Рабу ли царствовать...

Маркус Леман

Глава первая

Эльяким бен Хизкия

«Город могучий, город прекрасный, всей земли нашей отрада» – так описывал сладкоголосый певец Израиля Иерусалим в зените его славы. Увы – из-за прегрешений людских лишился священный город былого величия и погрузился в печаль и бедность. Но все равно, даже и сегодня Иерусалим – по-прежнему совершенно особое место, единственное в мире. Вид на город, открывающийся с Масличной горы, чудесен, хотя, по совести сказать, чем-то странен, непривычен, рождает в душе смутные чувства, неясные даже самому смотрящему. На севере виднеется гора, названная именем пророка Шмуэла; согласно преданию, она и есть та самая упомянутая в Святой книге «вершина дозорная», с которой бросали паломники первый взор на великий город. С востока подымается скалистая гряда, рассеченная множеством оврагов и ущелий, они простираются вдаль и над Иорданом и Мертвым морем срываются почти отвесно вниз – туда, где лежит, как говорят, самая большая в мире низина. За Иорданом же тянется другая горная цепь, по каменистым ее долинам струятся воды Арнона, воды других горных речек. Цепь простирается от вершин Гилада на севере до вершин Моавских гор на юге. В утренние и полуденные часы эти вершины источают ослепительное голубовато-белое сияние; но на склоне дня, когда солнце плавно, хоть и неудержимо, катится к водам Средиземного моря, сияние слегка тускнеет и обретает иной оттенок, и его уже не описать никакими словами. Поблизости от западного склона Масличной горы и раскинулся город Иерусалим с окрестностями. Неслыханной красоты зрелище являет он ранним утром. Каждое ущелье, каждая вершина, даже каждое, самое маленькое, строение вырисовываются тогда с необычайной четкостью. А сверху город обволакивает какая-то печальная лиловато-серая дымка. Со всех сторон он окружен кладбищами. Там спят люди всех вероисповеданий. Стоит случайный прохожий, глядит – и в сердце его возникают легкая грусть и томительное влечение к этому великолепному городу.

Наша история поведет читателя на улицы и площади Иерусалима и перенесет в те времена, когда на Храмовой горе еще возвышался Храм, заново отстроенный царем Иродом. Храм красоты почти сказочной.

Ираильская знать обитала в ту пору в роскошных домах – можно сказать, дворцах. Одним из самых уважаемых граждан священного города был Эльяким бен Хизкия. Его огромный дом гордо возвышался среди других домов на улице, ведущей к воротам Водоносов. Эльяким владел не только этим домом, у него были еще и многочисленные стада, поля и виноградники. Даже имение под Яффо. За всем приглядывали рабы и наемники. Помимо всего прочего, у него в доме имелась казна, полная золота и серебра.

Род Эльякима был из древнейших в Иудее. Он вел свою родословную от Нахшона, сына Аминадава, первого князя колена Иеуды. Но уважение сограждан снискал не столько богатством и знатностью рода, сколько благочестивостью, мудростью и знанием Торы. А также благородством души, добротой и состраданием к бедным. В дни юности ему посчастливилось быть учеником старца Гилела, князя Израиля, и уже тогда он считался самым способным и умным среди ровесников.

Эльяким не стремился к мирским наслаждениям – в отличие от многих иерусалимских богачей его времени; те оправдывали свое предосудительное поведение учением, созданным членами одной секты, не верившими в загробный мир. Эльяким до глубины души был предан Создателю и соблюдал заповеди Торы так, как учили мудрецы Израиля.

Несмотря на все богатства и доброе имя, в жизни Эльякима стряслось немало ужасного. Любовь его юности, его обожаемая жена родила ему двенадцать детей. Одиннадцать из них умерли в младенчестве, а рожая двенадцатого, покинула его и жена. Ушла в лучший мир. Эти беды сломили его дух, измучили сердце неизбывной тоской. Нетрудно представить, как дорог был Эльякиму единственный выживший сын Итамар, как он дрожал над ним, как берег его. Всего себя он посвятил заботам о мальчике. И тот, на радость отцу, рос смышленым, прилежным, способным. И вообще был очень славным ребенком. Отец нанял для него самых лучших наставников. Его учили понимать Тору, вселяли в душу любовь к Б-гу и страх перед Ним.

Глава вторая

Ростки ненависти

В те времена Храм, как уже говорилось, еще стоял на горе и жизнь еврейского народа текла мирно, ничем особенно не нарушаясь. День за днем коэны совершали жертвоприношения, как это заповедано Торой. Трижды в год все жители Израиля совершали паломничество в Иерусалим, священный город, дабы предстать пред местом обитания Г-спода. Члены Великого Сангедрина ежедневно заседали в Храме, указывая всему народу Путь, разъясняя Закон, и любой сложный случай представлялся на их рассмотрение. Лучшие среди мудрецов обучали людей и наставляли их в священной Торе.

