[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ МАРТ 2003 АДАР 5763 – 3(131)
ГРЯЗЬ НА ЛИЦЕ
И говорил Б-г, обращаясь к Моше, так: «Сделай медный умывальник на медном основании - для омовения и помести его между Шатром Откровения и жертвенником... И будут омывать из него Аарон и сыновья его руки и ноги свои перед тем, как войти им в Шатер Откровения... или приближаясь к жертвеннику для служения...» Шмойс, 30:17-20
Каждое утро, прежде чем приступить к молитве, следует совершать омовение лица, рук и ног. Рамбам, Законы о молитве, 4:1
Прошло почти две тысячи лет с тех пор, как был разрушен Иерусалимский Храм, Б-г более не говорит с человеком в «Шатре Собрания», а коаним не совершают приношения на жертвеннике. Но и Храм, и совершаемые в нем службы и сегодня продолжают оставаться медиа-
торами нашей связи с Б-гом - с той разницей, что ныне они существуют в духовной форме. Сказано мудрецами: «Ежедневные молитвы установлены заменить ежедневные приношения» (Талмуд, Брохойс, 26). «Стол трапезы подобен жертвеннику» (Хагига, 27а). И еще: «Со дня разрушения Храма у Б-га в мире осталось лишь четыре локтя пространства - в Алохе, то есть - там, где изучают Закон Торы» (Брохойс, 8а).
Так, многие из законов, которые сегодня направляют нашу жизнь, - производные от законов, касающихся Храма и храмовой службы. Например, время вознесения молитв - это время, когда в Храме приносились жертвы; за столом мы макаем хлеб в соль, потому что соль была неотъемлемой частью всякой жертвы, приносимой на алтаре, и т.д.
Коэн, прежде чем служить в Храме или войти в Святая Святых, должен был очистить и освятить себя, омыв руки и стопы водою из умывальника, специально установленного для этой цели. При том, что Тора наставляет нас: «Во всех путях твоих познавай Б-га» (Мишлей, 3:6), и мы должны сознавать: «Все, что делается, делается во имя Неба» (Поучения отцов, 2:12), следует всегда помнить о различии между тем, что является местом, принадлежащим лишь Б-гу, и миром за стенами Храма. Входя в святилище Б-га, следует очистить себя от всяких материальных помыслов,связанных с повседневностью, «омыть руки» от всего, что несет на себе пятна эгоизма и суетности.
В этом заключено глубинное значение закона, требующего от коэна омыть руки и ступни, прежде чем служить Б-гу. Во времена после разрушения Храма тот же закон требовал от еврея «омыть лицо, руки и стопы» перед утренней молитвой. То есть, очиститься перед тем, как совершится преображение, и человек из плоти и крови, живущий в материальном мире, предстанет перед Творцом как живая душа, взывающая к Нему (Талмуд, Шабос, 50а; Рамбам, Законы о молитве, 4:1).
«Если ты ешь от трудов рук твоих, - говорит Псалмопевец, - блажен ты, и благо тебе!» (Теплим, 128:2). Хасидизм уточняет этот стих. Он призван сказать нам: из наших способностей только таланты, составляющие «внешнюю периферию» нашего «я», пусть взаимодействуют с материальностью мира, тогда как высшие таланты должны быть всецело направлены на духовное.
Наши предки кормились исключительно от трудов своих рук. Патриархи были скотоводами, а те евреи, что осели в Святой земле, стали земледельцами. Многие из великих мудрецов Талмуда, чьи поучения и сегодня для нас - источник мудрости и наставления в решении наших ежедневных проблем, кормились от трудов своих рук. Так, рабби Йоханан а-Сандлар был сапожником, рабби Иеошуа - ювелиром, Ша-май - каменщиком. Среди них были купцы и лавочники. Но если, как сейчас говорят, они и «занимались бизнесом», это занятие не было сопряжено со стремлением во что бы то ни стало что-то выгадать, даже неправедным путем. И оно не поглощало человека с головой - как это бывает сегодня. Ученость и умение учить других были не профессией, но - священным призванием, не запятнанным получением материального вознаграждения за наставления. Заработок хлеба насущного был делом, сопряженным с физическими усилиями и лишь отчасти - с усилием умственным. Однако
это не было чем-то, требующим вкладывать в занятие весь ум и все сердце: они должны были служить высшему.
Мир безвозвратно изменился. Теперь стремление к удовлетворению материальных нужд забирает у нас не только физические силы и время. Занятиям, призванным поддерживать жизнь в материальном мире, мы отдаем все, без остатка: лучшие умственные способности, самые сильные страсти, волю.
