ТОЧНО в зеркале

Дина Рубина.

Глаза героя

крупным планом.

М.: Вагриус,

2002. — 240 с.

Александр Синельников

Новая книга писательницы состоит из двух повестей. У них единый сюжет, однако связь между двумя его частями ощущается не сразу; помогает, конечно, тот самый крупный план, которым показан их общий герой. Точнее – героиня. В ней легко угадывается автор. В первой части она еще в своем родном Ташкенте, во второй – уже в Иерусалиме, который стал для нее даже более родным. Почему произошло это перемещение, автор не объясняет. Но надо ли объяснять? Имя тем, кто пережил нечто подобное, если не легион, то уж миллион наверняка. И далеко не все могут объяснить даже самим себе, почему они так круто изменили свою судьбу. Героиня Рубиной, вероятно, может. Но зачем? Пусть лучше читатели сами обо всем догадаются. Так гораздо интереснее.

Откуда это название? В обеих частях книги присутствует зеркало, в которое смотрится героиня и видит – естественно, крупным планом – свои очень еврейские глаза. Иногда печальные, иногда не слишком. И ни одного взгляда, ни одного слова – без той иронии, которая, мне кажется, свойственна только евреям. Невозможно дать математически точное определение английского, французского, армянского, еврейского и любого другого юмора. Однако представителям этих и всех других народов (за исключением людей, лишенных чувства юмора, коих в любой нации немало) и без того – я, по крайней мере, так считаю – ясно, чем их национальный юмор отличается от всех остальных.

В клубе еврейской творческой интеллигенции «Ковчег», который нередко посещает и сама Дина Рубина, идут бесконечные дискуссии о том, что такое еврейская литература. Может ли она создаваться не в Израиле, а в других странах и на других языках, кроме иврита, идиша и прочих языков, называемых еврейскими? Одна из точек зрения по данному вопросу состоит в том, что еврейский писатель – это еврей, который пишет на любом языке, но пишет о евреях, причем в расчете на еврейских же читателей. Я бы добавил к этому, что и пишет он в особом, еврейском, стиле. Что такое еврейский стиль (как и еврейский юмор) – это я, как собака, понимаю, но объяснить не могу. Могу лишь показать на примерах. В том числе на примерах из книги Дины Рубиной. Она, как и другие авторы, которые пишут в этом стиле, обращается к весьма специфическим сюжетам.

Две части книги – два акта спектакля в театре абсурда. В первом – абсурд советский с русско-узбекской окраской, во втором – израильский с окраской русско-еврейской. Между ними много общего. И в обеих частях глядят на этот абсурд, оценивают его еврейские глаза героини, показанные в зеркале, как уже говорилось, крупным планом.

В первой повести («Камера наезжает») героиня пишет сценарий фильма для узбекской киностудии. Много повидавшая в жизни «величественная красавица лет семидесяти» Фаня Моисеевна реагировала на этот сценарий следующим образом: «Неплохо, неплохо. Только вот герой на “Узбекфильме” не должен быть евреем». Еще до этого сценаристу доходчиво объяснили, что и режиссер фильма тоже не должен быть евреем. По этой причине на сцене появляется единственная тогда в республике режиссер-узбечка (на самом деле – татарка) Анжелла Фаттаховна, участие которой в сценарии сводится к идеологической правке, меняющей смысл многих эпизодов на диаметрально противоположный или лишающей их всякого смысла вообще. Наша героиня уже смирилась с тем, что ей самой пришлось остаться на втором плане. А за своего героя она даже не обиделась. Она просто удивилась: «С чего вы взяли, что он еврей?»

«Еврей! – воскликнула Анжелла радостно, как ребенок, угадавший разгадку... – Ну, конечно, яврей, то-то я чувствую, чего-то такое...» «Помилуйте, это прет из каждой фразы». – Фаня Моисеевна снисходительно и по-родственному улыбнулась мне.

Так из каждой фразы этой книги (да и других книг и рассказов Дины Рубиной) видно, что она, хотя и пишет по-русски, всегда была еврейским писателем – не только в Иерусалиме, но и в Ташкенте, и в Москве. Хотя пишет не только для евреев и не только о евреях. В первой повести большинство персонажей – не евреи. Характеры Анжеллы, ее сына Маратика и даже столь экзотической личности, как венгерский граф Ласло, описаны не менее убедительно, чем характеры Фани Моисеевны и родителей самой героини. Она пишет с явной антипатией о многих евреях и нередко с большой симпатией – о неевреях. Например, об узбеках. Она находит положительные черты не просто у отдельных людей, но и у целых групп представителей рода человеческого, которые принято считать «негативными». Например, во второй части дилогии («Во вратах твоих»), где действие происходит в Иерусалиме, она рассказывает о своем старом знакомом – пьянице, который всегда помогал ей всем, чем мог: «Гриша жил сразу в нескольких местах, вернее, ему негде было жить совсем. Будучи, как многие пьющие люди, человеком редкостного благородства, он оставил бывшей жене и детям прекрасную квартиру в центре Иерусалима, за которую до сих пор выплачивал долг банку – чуть ли не половину своей зарплаты».