Тем не менее над спокойным существованием Израиля понемногу начали сгущаться тучи. Разногласия вносили раскол в духовное и политическое единство нации, разделяя ее на обособленные группы. И каждая из них смертельно ненавидела остальных. Религиозное единство народа разрушалось главным образом из-за болезненно-непримиримой вражды двух основных сообществ – цдуким – садукеев и прушим – фарисеев. К цадоким относились в основном люди весьма богатые; это религиозное течение отрицало устную Тору, грядущее воскрешение мертвых и вообще жизнь после смерти. Его последователи стремились максимально наслаждаться радостями земного бытия. Название свое их философия получила по имени учеников Антигеноса, человека Сохо. Как известно, Антигенос, человек Сохо, повторял: «Не будьте как рабы, что служат своему господину ради платы». Его намерением было убедить учеников исполнять заповеди лишь из не замутненной корыстью любви к Г-споду, а не в надежде получить награду, предназначенную слугам Его. Но Антигенос никогда не отрицал того, что человеку за дела его положено воздаяние в мире будущем. Однако двое приверженцев Антигеноса, Цадок и Бейтос, в сердце своем не желавшие признавать никакого религиозного учения, кроме письменной Торы, усмотрели в рассуждениях своего учителя возможность опереться на его непререкаемый авторитет. Они, разумеется, не решались высказывать свои взгляды прямо – из страха, что народ этого не потерпит и учинит суд над отступниками. Оба истолковывали слова учителя в том смысле, что в будущем мире для человека нет никакого воздаяния, и дошли до открытого неприятия устной Торы. По именам их всех, считавших, будто бы они правы, называли цдуким и бейтосим. Именно по этому поводу произнес Автальона знаменитые слова: «Мудрецы, будьте осторожны в своих речениях, чтобы не постигла вас тяжесть изгнания, а изгнаны будете к водам недобрым (то есть туда, где царят отступничество и заблуждения), и станут ваши ученики пить вослед за вами, и умрут, и будет осквернено Великое Имя (то есть распространят ошибочные мнения и придадут им силу)».

Противниками цдуким и бейтосим были прушим. Великие мудрецы и праведники, целью жизни своей они почитали глубокое проникновение в Тору и исполнение заповедей. Их называли прушим («отделенные»), потому что они были весьма осторожны во всем, что касалось законов ритуальной нечистоты, – другими словами, как бы «отделились» от нее.

Народ в большинстве своем склонялся на сторону прушим, поэтому цдуким и бейтосим не оставили заметного следа в национальной истории – разве вот только привлекли к себе в качестве единомышленников нескольких израильских царей.

Политический раскол оказался не менее болезненным и опасным, чем религиозный. Спор между двумя братьями Хашмонейской династии – Горканосом и Аристоблюсом, связанный с престолонаследием, привел к тому, что Иудея попала в зависимость от Рима и ее властители оказались у Рима в прямом подчинении. В результате дальнейшей распри между потомками Хашмонеев династия пришла в упадок. Дошло в конце концов до того, что один из рабов Хашмонеев – эдомитянин по имени Ирод извел династию под корень и стал править Иудеей от имени Рима. Нет нужды говорить, что народ не любил выскочку Ирода. Он взошел на трон по трупам зверски убитых им людей и смог сохранить власть над страной, лишь опираясь на римские легионы. Он безжалостно казнил всех членов тогдашнего Сангедрина и большинство мудрецов Израиля своего времени. Он боялся, он ждал протеста с их стороны, так как знал, что закон Торы гласит: не бывать рабу царем над Израилем. Лишь один из мудрецов, Бава бен Бута, был оставлен им в живых, и то лишь после того, как самозванец выколол ему глаза. Однажды Ирод предстал перед Бавой бен Бутой, прикинувшись царененавистником, и хулил при нем царя, и призывал к восстанию. Но из ответов Бавы бен Буты он понял, что мудрецы не склонны прибегать к насилию, хоть и не приемлют нынешнюю власть; и тогда в сердце его пробудилось раскаяние в содеянном зле. И посоветовал ему Бава бен Бута заново отстроить Храм во всей красе его, и Ирод последовал совету. Но народ все равно терпеть не мог жестокого диктатора. В течение всей жизни Ирода не прекращались отчаянные попытки поднять восстание против самозванца, и оттого земля то и дело обагрялась кровью чистых сердцем и дерзких помыслами.

Гилел и Шамай, возглавившие вновь собранный Сангедрин, старались оставаться в стороне от политики. Все свои силы они положили на то, чтобы сохранить и передать Тору будущим поколениям, и стремились поэтому увеличить число изучающих священную книгу. Большинство учеников разделяло их отношение к миру.

Эльяким тоже избегал политических схваток, избегал всеми возможными способами и никогда не подвергал риску свою жизнь и состояние.

После смерти Ирода трон унаследовал сын его Архилеос. С евреями он вел себя ничуть не лучше отца, зато с Римом оказался вообще не в силах поддерживать добрые и устойчивые отношения, как это делал Ирод. Спустя недолгое время он был смещен римлянами и сослан в Галлию. С этих пор Иудея, к величайшему горю ее жителей, стала римской провинцией, то есть попросту одной из многих порабощенных Римом стран.

К тому времени сын Эльякима Итамар вырос и превратился в стройного и пригожего восемнадцатилетнего юношу. Эльяким надумал женить сына и единственного наследника на дочери своего друга Элиэзера Тирце. Элиэзер, как и Эльяким, был уважаем и знатен. И не менее богат. Он с радостью согласился. Молодые люди уже давно любили друг друга, так что, казалось, препятствиям для этого брака неоткуда было и взяться.