Проиллюстрируем это одной историей. Некий хасид открыл фабрику по производству калош, и вскоре его мысли занимало только «дело». На это Любавичский Ребе Рашаб заметил: «Я слышал о людях, которые надевают калоши на ноги, но надеть калошу на голову?!.»
Наши «карьеры» пожирают наши дни и ночи, сердце и разум - даже наше представление о себе. Мы не спрашиваем теперь: «Чем ты зарабатываешь?» - мы спрашиваем: «Что ты делаешь?»
Здесь - объяснение того, что два закона, приведенные в начале нашего текста, звучат несколько по-разному. Закон, утверждающий, что перед молитвой нужно совершить омовение, - производная от закона, требующего от коаним, чтобы они совершили омовение перед входом в Святая Святых или отправлением служб в Храме. Но при этом от Аарона и его сыновей Тора требовала, чтобы они омывали руки и ноги, тогда как согласно правилу Маймонида перед утренним омовением нужно омыть руки, ноги и лицо.
Во времена Храма лишь те способности человека, что связаны с «руками и ногами», были сопряжены с его материальными устремлениями. Соответственно, перед началом служения Б-гу требовались очищение и освящение только их одних. «Лицо» человека - выражение его высших достижений и его внутреннего «я». Во многих современных языках слово «лицо» часто соотнесено с внешним аспектом явлений. Однако соответствующее слово в иврите -поним - значит «внутреннее». Ибо в нем выражена мысль: лицо - часть тела, аккумулирующая в себе лучшие способности человека и наиболее полно отражающая сущность его природы и склад личности. И в те времена лицо не требовало подобного очищения, ибо не было запятнано «соучастием» в мирской суете. Но позже суетность жизни начала подтачивать и наше внутреннее «я».
И ныне обращение к Б-гу требует также, чтобы мы очистили и наши «лица» от всего суетного, что покрывает их. Требует, чтобы мы прервали этот род контакта с материальными мирскими заботами. Наше сознание и сердце должны очиститься от всего ложного и сиюминутного, что «прилипает» к ним в силу нашей погруженности в земные дела. Очиститься, чтобы мы могли обрести истинную связь с сутью и целью жизни.
В Шабос запрещено заниматься следующими видами работ: сеять, пахать, ткать, молотить, писать, строить, зажигать огонь
и осуществлять перемещение
предметов из дома вовне и наоборот.
Талмуд, Шабос, 73а
Чем нельзя заниматься в Шабос?
Тора велит лишь следующее: «Шесть дней может совершаться работа, а день седьмой да будет свят для вас, день полного покоя, посвященного Б-гу». Напрямую же названо лишь одно запрещеное в Шабос занятие: «Не зажигайте огня... в день субботний» (Шмойс, 35:2,3).
Однако как же определить, что понимается под словом «работа»? Ивритское слово, использованное Торой, мелоха, означает «творческую работу». Если мы напишем одно-единственное слово мелоха, это, пожалуй, будет творческой работой, но вряд ли мы сочтем такой же работой перенос дивана из одного угла комнаты в другой.
Это согласуется с теми основаниями для соблюдения Шабоса, которые приводит Тора: «Суббота - вечный знак союза между Мною и сынами Израиля, напоминание о том, что шесть дней Б-г творил небо и землю, а в седьмой - прекратил и пребывал в покое» (Шмойс, 31:17). Конечно же, Б-г не в поту и напряжении творил мир. Его «покой» в Шабос не означает, что ему нужна передышка для восстановления истощенных сил. Сказано об ином: шесть дней Б-г творил, а на седьмой творить перестал. И, подражая Б-гу, творящему мир, мы устраиваем нашу жизнь по данному нам образцу. Шесть дней мы погружены в творческое преобразование мира. А затем следует день, когда мы отрешаемся от всего материального и отказываемся от всякой деятельности, направленной на изменение окружающего нас физического мира.
В Талмуде перечислено 39 видов «творческой работы», которой запрещено заниматься в Шабос. Список этот «выводится» на том основании, что в Торе заповедь прекращать в Шабос всякую работу дана в контексте подробных указаний. К примеру, как возвести Мишкан, что призван служить евреям святилищем во время их скитаний в
пустыне (Шмойс, 31 и 35). Талмуд поясняет, что из этого контекста мы постигаем, какие из видов активности образуют мелоха.