Читая это, многие люди вспомнят, наверное, и других пьяниц, все оставивших бывшим женам и ставших бомжами. То, что редкостное благородство встречается у многих пьющих, почему-то не кажется абсурдным. И тезис сей нельзя списать на парадоксальное мышление, столь часто приписываемое евреям. Это ее, Дины Рубиной, собственное видение мира и людей. Глаза героини выхватывают из общей картины мира прежде всего типично-парадоксальные ситуации, в которые, при всей их абсурдности, попадают разные люди в разное время и в разных странах – в Узбекистане, в России, в Израиле. Эти ситуации легко обнаружить почти в любом месте книги. Давайте откроем ее на странице 46.

«Однажды моя сокурсница, вернувшись из Москвы и с упоением рассказывая об экскурсии на Новодевичье кладбище, добавила со вздохом белой зависти: “Какие люди там лежат! Нас с тобой там не похоронят”.

Дома за ужином я пересказала ее впечатления, не забыв и последнюю фразу, на мой взгляд, довольно смешную. Папа вдруг изменился в лице и, приподнявшись из-за стола, будто собирался произнести тост, воскликнул:

– В таких случаях говорят только за себя! Ее, конечно уж, на Новодевичьем не похоронят. А тебя – похоронят! – закончил он торжественно, с громадной убежденностью».

Конечно, многие еврейские родители хотят, чтобы их детей признали вундеркиндами. Но чтобы в такой форме?!

Похоронно-тюремный, хотя отнюдь не черный, юмор вообще характерен для Дины Рубиной. В Израиле героиня устраивается на работу в издательскую фирму «Тимак», находящуюся в здании, напоминающем ей нечто среднее «между тюрьмой усиленного режима и курятником». Аналогия не случайна, поскольку еще в Узбекистане действие ее сценария происходило частично в тюрьме и эту тюрьму ей пришлось посетить. Впечатления от визита выражены фразой: «Прогулочный двор тюрьмы представлял собой нечто среднее между декорацией к модернистскому спектаклю и одной из тех гигантских постмодернистских инсталляций, которые в западном искусстве вошли в моду лет через пять». Что же первично для автора: модернизм или постмодернизм?

Первична для нее абсурдность жизненной ситуации. В фирме «Тимак» ей сразу же поручают отредактировать текст, предназначенный для русскоязычных репатриантов: «Неотъемлемым правом каждого гражданина Израиля является право быть похороненным за счет государства в течение 24 часов. Если вы желаете быть похороненным рядом с супругом (гой), следует заблаговременно заявить об этом не позднее чем за тридцать дней до похорон». Наша героиня мучается, пытаясь переделать этот текст таким образом, чтобы у людей не сложилось мнение, что помирать надо в течение 24 часов по прибытии в аэропорт Бен-Гурион, иначе придется самим оплачивать свои похороны, а им это явно не по карману.

Автора привлекают персонажи, хоть в чем-то да оригинальные. Граф Ласло говорит с каким-то странным акцентом, совершает всевозможные чудачества и периодически переходит из одной религии в другую. В Израиле еврейский ортодокс Яша из фирмы «Тимак» носит невозможную (по словам автора) для таких людей фамилию Христианский. Впрочем, не такую уж и невозможную, если учесть, что фирма издает, в числе прочей, также и реформистскую литературу. А ведь ортодоксы любят евреев-реформистов не больше, чем выкрестов. Если бы поступил выгодный заказ от «Евреев за Иисуса», неужели этот Яша уволился бы из фирмы, чтобы не пропагандировать их взгляды?

Каких бы странных людей ни описывала Дина Рубина, какие бы невероятные ситуации они ни создавали для себя и других, в том числе и для ее героини, всегда складывается впечатление, что все это действительно было или по крайней мере могло быть. Она находит свою прелесть в нелепых и не всегда радующих взор явлениях жизни – лишь бы они создавали почву для тонкой иронии. Особенно когда речь идет о жизни в столь родном теперь для нее Израиле, пусть далеко не сладкую и всегда непредсказуемую. Последнее лучше всего сказалось в заключительных строчках книги:

«Словом, из моего окна видно кладбище, где я когда-то буду лежать.

Ну что ж, “похоронена в Иерусалиме” – это звучит нарядно.

Это красиво, черт возьми.

Это вполне карнавально».

Мне лично кажется, что так написать может лишь человек, который очень любит жизнь и очень любит Иерусалим.