Нашелся, однако, человек, чье сердце пылало гневом при одной мысли, что Тирца и Итамар поженятся. Это был раб из дома Эльякима по имени Орев. Человек извращенный и злобный, он воспылал непозволительной страстью к прекрасной Тирце и тайно жаждал обладать ею. Многие поколения предков Орева жили в семье Эльякима. Все они были верными слугами своих господх. И господа поддерживали с ними добрые отношения, как вообще было принято у евреев в отличие от многих других древних народов. Орев давно стал правой рукой своего повелителя. Он отвечал за дом, за все хозяйство, за имение. Под его началом находился скот. Пастухи тоже ему подчинялись. Он вел расходные книги, через его руки проходили все деньги – и вырученные, и потраченные на жизнь. Столь высокого положения Орев достиг благодаря долгой беспорочной службе. Он всегда старался выполнять распоряжения своего господина с усердием и преданностью, надеясь в награду когда-нибудь получить от него вольную. Ему уже исполнилось тридцать, он страстно хотел жениться, но только не на рабыне. А дочери Израиля по закону Торы не могли принадлежать рабу. Вот почему он так рвался к свободе.

Однажды Эльяким заговорил с ним о женитьбе. Орев решил, что настал наконец час открыться перед господином, посвятить его в свои тайные планы и добиться желаемого.

– Милостивый господин! – воскликнул он. – Всю жизнь служил я вам верой и правдой, вы поставили меня над своим хозяйством, доверили мне все ваше имущество, и оно заметно приумножилось моими неусыпными стараниями. Никогда не просил я никаких особых наград за свою честную службу. Но теперь, когда вы сами считаете, что мне следует поспешить с женитьбой, я нижайше молю вас: освободите меня! Дайте мне волю, чтоб я мог жениться на свободной еврейской девушке, чтоб дом мой стал одним из домов Израиля. Я и в дальнейшем останусь вашим верным слугой и не потребую за это никакой дополнительной платы. Клянусь, я удовольствуюсь тем, что вы мне дадите, и до конца дней буду вести и хозяйство, и все другие дела ваши.

– Дорогой мой Орев! – отвечал Эльяким. – Тебе ли не знать, что такую просьбу выполнить я не в силах?! Я очень высоко ценю твою службу, твою преданность, твои усердие, расторопность и честность. Я бы с радостью отпустил тебя на волю, да ведь всем известно, что Тора запрещает освобождать канаанских рабов. В ней специально говорится: «Оставите их после вас детям вашим, дабы унаследовали они их в собственность, вовеки будете владеть ими». И как объясняют наши мудрецы, это вовсе не право, а именно обязанность. Дорогой Орев, проси у меня чего хочешь за верную и многолетнюю службу. Все от меня зависящее я сделаю, дабы наградить тебя по заслугам. Лишь свободы не проси. Это невозможно. Тут я бессилен».

Орев молчал. Он уразумел наконец, что нет никакого смысла настаивать на вольной. Не видать ему ее как своих ушей. И в душе его пробудились глухая горечь и злоба, она-то и привела его со временем к мыслям о мщении. Но раб умел скрывать свои чувства и внешне продолжал держаться и с Элькимом, и с сыном его почтительно и смиренно.

Вскорости настало время готовиться к свадьбе Итамара и Тирцы. И чем больше говорилось в доме о грядущем торжестве, тем сильнее пылали в сердце Орева страсть к Тирце и гневная обида на господина. Постепенно у него созрело твердое решение убрать Итамара с дороги и заполучить Тирцу. Это стало бы заодно и жестокой местью хозяину, ибо знал Орев, что для Эльякима единственный сын дороже всех богатств вселенной.

Глава третья

Отстраненный первосвященник

В конце эпохи второго Храма первосвященника назначал царь – однако с согласия римлян. Как правило, выбор определяла взятка. Назначали того, кто мог предложить римскому наместнику бо€льшую сумму, и поэтому высокую должность зачастую получали люди и вовсе того недостойные. Впрочем, они редко там задерживались: первосвященника снимал Рим или царь. Либо его настигала кара небес, ибо дурной человек не смел в Судный день войти в Святая Святых

Храма.

Во времена, к которым относится наша история, римским наместником в Иудее служил некто Валериус Гратус. Страной он правил от имени императора Тиберия. Наместник этот лишил должности первосвященника Анана и назначил на его место рабби Ишмаэла бен Фиаби. Рабби Ишмаэл считался одним из самых почитаемых первосвященников за всю историю второго Храма. Мудрецы утверждают: стоило ему ступить на территорию Храма, как раздавался глас небесный: «Раскройтесь, порталы, пусть взойдет Ишмаэл бен Фиаби, ученик Пинхаса, и совершит торжественное богослужение!»

Он был одним из немногих первосвященников, кому выпала честь готовить пепел рыжей коровы; этот пепел смешивали с живой водой для очистительного окропления тех, кто прикоснулся к мертвым. Обряд совершался на третий и седьмой день. Первую такую корову принес в жертву еще в эпоху Моисея первосвященник Эльазар, сын Аарона. За долгий период в тысячу триста лет всего было сожжено семь коров. Последнюю, седьмую, привел рабби Ишмаэл бен Фиаби незадолго до разрушения Храма. Право сожжения рыжей коровы предоставлялось лишь самым великим праведникам Израиля – таким, как Моисей, Эзра, Шимон а-Цадик, первосвященник Йоханан. В этом почтеннейшем ряду числился теперь рабби Ишмаэл бен Фиаби. Нетрудно вообразить, до чего любим и уважаем народом был этот человек...