Так, всякое творческое действие, связанное с возведением скинии, олицетворяет тот или иной вид работ, которые нельзя исполнять в Шабос (Талмуд, Шабос, 496). Например, вываривали травы, чтобы выкрасить полосы для покрывал на шатер, - а потому в Шабос и запрещено кипятить, готовить, печь или как-то иначе нагревать на огне физические объекты, чтобы вызвать их трансформацию.
Такая «косвенная» манера сообщения о том, какие именно виды работ запрещены в Шабос, связана не только с тем, что Тора крайне экономно использует слова. В сущности, работа, которой мы заняты шесть дней в неделю и от коей воздерживаемся в Шабос, - это работа по возведению Мишкана.
«И построят Мне святилище, и Я буду обитать среди них» - полсотни различных материалов (золото, серебро, шкуры животных и т.д. были использованы при постройке дома Б-га [Шмойс, 25:8]). Такова же и миссия человека в этой жизни: преобразить свое материальное «я» и все, что его окружает, в «обитель Б-га», в святилище, где явлено присутствие Его реальности (Мидраш Танхума, Носой, 16; Тания, гл. 16).
Однако работы, связанные с возведением скинии, - работы, выполняемые в течение шести обычных дней недели и приостанавливаемые в Шабос. Это вовсе не значит, что Шабос становится перерывом в нашем служении Всемогущему. Наоборот: Шабос - святой день, день для духовного воспарения и установления более глубокой связи с Б-гом. Разница заключена в том, как именно мы Ему служим. В течение шести дней недели мы стараемся изменить мир, преобразить наши физические усилия и ресурсы в «Мишкан», чтобы служить Ему и выражать через то Б-га. Но в Шабос мы оставляем стремление изменить реальность; вместо этого мы приникаем к миру как он есть.
Пример, явственно показывающий это различие, заключен в особом понимании физического удовольствия, когда оно связано с Шабосом. Так, в течение недели мы едим для того, чтобы преобразовать полученную с пищей энергию в силы для служения Б-гу. Материальная субстанция пищи и сам акт ее принятия преображаются: они переходят в энергию, находящую потом вы-
ход в помощи нуждающимся, в молитвенном рвении, в сосредоточенности сознания, изучающего Б-жественную мудрость Торы. С другой стороны, поглощение пищи только во имя получения физического удовольствия - не созидательно, лишено какого-либо присутствия святости. Вместо того чтобы растворять материальное в более тонком, что связано с духовным порядком мира, такое отношение к трапезе лишь глубже погружает нас в «болото» нашей самости. И это отдаляет нас - и ту материальную среду, в которой мы находимся, - от той трансформации, которая и есть цель нашего пребывания в этом мире.
В Шабос же получение удовольствия во имя удовольствия заповедано нам в мицве - именно в этом состоит исполнение воли Б-га. В Шабос нет нужды преображать физическое в нечто, что служит духовному порядку вещей. Получение удовольствия от материального мира само есть акт освящения материального. И в акте этом находит выражение то, что в основе нашего существования лежит Б-жественное.
Что же происходит в Шабос, если наше отношение к миру меняется столь серьезно? Чтобы понять это, нужно еще раз задуматься о природе «работы» и «отдыха» Б-га в течение семи дней творения.
Хасидское учение сравнивает «отдых» Б-га в Шабос с тем, что испытывает художник, закончив свое произведение (Тора Ор, с. 65). Пока он делает эту работу, вся его дерзость и жизненные силы отданы ей; он может чувствовать, как, опустошая его, энергия души перетекает в создаваемое им творение. Но, когда дело закончено, приходит конец этой эманации сознания и таланта -теперь творец ощущает «возврат» творческих сил и новое соединение с его сущностью.
Этот образ можно распространить на Б-га. Ведь шесть дней недели (любой недели, ибо творение есть постольку, поскольку Б-г постоянно вовлечен в наше существование, и лишь благодаря этому мы наделены бытием и жизнью) Б-г изливает Свою творческую силу на мир. В Шабос эта эманация приостанавливается, и «поток» меняет свое направление, устремляясь не от Б-га, но к Б-гу. Это представление подкреплено словом вайнофаш («и пребывал [Он] в покое») в цитированном выше стихе; вайнофаш буквально значит «и Его душа вернулась к Нему», как комментирует этот стих Раши.
Есть, однако, существенная разница между тем, как вбирает в себя итог своих творческих усилий художник и как вбирает в Себя творческую энергию Б-г. Когда художник вбирает в себя выплеснутый им творческий импульс, созданная работа пребывает отдельно, сама по себе, - творение более не зависит от создателя. Когда же Б-г вбирает в Себя эманируемый Им поток энергии, вместе с ним Он вбирает в Себя и сотворенное. Работа художника - результат эманации творческого импульса. Творение Б-га - сама эта эманация. Б-г не использует уже существовавшие до Его акта творения холст и краски, преобразуя их Своей творческой энергией в нечто иное; то, что мы воспринимаем в качестве реальности, и есть творческая энергия Б-га.
