УТОЧНЕНИЯ МЕМУАРИСТА

Михаил Синельников

Многоуважаемый г-н редактор!

В февральском номере Вашего журнала опубликован отклик Айзика Баргтейла на мою публикацию «Русская стенгазета» (в сущности, малая часть моих литературных воспоминаний, которые кусками печатаются в разных журналах и сборниках). Пристрастие у г-на Баргтейла сильное, с большим негодованием он пишет об «огромном количестве неточностей и вздорных заявлений» у меня. Я этого, признаться, не нахожу. Неточности в работе мемуариста, правда, случаются, память иногда слабеет, и я ошибся в одном имени собственном, но, конечно, не приписывал Кановичу несвойственных ему высказываний, не утверждал, что Бялик писал только на иврите и, помилуй Б-г, не усомнился в отсутствии у вдовы Переца Маркиша кулинарных способностей... И т.д. и т.п. Мой ожесточенный рецензент многое просто искажает и передергивает. Очевидно, он убежден, что я – враг литературы, существующей на языке идиш, и очень недоброжелателен к моему герою А.А. Вергелису. Ни то, ни другое не соответствует истине и весь смысл моего рассказа в постепенном избавлении от предубежденности. Ведь я увлекся беседами с талантливым поэтом и многоопытным деятелем, поведавшим мне немало (кое-что из услышанного я и пересказал). Но интересовала меня судьба еврейского языка и еврейской литературы, а лично Вергелису – какой же я, в конце концов, судья? Найдется и высший Судия для незаурядного человека, жившего, писавшего и действовавшего в столь нелегкие времена и в столь специфических условиях. Не сомневаюсь, А.А. сделал немало полезного для своего народа. (И я позволил себе даже дерзкое сравнение с подвигом И. бар Заккаи.) Хотя есть компромиссы и компромиссы. И уж никакого нет желания затевать здесь спор о функциях и роли юденратов. Или, тем более, спорить о литературных вкусах. О достоинствах, скажем, поэзии Е. Самченко. Все же замечу, что, являясь сейчас (в рассчитанном на годы проекте РАН) составителем антологии русской поэзии, я приложу все усилия, чтобы стихи Самченко и ряда других несправедливо забытых авторов в эту антологию вошли (вопреки сложившейся литературно-номенклатурной иерархии и отсутствию иных имен в Краткой литературной энциклопедии).

Я понимаю, что после того, как уже вышло в свет это «Возвращаясь к напечатанному», обычно бесполезны дальнейшие возвращения к теме. Ведь свара авторов (всегда любезная сердцу редактора) уже состоялась. И я не пытался бы посягать на журнальную площадь и удовольствовался бы достигнутым эффектом – сказал, что хотел, и что за дело мне до Айзика Баргтейла! Неизвестного мне (как я неизвестен ему), всерьез считающего мастерами Евтушенко (в его зрелом состоянии), Наровчатова и даже Римму Казакову. И грозно обещающего «при случае проверить факт моего приятельства с А.П. Межировым». Пожалуй, надо было бы улыбнуться и все забыть... Однако в пылу негодования Баргтейл несколько перебрал, хватил через край. Ему не следовало бы обвинять меня в антисемитизме, заниматься поисками моей фамилии в списке членов редколлегии журнала «Наш современник» и уверять, что я пытаюсь «оправдать выбор своего жизненного пути». И вот я считаю необходимым ответить. Не инсинуатору, а читателям «Лехаима», у которых может после такого отклика возникнуть обо мне превратное мнение... Проблема выбора передо мною никогда не стояла. Я не являюсь «дезертиром» еврейской словесности. Всегда был русским литератором – не понимаю слова «русскоязычный» и принадлежность писателя к той или иной литературе определяю только по языку. По-моему, русскими и только русскими авторами были Мандельштам и Пастернак, Бабель и Слуцкий. Мог бы стать таковым и чтимый мною Жаботинский, выросший как публицист в школе Герцена-Константина Леонтьева и гениально переводивший Бялика. Но вот не захотел быть русским писателем – его дело, его судьба.

Баргтейл демагогически приводит старую поговорку: «Если дед ассимилятор, то отец – крещеный, а сын – обязательно антисемит». Да, частый случай, но нет общего закона, «жизнь это подтверждает». Вспомним хотя бы случай Ходасевича, который был внуком гнусного ренегата Брафмана, а сам так много сделал для славы еврейской поэзии. Являясь великим русским поэтом.

Можно иметь друга-еврея и быть антисемитом (пример – Геринг). Можно льстить евреям и быть тайным антисемитом (примеров несметное множество). Но можно писать иронически и об отдельных евреях и о некоторых еврейских чертах (нет наций без пороков) и при этом любить еврейство и его судьбу, быть непосторонним (именно и только непосторонние с чистой совестью могут позволить себе такую критику). Какие же неистощимые проклятия обрушивали на головы соплеменников пророки Библии! А русская литература! Разве русофобами были Гоголь, Гончаров, Щедрин, Толстой, Чехов? Нет, я не мог оставить без ответа оскорбительную и наигранную истерию моего рецензента.