Именно все возраставшая народная любовь и привела к отставке праведника от должности. Римский тиран не мог дольше терпеть его необыкновенную популярность. Сам Валериус Гратус приказал лишить рабби Ишмаэла сана и назначил первосвященником другого.

Народ пребывал в глубоком унынии. Люди преисполнились возмущением, многие пылали ненавистью к римлянину, который посмел столь нагло, столь бесцеремонно посягнуть на самое святое, самое сокровенное в духовной жизни евреев. Боль и обида долго не утихали. С великой радостью встретил народ весть о том, что первосвященство передано в руки достойного и богобоязненного человека. Сильна была теперь общая горечь оттого, что высоким званием облечен недостойный.

Римский наместник пытался, конечно, оправдать свои действия и объявил, что люди из окружения рабби Ишмаэла будто бы вели себя неподобающим образом, а тот этому вполне сознательно попустительствовал.

Израильтяне, однако, не желали принять объяснения Гратуса, ибо считали их лживыми и неубедительными. Вообще-то римляне и прежде не пользовались особой любовью в народе из-за своего корыстолюбия и из-за непосильного налогового бремени, от которого страдали иудеи. Теперь же ненависть к ним распалилась необычайно. Молодые люди не только не скрывали своих чувств, но при всяком подходящем случае громко выражали неприязнь к владычеству латинян. Страна кишела римскими шпионами и доносчиками, и смелые выходки еврейских юношей не проходили безнаказанно – многие горячие головы были преданы суду. Жесткие меры сделали, разумеется, свое дело – никто уже не решался высказываться открыто, но тем сильнее кипели в душах тайное недовольство и жажда возмездия.

Как и многие другие, Итамар бен Эльяким возмущался бесчестными, несправедливыми поступками римского наместника и его присных. Однако отец почти ежедневно предостерегал и увещевал его и даже умолял бежать от политики как от чумы. Не раз и не два он цитировал ему царя Соломона:

– «Трепещи Всевышнего, сын мой, а меж царем и народом ропщущим не вставай». Всевышний, да будет Имя Его благословенно, – говорил Эльяким, – за грехи наши отдал нас в рабство римлянам. Да, Эдом угнетает нас жесткой рукой и уже принес нам море зла. Но так судил Всевышний в великой своей мудрости. Мы наказаны за проступки наши, и не нам роптать, не нам восставать против нечестивого владычества. Когда станем мы достойны избавления, тогда Г-сподь своей рукой пошлет нам спасение. Придет день, в который исполнится сказанное: «И поднимутся избавители на вершину Сиона, чтобы судить вершину Эсава». Но до тех пор, пока не настал этот день, не должны мы самочинно пытаться свергнуть ярмо Эдома и тем отменить приговор небес. Ибо горек будет плод и тяжки последствия подобного деяния. А посему, сын мой, прошу тебя всем сердцем – беги от общества бунтарей.

Глава четвертая

Юный римлянин

Однажды, когда Эльяким обращался к сыну со словами увещевания, от наместника прибыл посыльный, чтобы позвать Итамара во дворец. Каюс Цимбер, молодой и знатный римский гражданин, товарищ детских игр Итамара, прибыл в Иерусалим и выразил желание немедленно встретиться со старым другом. Его отец долгие годы был в Израиле сборщиком податей и поддерживал дружеские отношения с Эльякимом. Пять лет назад он вернулся в Рим. Теперь его сын направлялся в Кесарию для службы в сирийском легионе и по дороге заехал в Иерусалим повидаться с друзьями прежних лет, особенно с Итамаром.

Посыльный отвел Итамара в дворц

овый сад, где на тенистой скамейке сидел Каюс в ожидании приятеля. Заслышав шаги, он вскочил.

– Здравствуй, дорогой, здравствуй, друг мой Итамар! – воскликнул он с жаром.

– Как ты вырос и возмужал! – отвечал изумленный Итамар, – Я и не узнал бы тебя, не скажи гонец, кто меня ожидает!

– Да и ты уже не тот отрок, с которым дружили мы пять лет назад. Я тоже, наверное, не признал бы тебя, если б встретил случайно в городе.

– Как поживаешь, Каюс? Я слышал, ты завербовался в солдаты?

– Конечно, мой друг, конечно. А как же иначе? Марс правит этим миром. Рим уже завоевал большую его часть, но остались еще земли, нами пока не захваченные. Я отправлюсь со своим легионом на восток. Мы двинемся по следам Александра Великого, дойдем до самой Индии, края это богатейшие, и завоюем их во славу императора Тиберия. У меня есть все, чтобы стать настоящим солдатом. Мышцы мои крепки, и дух неколебим. Я получил отличную подготовку в учебных сражениях на стадионах. Лучшие римские наставники учили меня воинскому искусству. Я теперь сведущ в тактике, в технике осады крепостей, в инженерном искусстве и даже в ведении штурма. Пройдет немного времени, и я стану командовать когортой, а затем, глядишь, и легионом. Я это чувствую. Марс будет на моей стороне. И однажды я вернусь в Иудею наместником и тогда, Итамар, назначу тебя на должность первосвященника!