Вот почему Тора описывает сотворение мира как речевой акт («Сказал Всесильный "Да будет свет" и стал свет»). Это не значит, что слова Б-га вызвали к бытию нечто, отличное от них, - например то, что мы называем «светом», то есть воспринимаемое нами как свет есть слова Б-га «Да будет свет». Описывая творение как «высказывания» Б-га, Тора тем самым обозначает для нас некую реальность. Речь, в отличие от мысли, - эманация идеи, ее выплеск вовне. А что есть мир? Он - высказывание Б-га -эманация Б-гом Его творческой силы.
Заметим, что сказанное относится к миру шести дней творения, шести рабочих дней. В Шабос «поток» возвращается к Б-гу, высказанное - к несказуемому. Мир Шабо-са - не мир Б-жественного высказывания, но мир Б-жественного сознания. В этот день все существует в Б-ге и ничто - «вне» Б-га.
Вот почему в Шабос мир «ближе к святости». Если бы произведение Б-га «оставалось само по себе», когда Он вбирает обратно Свою творческую энергию, тогда бы предлагаемая нами пропозиция была абсолютно точна: мир был бы отделен от Б-га. Но Шабос - не отход Б-га от мира, но отход мира к Б-гу. Шабос - «святой» день потому, что в этот день сотворенное бытие вновь растворяется в своем Б-жественном истоке.
Поэтому в течение шести дней недели мы трудимся, чтобы превратить мир в «обитель Б-га». Конечно же, мир - не нечто, существующее отдельно от Б-га, и конечно же, он не обладает статусом независимого от Б-га существования: мир есть лишь длящееся «высказывание» Б-га. Поэтому все наши усилия направлены на то, чтобы изгнать из мира иллюзию его «самости». Мы пытаемся выявить в мире ту истину, что ни одна сущность не существует сама для себя. Нет, она для того, чтобы служить высшей истине.
В Шабос же Б-г перестает «высказывать» мир. В этот день Он относится к миру как к сущности, целиком включенной в Его всеохватывающую реальность. Соответственно, меняется и фокус восприятия мира на человеческом уровне: задача состоит в том, чтобы показать единство всего сущего, как оно есть в гармоничном единении с Творцом.
В свете сказанного мы поймем глубинное значение мелохи, упомянутой в Талмуде последней: почему запрещено перемещать объекты из ареала «частной» жизни в ареал жизни «общественной». (Поясним, что под «ареалом частной жизни» мы понимаем закрытое пространство - дом, или огороженный двор, а «ареал общественной жизни» -открытое для всех пространство: улица или площадь.)
На первый взгляд такого рода «работу» нельзя расценивать как имеющую отношение к мелоха. Остальные 38 видов работ -письмо, строительство, разведение огня -являются деятельностью, которая, несомненно, приводит к изменениям в физическом состоянии самого объекта. Но - что изменяется в самом объекте, когда мы переносим его с места на место? Ведь, казалось бы, перемена затрагивает не объект, а только его местоположение. Сам объект не меняется - разве что меняется его статус: если он использовался раньше для каких-то частных нужд, то теперь его можно использовать для нужд общественных и наоборот.
В силу этого мудрецы рассматривали «перемещение» как «слабую мелоху» (см. Тойсфойс, Шабос, 966 и Эрувин, 176). Однако в талмудическом трактате Шабос сначала рассматриваются законы, определяющие статус того или иного ареала жизни и запрещающие перемещение объектов между этими пространствами. И этот запрет на перемещение объектов из одного пространства в качественно другое составляет саму сердцевину Шабоса и того, о чем говорится в трактате.
В течение недели мир как бы разделен на две области: первая - то, что существует как интегрированное в «частное пространство» Единого Б-га, и вторая - все, что еще принадлежит «общественному пространству» раздробленного, «плюралистического» «внешнего» мира.
С одной стороны, некоторые аспекты нашей жизни преображены таким образом, что они стали «святилищем», где явлено присутствие Б-га. Это - наши таланты и ресурсы, которые мы направили на службу Ему: они тем самым преобразились и выражают Его исполненную единства реальность. С другой стороны, сколь же многое в нас все еще «пребывает на улице» - все еще не очищено и не одухотворено, все еще - «вне» своего Б-жественного источника.
