень немногим режиссерам. У Райхельгауза безусловно получилось. Но для этого нужны были не только талант, но и смелость, и даже мужество. Как-то в беседе с Иосифом Леонидовичем я шутя заметил, что такой поступок по плечу только сыну полного Кавалера ордена Славы.

Вообще поверить в то, что современная драматургия существует, дано далеко не каждому; может быть, даже только одному Иосифу Райхельгаузу. Я мог бы подтвердить эту гипотезу, цитируя афиши большинства московских театров. Будем справедливы: до Райхельгауза немногие, очень немногие режиссеры брались за постановку спектаклей по пьесам нынешних драматургов. Впрочем, наверное, всему свое время – спектакли по пьесам Розова, Шатрова, Гельмана (Вампилов и Володин – особый случай) в конце 80-х годов уже явно «повзрослели». А по пьесам Петрушевской, Славкина, Злотникова никто ставить спектакли не решался. Гришковец появился позже. Однажды у Анатолия Васильевича Эфроса вырвалась фраза: «Дело не в пьесах, дело в нас, поэтому, когда я скажу сам себе: “Все, нет современной драматургии”, – это значит, что я кончился...» Но, тем не менее, ни одного спектакля по пьесам молодых драматургов конца 80-х годов Эфрос не поставил. Райхельгауз же, если не считать чеховскую «Чайку», ставит спектакли только по пьесам современных авторов. Впрочем, он четко объяснил в одном из своих интервью: «Художественный театр в эпоху, когда он только родился, тоже был театром современной пьесы. Лишь потом выяснилось, что Чехов, Ибсен, Метерлинк, Горький – классики...

Я люблю современную пьесу. Можно, конечно, в сотый раз испортить “Чайку”,  и от нее не убудет. А вот поставить (и испортить или не испортить!) пьесу без истории – это большая ответственность! “Школа современной пьесы” – программа нашего театра».

Как-то я спросил Иосифа Леонидовича: «Обязательно ли для режиссера оставаться актером?» И еще: «Если актер – лицедей, то режиссер – лицедей над лицедеями?»

– Нет, совсем не обязательно. Многие очень хорошие режиссеры никогда не играли на сцене либо играли в юности, в ранней молодости. Примеров приводить не буду. Если соотносить режиссера с какой-то другой профессией, то это, скорее всего, – композитор. Это дирижер. Это, скорее всего, не актер, а архитектор...

Пусть не покажется обидным, но по-моему, артист – это исполнитель, а режиссер – сочинитель. Я не раз, даже на репетициях, на занятиях, высказывал мысль о том, что артист существует только во времени. Все, что будет после него, превратится в легенду, байку.

И еще по теме «режиссер – актер». Я всегда считал, что талантливый актер не будет искать причину своих неудач в режиссере, равно как режиссер, любящий свое дело, найдет в актере то, что он сам в себе не всегда или вовсе не видит.

Райхельгауз слывет режиссером-деспотом, этаким свирепым Карабасом-Барабасом. Не скрою, я «подслушал» несколько его репетиций и всего этого не узрел, даже не заподозрил. Но, может быть, деспотизм необходим режиссеру? В сегодняшней Москве нигде нет такого «звездного» коллектива, как в «Школе современной пьесы». Не назову в подтверждение этому ни одного имени – боюсь кого-то упустить. И все же о режиссерском деспотизме я спросил у Иосифа Леонидовича. Он улыбнулся:

– Начну с того, что я циник. Уверен, это нужно режиссеру. Когда я работаю с актерами, больше всего думаю об их возможностях, об их таланте, чего можно от них добиться в том или ином спектакле. И все остальное, скажем, красота, возраст, характер, меня, если и интересуют, то гораздо меньше. Когда-то Анатолий Васильевич Эфрос давал определения нам, своим ученикам. Так вот, обо мне, знаете, как он отозвался? «Райхельгауз – это наивный нахал». Думаю, что после сказанного разговор о моем деспотизме уже теряет смысл.

Впрочем, все равно понятно, что создать театр со своим репертуаром, своим «лицом», театр, признанный не в одной России, но и за ее пределами, мог только человек, обладающий сильным характером.

Ему еще не исполнилось шестнадцати, когда он случайно попал в Одесский ТЮЗ, популярный в городе театр. Первой его работой на сцене была роль петлюровца в пьесе «Как закалялась сталь». Там же он играл лирических героев. За два года до этого, в четырнадцать лет, он громогласно объявил в семье о том, что не хочет больше учиться в школе. «Тогда отец привел меня на свою автобазу и оформил электрогазосварщиком. В жару, лежа на асфальте, я сваривал железяки. Так отец установил систему координат и точку отсчета...»

После Одесского ТЮЗа был театральный институт в Харькове, откуда юный Райхельгауз вскоре был отчислен «за профнепригодность». Немногим позже уехал в Ленинград, поступил в театральный институт. И из него был исключен с той же формулировкой. Мама приехала в Ленинград, чтобы выполнить указание отца: привезти Иосифа в Одессу, пусть возвращается на автобазу. «Представьте себе, каково было вернуться в Одессу и всем родственникам и знакомым рассказать, что меня выгнали... Мы с мамой сидели в номере гостиницы “Октябрьской”, она обдумывала, как поступить, и все время плакала. Как раз в эти часы я сочинил маленький литературный этюд “Капли дождя”...»

– Это город-театр, город-музыка, город-литература.

Я говорю об Одессе. Сейчас кажется, что в детстве там

было все по-другому, лучше...