Итамар улыбнулся:

– Смелые, однако, ты вынашиваешь планы, Каюс. От всего сердца желаю тебе: пусть они сбудутся. Что же до меня, то я заранее освобождаю тебя от обещания. Я не могу быть первосвященником, ибо происхожу не из семени Аарона, но из семени Аминадава бен Нахшона, первого правителя Иудеи.

– И каковы твои намерения?

– Хотел бы пойти по стопам отца – обрабатывать свое поле, заботиться о стадах и виноградниках. Но главное – хочу преуспеть в изучении нашей священной Торы.

– И тогда в один прекрасный день ты сможешь стать членом Сангедрина!

– Дай Б-г, чтобы когда-нибудь я удостоился такой чести.

Римлянин бросил на друга взгляд, полный жалости.

– Благодарю богов, что родился благородным римлянином, а не евреем. До чего же тесен твой мир, до чего мелки цели, которые ты перед собой ставишь! Лучшее, на что тебе можно рассчитывать, – это приличная должность в Иудее! Разве так живут люди? Ты не познаешь наслаждений, какими изобилует этот мир, не увидишь дальних стран! Тебе суждено прозябать в крохотном мирке, среди коров и виноградников, за учебой и в Храме, на гумнах, в винодельнях и в ткацких мастерских! Как заманчиво выглядит на этом фоне мое будущее! Я вернусь в Рим в венке победителя, и сам Кесарь воздаст мне почести на глазах у восхищенной толпы! А потом будут пиры и празднества, игры и соревнования в мою честь, и все мыслимые удовольствия станут доступны мне на долгие годы...

– Такая жизнь, должно быть, подобает римлянину. У нас, евреев, иное жизненное предназначение. Единый Всемогущий Б-г, создавший небо и землю, избрал нас, чтобы служить ему, быть его народом. Более тысячи трехсот лет назад мы были порабощены египтянами. Точно так же сегодня над нами властвует Рим. Мы часто попадаем в зависимость к чужеземцам: нами правили и ассирийцы, и вавилоняне, и персы, и мидяне, и греки. Все эти народы по прошествии времени лишились былого могущества, а народ Израиля занимает прежнее место. Многие государства, стремившиеся к мировому господству, поначалу взбирались вверх, к успеху, под звуки победных труб, они даже добирались до вершин; тогда-то и начиналось падение. Сегодня все они простерты в пыли, лежат в ничтожестве.

Рим ждет точно такая же судьба. Может быть, день гибели еще далек, но он неминуемо наступит. И тогда рассыплются в прах великолепные римские дворцы с их каменными божествами. А Израиль будет стоять вечно, ибо его хранит Всевышний. И наше единственное стремление – посвятить себя служению Ему целиком.

– Что за чушь ты несешь, Итамар! Разве можно сравнивать Иудею с Римом? Твоя Иудея – всего только горсть песка, рассыпающегося от дуновения ветра. А Рим... Рим – это весь мир!

– В чем-то ты, конечно, прав, Каюс. Ныне Рим во многом превосходит Иудею. Это так. Но мы по-прежнему – народ Всевышнего, избранный народ Того, кто властвует над землей и небом. Народ Б-га, пред которым римский Кесарь – ничто. Б-г дал нам священную Тору, Он воевал в наших войнах. Творил для нас победу. Он шел с нами на всех путях наших. Нет предела Его любви и милосердию, и, даже наказывая нас, Он поступает с нами словно любящий отец с сыновьями. Он укоряет и учит нас, дабы направить на путь праведный, дабы жила душа наша. Высшее духовное стремление человека – приблизиться к Создателю. Ведя праведную жизнь, исполняя заповеди Всевышнего, любя Его, изучая Тору, достигает человек своей цели. Вот истинное блаженство! Истинное наслаждение! А все, что ты перечислил, – наслаждения ложные, суетные и преходящие, не возвышающие души.

– Так отчего же вы не преуспели в своем великом предназначении? Отчего вы теперь в таком жалком состоянии? Вы, нация, склонившаяся под гнетом чужаков?

Лицо Итамара побледнело, потом налилось кровью. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, а губы скривились и напряглись от еле сдерживаемого гнева. Каюс ощутил, какую глубокую обиду и горечь вызвали у Итамара его слова, и вымолвил примирительно:

– Я не хотел обидеть тебя, Итамар. Давай останемся друзьями при всех наших разногласиях. Мне нужно отправляться в Кесарию уже сегодня: победный марш легионов империи на восток вот-вот начнется. Я римлянин, ты иудей; наши взгляды на жизнь поэтому непременно будут различными. Когда мы дружили в детстве, разница еще не была столь явной, столь глубинной. За то время, что мы не виделись, ты слушал тексты Торы, которые читал рабби Гамлиэл, а я изучал науки, постигал различные искусства под руководством лучших учителей Рима. Наши пути разошлись, но это не должно помешать нам быть близкими людьми.

Он протянул Итамару руку.

– Прости меня и останемся друзьями!

Итамар пожал протянутую руку и ответил:

– Я простил тебя и по-прежнему остаюсь твоим другом.

Каюс проводил Итамара до ворот дворца, там они и расстались, еще раз скрепив дружбу рукопожатием.

По дороге домой Итамар не мог отделаться от ощущения тяжести, лежащей на сердце. В его ушах вновь и вновь звучало: «Отчего вы теперь – нация, склонившаяся под гнетом чужаков?»