В течение всей недели наш долг «осуществлять перемещение предметов». Мы стараемся перенести какие-то сущности из области общественного, где властвует суетность, в священный уголок нашей жизни.
Туда, где сконцентрировано все, имеющее отношение к «частному пространству» Б-га. Мы также ищем способ оделить «внешний мир» многим из того, что пребывает во «внутреннем пространстве», дать этому миру материального существования почувствовать, что есть святость.
В Шабос же есть только одна реальность: творение становится частью «внутреннего пространства» Всемогущего. И смысл Шабоса в том, чтобы реализовать эту истину в жизни. Попытки изменить реальность - даже во имя служения Б-гу - нарушение порядка, присущего Шабосу, ибо любое такое действие подразумевает, что с миром обращаются так, будто он пребывает вне Б-га.
Иными словами, все 39 видов мелохи по сути своей есть «перемещение предметов»: занятие творческой работой в Шабос - даже занятие святым делом возведения скинии - есть соучастие во лжи «общественного» в святой день, отданный сугубо частному. Поступающий таким образом изымает нечто из частного пространства Б-га и, «выставляя это нечто на улицу», профанирует его, оскверняя воздухом ежедневной мирской суеты.
В этом - глубинный смысл ивритского термина хилул Шабос, «осквернение Шабоса». Слово халал («осквернять») также означает «опустошать». Ибо, совершая какую-либо работу в Шабос, человек тем самым порождает пустоты внутри пространства, принадлежащего Б-гу, создавая в своем восприятии и поведении области, не пронизанные всеобъемлющим присутствием Б-га.
Шабос есть стремление выразить в этот день истинную природу всего сущего, какова она есть. Это - возможность прожить 24 часа в осознании истины, что все творение - это область, принадлежащая Б-гу и в Нем пребывающая.
Турносруф спросил рабби Акиву: «Если Б-г почитает Шабос, тогда Он не должен позволять в этот день дуть ветру, не должен позволять дождю падать на землю, а траве -расти!» Рабби Акива ответил: «Если два человека живут в одном дворе, но при этом ими не совершен обряд положения эйрува, разве им разрешено вносить что-то во двор? Но если во дворе живет лишь один человек, он распоряжается в огороженном пространстве двора по своему желанию. То же верно и в отношении Б-га: ведь нет иной власти кроме Его власти, ведь мир - всецело Его, и Он свободен распоряжаться в мире» (Брейшис Раба, 11:6).
Казалось бы, рабби Акива отвечает не совсем на тот вопрос, который был задан Турносруфом. Ведь, в самом деле, рабби Акива разъясняет, почему Б-гу «разрешено» в Шабос перемещать сущности в пространстве мироздания, хотя законы Шабоса оговаривают, что в этот день можно заниматься далеко не всякой деятельностью. Но как быть с другими видами «работ», исполняемых Б-гом? Разрешено ли поливать в Ша-бос газон у себя во дворе?
В Шабос действует запрет переносить какой-либо предмет из частного владения в общее (то есть-из жилища на улицу и т.д.) и наоборот. «Частное владение» - некая ограниченная, закрытая территория: дом, дворик и т.д. А «общественное владение» - место, открытое для всех: улица, площадь и пр.
Но есть и еще одна категория: территория, физически соответствующая понятию «частного владения», но функционально выполняющая роль «общественного владения». Таковы, например, закрытый двор, в котором стоит несколько домов, или же коридоры и холлы многоквартирного дома. В этом случае тоже запрещено выносить предметы за границы соответствующей территории.
Однако предусмотрена процедура, совершив которую, можно и в Шабос занять чашку сахара у соседей, живущих в квартире под вами, или, отправляясь гулять в парке, взять с собой ключ от дома или детскую коляску. Эта процедура называется эйрув, и законы, с ней связанные, изложены в отдельном трактате Талмуда.
Как действует эйрув? Прежде всего: чтобы соответствующая территория обрела статус единого целого, ее надо обнести физической границей. Так, тонкая проволока, натянутая на столбах, превращает улицу, район или даже целый город в частное владение (в алохическом понимании термина). Затем надо особым образом подчеркнуть отличие данной территории от общественного владения. Это достигается тем, что берется буханка хлеба, считающаяся общей собственностью всех живущих в очерченных пределах, и помещается в чьм-то доме или квартире. И так как теперь у живущих во всех этих домах и квартирах (потенциально) есть пища, ожидающая их в одном месте, то с точки зрения закона все эти жилища выступают как единое частное владение. Отсюда и происхождение алохического термина эйрув - он означает «соединение» или «смешение»: многообразные частные владения в пределах «огороженной» территории объединяются в один частный ареал.