«Ночь. Тихо. Стучат капли о жесть окна – в комнату стучатся. Огни в окнах напротив. Зачем они, ведь люди должны спать? Где-то далеко-далеко оставшийся в живых паровозик отбивает последние песни свои. Посмеиваясь над ним и не дав на себя взглянуть, пропел самолет.

Ночь. Тихо. Стучат капли о жесть окна – в комнату стучатся. Вдруг звонок. Поднимаю трубку – на том конце ошиблись.

Ночь. Тихо. Плачут капли на жести окна – в комнату просятся... Эй, на том конце! Ошибитесь еще раз! Я вам стихи почитаю».

«Я уговаривал маму оставить меня в Ленинграде, но у нее уже было два билета в Одессу. Представьте себе, как было трудно что-то изменить. Но мама, водившая меня в детстве в музыкальную школу, наверное, сердцем поняла, что нельзя, не следует меня забирать из Ленинграда. Если бы не решительность мамы в те дни, я не был бы тем, кем стал сегодня».

Иосиф Леонидович однажды сказал: «Мой девиз: “отпусти судьбу” и тогда повернешь туда, куда нужно. Чаще всего я поступаю именно так. Ведь в театре “Современник” я оказался тоже волею случая, волею судьбы. Но когда Галина Волчек и Олег Табаков пригласили меня в “Современник” штатным режиссером, – я был самым счастливым человеком на свете...

А в Одессе я учился на четвертом курсе ГИТИСа, когда режиссер Владимир Пахомов позволил мне поставить в своем театре пьесу Арбузова “Мой бедный Марат”. К тому времени она обошла уже едва ли не все театры СССР, а в Одессе была поставлена впервые и, конечно же, произвела такой фурор, который можно произвести только в Одессе. Среди “комментариев” запомнил один: “Какой-то студент из Москвы с невозможной фамилией Райхельгауз выпустил в нашем Одесском театре имени Октябрьской революции жуткий спектакль “Мой бедный Марат”. И был этот комментарий в главной одесской газете “Знамя коммунизма”. Поверите или нет, но именно после постановки “Бедного Марата” в Одессе у меня впервые возникла идея о создании театра современной пьесы».

Я заинтересовался: не мешает ли р

ежиссеру фамилия Райхельгауз? Вот что он мне ответил: «Если бы я поменял фамилию, то считал бы это предательством по отношению и к отцу, и к деду. Дед искренне считал Талмуд не только главной, но и единственной книгой в жизни. То есть вопрос театрального псевдонима для меня никогда не существовал. Вы не первый, кто меня об этом спрашивает. Когда-то подобный вопрос мне задал Дмитрий Дибров. И знаете, как я ответил? “Райхельгауз – это мой псевдоним. Я взял его давно, настоящая моя фамилия – Алексеев” (как известно, это фамилия Станиславского). Шутка эта получила распространение, но повторяю: от своей фамилии, от своих предков не отказывался и не откажусь».

Ощущал ли Иосиф Леонидович антисемитизм?

«Покривлю душой, если скажу, что не ощущал. Я не раз в прежние годы – в особенности в молодости, ощущал на себе неприкрытый антисемитизм. До 1989 года был “невыездным”, хотя работы мои шли во всем мире. Я ненавидел и до сих пор ненавижу коммунистов за тот лицемерный режим, который существовал при них, за их игры в дружбу народов. Волнует ли меня еврейская тема? Как вы уже поняли, от своего народа, от своей фамилии я не отказываюсь, но я – человек русской культуры, русского искусства. И всегда говорю об этом вслух.

Ощущаю ли антисемитизм сегодня? Наверное, да. Но в моем творчестве это мне не мешает. Я даже думаю, что это хорошее противодействие, контрапункт, который дает возможность находиться в форме».

«К сожалению, я не согласен

с Пушкиным. По моему мнению, гений и злодейство совместимы.

Я бы мог привести вам немало исторических примеров в подтверждение этому. Скажу так: злодейство начинается тогда, когда люди забывают десять заповедей»

Однажды я пригласил И. Райхельгауза встретиться со студентами Педагогического колледжа имени Маршака, директором которого являюсь. Он охотно согласился. Большой актовый зал оказался переполненным. Конечно, самым интересным эпизодом этой встречи, длившейся почти два часа, было чтение Райхельгаузом стихов Пушкина, Тютчева, Багрицкого, Окуджавы. И хотя сам Иосиф Леонидович себя актером не считает, в действительности так чувствовать поэзию и читать стихи может только истинный, прирожденный артист. Верю, когда-нибудь будет выпущен диск «Читает Иосиф Райхельгауз». Маэстро ответил на десятки вопросов студентов, и в каждом звучала мысль о близости профессий педагога и режиссера. Возник вопрос о гении и злодействе. Иосиф Леонидович ответил однозначно: «К сожалению, я не согласен с Пушкиным. По моему мнению, гений и злодейство совместимы. Я бы мог привести вам немало исторических примеров в подтверждение этому. Скажу так: злодейство начинается тогда, когда люди забывают десять заповедей».

Кто-то спросил, может ли художник быть плохим человеком. На что Иосиф Леонидович ответил не задумываясь: «Да. Но в этом случае словосочетание “плохой человек” требует особого разъяснения. Настоящий художник настолько уходит в себя, углубляется в свое дело, что становится крайне и откровенно нетерпимым ко всему и ко всем, что мешает его работе, и поэтому может показаться плохим, невыносимым человеком».

Не представляю себе сегодняшнюю Москву без этого театра на углу Неглинки и Трубной; без человека, который им руководит и благодаря которому в нем царит совершенно особая атмосфера. Незабываемая. Делающая театр непохожим на другие.