Глава пятая

Спасение

Возвратившись домой, Итамар узнал, что отец его внезапно и тяжело заболел. Любящий сын, он испугался чуть не до слез. И немудрено: страшна одна только мысль о возможности потерять горячо любимого человека. Кроме отца, у Итамара не было родных. Матери своей он не знал, а братья и сестры умерли еще до его появления на свет. Беззаветной любовью любил Итамар своего старого отца. И вот теперь его жизни угрожала реальная опасность. День и ночь безотлучно сидел юноша у постели больного; иной раз, правда, задремывал на короткое время, чтобы хоть немного восстановить силы. В эти редкие минуты его подменял Орев. Щедрой рукой раздавал Итамар деньги беднякам, и все праведники и мудрецы иерусалимские молили небеса о скорейшем и полном исцелении достопочтенного Эльякима.

Молитва их была услышана. У больного спал жар. Врач, однако, велел ему пока даже не думать о том, чтобы встать с постели, ибо силы старика заметно истощились.

Бессонные ночи, в страхе и волнении проведенные у изголовья отца, не прошли бесследно и для Итамара: он выглядел бледным и измученным. Эльяким как-то посмотрел на него пристально и с тревогой.

– Сын мой! В радость ли будет мне выздоровление, ежели ради него я должен буду лишиться тебя? Сейчас уже нет никакой необходимости в постоянном твоем уходе: я чувствую себя гораздо лучше. Слуги могут обо всем позаботиться. Пришло время и тебе подумать о собственном здоровье. Надо как следует отдохнуть после тяжких трудов, после всех этих изматывающих бессонных ночей. Ты должен бывать на воздухе, встречаться, как и прежде, со сверстниками. Орев будет тебя сопровождать. Он вообще позаботится о том, чтобы ты вернулся к нормальной жизни.

Орев, присутствовавший при разговоре, не смог сдержать при этих словах злорадной ухмылки. Ни старик, ни юноша, однако, ее не заметили. Быстро овладев собой, Орев проговорил с обычной почтительностью:

– Вам не о чем беспокоиться, милостивый господин. Я буду беречь нашего Итамара как зеницу ока. Пойдем, Итамар!

Итамар обнял Эльякима со словами:

– Отец дорогой! Я в точности последую твоим указаниям. Мне и самому, по правде говоря, хочется подышать свежим воздухом, размять ноги.

– Может, лучше всего поехать в Яффо, в ваше имение? – предложил Орев. – Бодрящий морской ветер, животворный аромат свежей зелени, наполняющий сад, – все это полезно для здоровья нашего Итамара. Он окрепнет и повеселеет.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Эльяким. – Поезжайте-ка, действительно, в Яффо, проведите там несколько недель.

– Несколько недель – это слишком много, отец, – возразил Итамар. – Мне трудно будет покинуть тебя на столь долгий срок.

– Ничто не доставит мне большей радости, ничто не будет так способствовать моему полному выздоровлению, как мысль о том, что и ты приходишь в себя. Конечно, даже на отдыхе ты отведешь определенные часы для изучения Торы. Я в этом не сомневаюсь. Однако слишком не напрягайся, прошу тебя. Не выбирай темы, требующие очень уж углубленного умственного труда.

– Хорошо, отец, пусть все будет как ты хочешь.

– Что ж, Орев, тогда иди и готовься к путешествию. Возьми с собой несколько рабов, распорядись не мешкая, чтобы запрягли ослов для

поклажи.

...На следующий день Орев и Итамар в сопровождении десятка слуг верхом на ослах выехали из Иерусалима и направились в Яффо.

Яффо был портовый город неподалеку от столицы. Очень древний, он существовал еще в те времена, когда сыны Израилевы только-только завоевали страну. Именно там пророк Иона поднялся на корабль, чтобы бежать в Таршиш. Именно туда привозили ливанские кедры для строительства Храма во времена царя Соломона. В эпоху второго Храма, во времена Хашмонейских войн за обладание Яффо велись тяжелые бои. В конце концов евреи овладели городом.

Главную красу Яффо от века составляли бесчисленные фруктовые сады, раскинувшиеся в самых разных местах. Верхний слой почвы был, естественно, песчаный, но под ним лежал другой, плодородный, – слой отменного чернозема, и воды в округе имелось сколько угодно. Кактусы широкими полосами окружали сады, служа им превосходной защитой. В каждом саду был каменный колодец или родник. И кроме того, резервуар для воды на самом возвышенном месте. Наполняли его из источника при помощи специального колеса, приводимого в движение ослами.

Смысл существования Яффо, если можно так выразиться, заключался в его гавани, хотя и довольно неудобной и даже опасной для кораблей. Не слишком высокие скалы тянулись далеко вдоль берега по обеим сторонам гавани, надежно прикрывая землю от волн. Между скалами и береговой линией поблескивала узкая полоска чистой воды. Правда, гавань была мелковата; лишь совсем небольшие суда отваживались искать в ней укрытие. Большие же корабли обычно вставали на якорь в открытом море. Их пассажиры и груз переправлялись на берег с помощью небольших весельных баркасов. Впрочем, даже этим суденышкам удавалось приблизиться к берегу лишь в часы прилива. А когда наступал отлив, и обнажалось морское дно, и полоска воды между скалами и берегом мелела едва не досуха, – тогда матросам зачастую приходилось перетаскивать пассажиров с баркасов на собственных плечах.