Чем же именно является эйрув? Не уловкой ли, сформулированной изощренными законниками-талмудистами? Не пытаемся ли мы «перехитрить» Б-га? Почему, если в Б-жественном Законе сказано, что мы не должны переносить что-либо из одного владения в другое, мудрецами предусмотрен способ, открывающий технические возможности для такого переноса?
Однако эйрув - не лазейка в Законе. Законы Торы не только «санкционируют» обращение к практике эйрув, но подчеркивают, что «данная мицва призвана соблюдать [исполнение] как эйрув для двора, так и другого рода эйрув для улиц» (см. Кодекс еврейских законов, Орах Хаим, 395). На самом деле, на глубинном уровне исполнение эйрув связано с сущностью и предназначением Шабоса.
Хасидское учение объясняет глубинный смысл запрета переносить в Шабос что-либо из частного владения в пределы владения общественного и наоборот. В течение рабочей недели мир можно представить как бы разделенным на две зоны: а) сущности, составляющие неотъемлемую часть «частного владения» Единого, и б) то, что принадлежит «общественному владению», пребывая в нашем, расколотом на фрагменты мире.
В конечном итоге, «Г-сподня земля и что наполняет ее» (Теплим, 24:1). Но Создатель решил вдохнуть в наш мир ощущение множественности и отделенности от истока. Из-за этого физическая реальность кажется чем-то внешним и отдельным от ее Создателя: «общим владением» противоречивых сил и сущностей.
Таков мир, в котором мы пребываем шесть дней в неделю: мир, разделенный между священным и профанным. Некая часть нашей жизни отдана усилиям, связанным с Б-жественным: мы обращаемся к Б-гу с молитвой, тем самым устанавливая с Ним контакт, мы изучаем Его мудрость, открытую нам в Торе, мы исполняем Его волю, соблюдая мицвойс. Это тот уголок нашей жизни, который целиком и полностью отдан Б-гу как Его владение. Однако предполагается, что остальное время, энергию и ресурсы мы отдаем участию в материальной жизни, погружаясь в ее многоликость.
В той жизни, которую мы ведем в течение шести рабочих дней недели, мы заняты тем, что перемещаем сущности из одного «владения» в другое. С одной стороны, заимствуем какие-то сущности из области, находящейся в «общем владении» и адаптируем их в качестве неотъемлемой части того уголка нашей жизни, что принадлежит исключительно Б-гу (примером такого «переноса» могут служить кусок обычной кожи, превращенный втфилин, или монета, пожертвованная на благотворительные цели). С другой стороны, мы стремимся внести хотя бы частицу той святости, что наполняет сферу Б-жественного, во «внешний», подлунный мир. Так, например, личный бизнес, принадлежа сфере профанного и «общественного», испытывает на себе серьезное влияние «частных» измерений нашей жизни: ведение бизнеса подразумевает высокие моральные стандарты, значительная часть получаемых таким образом доходов направляется на благотворительность; по сути же, сама функция бизнеса - поддерживать благочестивые устремления человека, им занятого.
В Шабос же мы соприкасаемся с самой сущностью реальности. Шабос - день, когда весь мир становится ближе к святости: завеса материальности делается прозрачней, и суть мира как бы проступает сквозь ен облик. В Шабос мы прозреваем за навязываемым нам повседневностью образом мира как самостоятельной и многообразной реальностью нечто иное. Наша жизнь, наше поведение в этот день ориентированы на признание той истины, что, по сути, ничто не может существовать, не будучи частью владений Б-га. И поэтому мы отказываемся от того, чтобы перемещать сущности из одного «владения» в другое, а вместо этого пытаемся всем укладом такого дня выразить тот факт, что мир в самой сути своей принадлежит одному только Всемогущему.
И в этом кроется глубинное значение запрета переносить какой-либо предмет из частного владения в общее и наоборот. В Шабос запрещено как бы то ни было улучшать или преобразовывать материальное существование, будь эти действия направлены на то, чтобы «внести» какой-либо элемент, принадлежащий миру материальности, в сферу святости или же, наоборот, «вынести» нечто принадлежащее этой сфере в материальный мир. Любая попытка в этом направлении будет нарушением Шабоса. Ибо такая попытка означала бы, что поступающий соответствующим образом предполагает, будто мир отделен от Творца и является чем-то внешним по отношению к Нему. Иными словами, любой шаг, сделанный нами в направлении того, как мы служим Б-гу в течение шести рабочих дней недели, запретен в Шабос. Шесть дней в неделю мы изменяем мир. А Шабос - это время, данное нам, чтобы мы постигли внутренне присущую этому миру святость. Чтобы мы почувствовали: каждый аспект мироздания имеет отношение к «частному владению» Б-га.
И это объясняет ответ рабби Акивы Тур-носруфу. По своей сути заповедь, требующая от нас оставить в Шабос всякую работу, носит охранительный характер - она защищает нераздельную целостность «частного владения». Для Б-га нет понятия, что некая сущность может быть «изъята из частного владения или, наоборот, привнесена в границы этого владения». Ибо ведь не только все сущее есть единственно Он, но, из Б-жественной перспективы, не может быть никакого иного владения, которое принадлежало бы «многим», являясь их общей собственностью. Все, что Он «вносит» в наш мир, есть лишь перемещение внутри Его частного владения. И любое «изменение» в нашем мире, совершаемое Им в Шабос, - не «преобразование» и не «перенос», ибо целокупность сущего включена во всеобъемлющую реальность Б-га.
С точки зрения Б-га, объясняет рабби Акива, нет никакого общественного владения, как нет и владения, которое «кажется общественным, являясь при этом частным», - того владения, в отношении которого совершается эйрув. Это только с нашей точки зрения и для нас возможно нарушение Шабоса. Ибо мы живем в реальности, претендующей на то, чтобы быть внешней по отношению к Создателю и при том - многоликой.
Для нас Шабос - способ выразить истинную природу существования: в течение 24 часов прожить с осознанием истины, что все творение есть частное владение Б-га. Для нас совершать какую-либо творческую работу в Шабос, значит питать иллюзию, будто возможно существование вне Б-га. Для Б-га же этой иллюзии просто не существует.
Уравнивая запрет работать в Шабос с запретом переносить что бы то ни было из одного владения в другое, рабби Акива намеренно говорит о дворе, на который не распространяется действие эйрува, а не об «общественном владении». Этим он дает
понять, что на самом деле никакого «общественного владения» просто не существует - есть лишь то, что таковым кажется. Нет и такого уголка мироздания, который был бы вне Всемогущего. А есть лишь области, где реальность внешне кажется обладающей той или иной толикой автономии.
Фунция Шабоса заключается в том, чтобы охватить эйрувом кажущееся общественным, но по сути своей «частное владение», которым является материальный мир. Он призван интегрировать внешне разъединенные силы в единое выражение: нет ничего, что не покоилось бы в Б-ге. Дабы проявить с предельной ясностью в нашем мире факт: единственным владельцем всего сущего является Б-г. То есть уравнять нашу точку зрения на мир с восприятием Самого Творца.
Таким образом, сегодня переживание Шабоса дает нам всего лишь почувствовать
«вкус», что «Шабос великий и святой, потому что день этот свят перед Тобой, чтобы отдыхать в него и покоиться в любви», как повторяем мы в субботнем прибавлении к благословению после трапезы. И это в полной мере изведаем мы с приходом эры Мо-шиаха. Ныне мы делаем Б-жественную частность Шабоса реальностью, присутствующей в нашей индивидуальной жизни и в жизни нашей коммуны. Но при том мы пребываем внутри шести «рабочих дней» истории, каждый из которых равен тысячелетию. Пребываем в мире, который вне субботнего дня и продолжает казаться отделенным от Б-га, и разрываем разнородными силами. В седьмом тысячелетии, когда «явится слава Г-сподня и узрит всякая плоть, что уста Г-сподни изрекли это» (Ишаяу, 40:5), истинная природа реальности будет явлена во «плоти», - в самом физическом проявлении этого мира.
ВЛАСТЬ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ
ПРОТИВОРЕЧИЕ И СОГЛАСИЕ
Каково истинное значение всякой индивидуальности?
С одной стороны, общество склонно преувеличивать значение «я», значение всякой самости, делая слишком большой акцент на личных целях и достижениях. Но в жизни многие люди ощущают, что среда подавляет их, мешая развитию. Многие чувствуют себя беспомощными перед захлестывающим их потоком жизни, с которым они оказались один на один.
Эта проблема затронута в недельном чтении Торы, к которому мы обращаемся: к главе Пкудей. Само слово «пкудей» означает «итоги», «подсчет, сколько золота, серебра и меди было пожертвовано на Шатер Святилища, и подсчет всех принадлежностей, и чему они служат», дает пояснения Раши на Шмойс (38:21). Рассказав об окончании строительства Шатра Святилища, Тора обращается к рассмотрению всех особенностей этого сооружения.