Вот уже восемь дней минуло с тех пор, как Орев и Итамар прибыли в имение Эльякима бен Хизкии, расположенное на побережье в окрестностях Яффо. Как и следовало ожидать, деревенский воздух оказал на Итамара самое благотворное действие. Он выглядел здоровым и посвежевшим. И уже рвался назад в Иерусалим, ибо очень скучал по отцу.

Но в день, когда назначили отъезд, на море неожиданно разыгрался сильнейший шторм. Итамар как раз кончил утреннюю молитву и собирался снять тфилин, когда началась небывалая буря. Юноша подошел к окну и выглянул. Волны с грохотом бились о скалы, белая пена, заливая все вокруг, высоко взмывала над берегом. Орев присоединился к Итамару, и вдвоем они наблюдали, как бушует стихия.

– Нелегко сейчас кораблям, что стоят вблизи берега, – заметил Орев.

– Послушай, Орев, видишь вон ту маленькую черную точку? – воскликнул возбужденно Итамар. – Вдали, средь волн? Она мелькает то там, то сям, словно мяч в игре... Боюсь, это корабль!

– Это действительно корабль,– подтвердил Орев, – и, если не ошибаюсь, он похож на римскую военную триеру. Да погибнут враги твои, Израиль!

– Не говори так, Орев! Разве не сказано: «И милость Его на всех Его созданиях»? Г-сподь наш жалеет и спасает даже последних грешников, ибо не смерти их, но раскаяния желает Он. В час, когда египтяне тонули в море, Создатель не позволил ангелам пропеть пред Ним хвалебную песнь, и мы тоже не говорим по этой причине благодарственную. Пойдем на берег. Может, на судне есть люди, нуждающиеся в помощи. Может, тот римлянин, которого нам удастся спасти, будет помнить об этом с благодарностью, и, кто знает, вдруг в один прекрасный день из этого выйдет что-то доброе для Израиля... Написано же: «Отпускай свой хлеб плыть по водам, ибо по прошествии дней он вернется к тебе»!

– Нет смысла даже пытаться прийти им на помощь, – пожал плечами Орев. – Корабль, можно сказать, уже погиб. Еще немного – и его бросит на скалы и разобьет вдребезги, а обломки море похоронит в своих глубинах. Даже спасти команду нет никакой возможности: в такое бурное море лодку не пошлешь. У них не осталось шансов.

Не дослушав, Итамар поспешил на берег. Орев неохотно поплелся следом. На берегу уже стояли десятки людей. Мужчины, женщины, дети... Затаив дыхание, не в силах оторвать взгляд от ужасного зрелища, все смотрели, как боевой римский корабль тщетно пытается противостоять безжалостным волнам. Вопли несчастных моряков перекрывали и шум бури, и треск ломающейся о скалы корабельной обшивки.

Буря стихла лишь через несколько часов, и тогда море начало выбрасывать мертвецов на берег. По большей части это были рабы-гребцы, но кое-где виднелись и тела римских матросов. Итамар ходил между ними, проверяя, нет ли такого, в ком еще теплится жизнь. Наконец он дошел до римского офицера; тело его еще не остыло. Он закричал, призывая Орева на помощь, и вдвоем они принялись возвращать беднягу к жизни. В конце концов их труд увенчался успехом и офицер открыл глаза.

– Орев! – воскликнул Итамар. – Беги скорей за носилками. Мы отнесем этого человека к нам в дом и будем ухаживать за ним, пока он не поправится.

Прежде чем исполнить приказание молодого господина, Орев вытащил из кармана флягу и поднес к губам римлянина. Тот глотнул несколько раз; крепкое ливанское вино привело его в чувство, и он смог подняться на ноги. Орев уже двинулся было за носилками, но римлянин остановил его:

– Иудеи! Примите искреннюю благодарность за помощь, которую вы мне оказали. Но в вашей заботе больше нет необходимости. Я чувствую себя в силах самостоятельно вернуться на корабль к своим товарищам.

– Корабль твой, – отвечал Итамар, – разбился о скалы, и его обломки носятся по морю. Все твои товарищи погибли. Ты – единственный, кто остался в живых. Я прошу тебя отправиться вместе со мной в мой дом, там ты сможешь отдохнуть и набраться сил.

– Благодарю тебя, иудей, за щедрое предложение. Но сейчас я не вправе отдыхать, да и нет у меня в этом надобности. Скажи мне, однако, как твое имя?

– Меня зовут Итамар бен Эльяким.

– Ну что ж, иди с миром, Итамар. И если случится тебе быть в Риме, помни, что Каниус Сиранус был бы рад отплатить тебе за доброту и гостеприимство.

Глава шестая

Эльазар бен Ханания

Итамар и Орев вернулись в Иерусалим. Эльяким, который к тому времени окончательно оправился от болезни, встретил сына с великой радостью.

– Орев! – сказал он слуге на следующее утро. – Ты пока позабудь о своих обычных обязанностях. Вернешься к ним позже. Итамар тоже не будет пока заниматься изучением Торы. Ему нужен отдых. По совести говоря, я предпочел бы, чтобы вы задержались в Яффо еще на некоторое время. Вы пробыли там меньше, чем мне бы хотелось. Понимаю: тоска по дому заставила вас вернуться раньше намеченного. Значит, придется продолжить отдых здесь, в родных стенах. Итамар еще слишком юн, чтобы расхаживать по всему городу в одиночку. Поэтому прошу тебя, Орев, сопровождай его повсюду, куда бы он ни пошел. А ты, сын мой, ступай, развлекись и развейся немного в обществе друзей. Кстати, у моего друга Ханании есть сын примерно твоего возраста. Неплохо было бы тебе с ним познакомиться и завести дружбу.

Человек, которого назвал Эльяким, был тот самый известный Ханания бен Хизкия бен Гурион, о котором рассказывает Гемара. Он и еще несколько иудеев записали Мегилас Таанис. Среди его заслуг числился и комментарий к трудам пророка Иехезкела, разъяснивший написанное таким образом, что книгу не пришлось предать забвению. Дело в том, что в рассуждениях пророка Иехезкела есть несколько темных, непонятных мест, которые на первый взгляд противоречат сказанному в Торе. Мудрецы Израиля собирались поэтому упрятать подальше все тексты пророка, чтобы люди не впали в заблуждение, читая его. Но Ханания решил, что будет сидеть над книгой дни и ночи напролет и сумеет найти в конце концов такое объяснение темным местам у Иехезкела, что они не будут противоречить Торе. Триста сосудов с оливковым маслом для пропитания и освещения в ночное время было принесено к нему на чердак, и долгое время не спускался оттуда Ханания, сидел и изучал книгу, не покидая комнаты, думал и сопоставлял, пока не дошел до него с Б-жьей помощью и ради величия пророка истинный смысл непонятных мест. Потому и сказали о нем мудрецы: «Да будет славен этот человек, ибо если бы не он, была бы предана забвению книга Иехезкела».

Ханания бен Хизкия вообще пользовался величайшим уважением и авторитетом среди мудрецов своего поколения. Ничто важное не решалось без него. Даже когда сидел он безвылазно на чердаке над книгой пророка Иехезкела, мудрецы не раз собирались у него для принятия серьезных решений.

Сын его, Эльазар, не был похож на своего великого отца. Для того в мире не существовало ничего, кроме законов Алохи. Конечно, Эльазара с детства воспитывали в почтении к мудрости Израиля и готовили к изучению Торы, но характер этого юноши был таков, что более всего его волновали и тревожили страдания и унижения, которым подвергали иудеев властолюбивые и алчные римляне. Эльазар горел желанием свергнуть ярмо римского владычества и вернуть своему народу былую независимость. Его уверенность в грядущей помощи Всевышнего борцам за свободу была беспредельна. Он ни минуты не сомневался, что повстанцам легко удастся силой оружия победить и изгнать из страны римлян, а затем восстановить трон и династию царя Давида. Он был убежден: избавления следует добиваться здесь и сейчас, немедля подняв мятеж, разгромив римлян и положив конец их власти. Конечно же, Эльазар всей душой любил Тору, но полагал, что лишь свободный человек может исполнять ее законы во всей полноте. И разве жизнь не подтверждала его правоту? Разве мог любящий Тору еврей спокойно смотреть, как без всякой причины снимают с должности достойного первосвященника, чтобы освободить место тому, кто более приглянулся римскому наместнику?

Свою глубокую любовь к Торе и безграничное упование на Создателя довелось Эльазару доказать совсем недавно. Старинный свиток Торы, переписанный и выправленный еще по свитку Эзры, был выставлен на продажу наследниками одного богатого человека, жителя Иерусалима. Некий римский еврей, находившийся в то время в городе, собирался его купить. Но Эльазар пришел в ярость при мысли, что такой старинный и редкий свиток уйдет куда-то за море, на чужбину. И сам купил этот свиток, заплатив за него сто мане. Книгу положили в шкаф, почерневший и рассохшийся от старости. На следующий день, желая как следует рассмотреть свое сокровище, Эльазар вошел в комнату, где находился свиток, и обнаружил, что тот исчез вместе со шкафом. Поиски были напрасны. Никто ничего не знал, не видел.

Убитый горем, отправился Эльазар в Храм и вознес молитвы Всевышнему. По обыкновению, входящие в Храм шли направо – все, кроме пребывающих в трауре, отверженных, пришедших молиться за больного и тех, у кого пропала ценная вещь. Эти сворачивали влево. Таким образом они привлекали к себе общее внимание, и остальные молящиеся просили Б-га снизойти к ним, ободрить и помочь. Ибо человек, за которого просят многие, может быть удостоен высшей милости ради их заслуг.

Войдя в Храм, Эльазар повернул налево, и присутствующие дружно произнесли привычную фразу: «Пребывающий в этом доме, да обратит сердце нашедшего и да вернется к тебе твоя пропажа!» Эльазар, однако, отступил к выходу, снова вошел и опять двинулся налево. Так он поступил несколько раз. А присутствующие вновь и вновь повторяли просьбу, пока наконец не пришли сказать, что пропажа Эльазара нашлась. Как выяснилось, кто-то из слуг решил, будто бы древний рассохшийся шкаф больше не годен к употреблению, и отнес его на свалку старой мебели.

Этот случай еще больше укрепил веру Эльазара в благосклонность небес и в свою правоту, и он пришел к выводу, что Всевышний непременно поможет ему воплотить в жизнь смелые замыслы, которые он пока что вынашивал втайне от всех.

Продолжение следует