В итоге приходится иметь дело с взаимодействием противоречивых концепций, когда всем должно уделить внимание, и все они должны быть учтены. Фактически подведение итогов требует, чтобы мы «исчислили» множество отдельных элементов, уделив внимание их самостоятельному существованию. При этом акцент делается не столько на самом множестве, сколько на самостоятельных сущностях, это множество составляющих. И, однако, внимание к этим самостоятельным сущностям не должно заслонять целое. Напротив, истинное значение все эти элементы обретают постольку, поскольку из них складывается Святилище, и они являются частью целого.
С другой стороны, Святилище как целокупность зависит от самостоятельных элементов, его образующих. Если один из этих элементов, сколь бы незначительным он ни казался сам по себе, отсутствует, Святилище не закончено и непригодно к тому, чтобы служить местом Б-жьего Присутствия.
Одновременно напомним: целое, образованное в результате комбинации различных элементов, является новой сущностью, отличной от простой суммы компонентов.
Собранные вместе, различные элементы Святилища наделяются значением, превосходящим их индивидуальные качества. Являясь частью Святилища, каждый его элемент вносит свою лепту в откровение о Присутствии Б-га.
Сердце каждого из нас названо «святилищем микрокосма». Ибо, как сказано в Торе: «И построят Мне Святилище, и Я буду обитать среди них» (Шмойс, 25:8). Здесь множественное число в выражении «среди них» предполагает, что Б-гом подразумевается пребывание не только внутри Святилища, но и в сердце каждого. И вся глубина и многомерность почитания Святилища отражена в нашем Б-гослужении.
Точно так же, принимая во внимание сказанное, каждый должен помнить, что он -не только индивидуальное «эго», но нечто гораздо большее. Потенциально каждый из нас - посредник, через которого заявляет о себе присутствие Б-га в нашем мире.
Но как же реализуется этот потенциал?
Когда человек полностью развивает заложенное в нем, принимая на свои плечи всю выпавшую на его долю ответственность, и когда он объединяется с другими,
становясь частью большого целого. О важности последнего обстоятельства говорит нам также и глава Ваякгел. То, что эти два фрагмента Торы часто читают вместе в одну Субботу, - не просто совпадение.
С одной стороны, может показаться, что их темы почти противоположны: Ваякгел делает акцент на растворении индивидуальности в коллективе, а Пкудей говорит о личном вкладе каждого в отдельности. Однако по сути, эти две позиции друг другадополняют, а не вступают между собой в конфликт.
Дело в том, что коллектив не полон и не совершенен, если он не включает в себя каждого и если каждый не раскрыл себя во всей полноте. В своем труде Дерех Миц-войсехо (мицвас аавас Исроэл) Цемах Це-дек использует классическую аналогию, сравнивая человеческое тело и народ Израиля. Он подчеркивает: нездоровье или увечье любого из членов сказывается не только на этом члене, но и на организме в целом.
В свою очередь, каждый должен осознавать, что он не достиг полноты своих проявлений, покуда не объединился с остальными. В этом контексте важно помнить о последовательности чтений из Торы. Раздел Ваякгел, говорящий о растворении в коллективе, предшествует главе Пкудей. Когда человек начинает заботиться о своей самодостаточности, он может так и не достичь выхода за пределы собственных узких интересов. Но когда он ставит перед собой цель, которая больше его, внутреннее развитие ведет к тому, что его жизнь разворачивается в более широких рамках.
Разъединенные индивидуальности могут слиться в единое целое в силу того, что в сущностной глубине каждой из этих индивидуальностей заложена общая для всех них основополагающая связь.
Поясним эту концепцию примером, связанным со сферой человеческого существования: душа каждого - «частица безграничной сущности Б-га Всевышнего» (Тания, ч. 2). Тем самым, несмотря на различия между людьми, они связаны этой общностью, лежащей в основе всего. Точно так же и в большом мире все творение есть лишь манифестация творческой энергии Б-га, и именно это делает единство возможным.
Как уже говорилось, подведение итогов в разделе Пкудей - это «подсчет, сколько золота, серебра и меди было пожертвовано на Шатер Святилища, и подсчет всех принадлежностей, и чему они служат». Сначала уточняется: какие ресурсы были в распоряжении тех, кто воздвигал Шатер Святилища. А затем рассматривается, как эти ресурсы использованы.
Этот подход нашел отражение и в нашем служении Б-гу. Сначала каждый должен обратиться к тому, чем он располагает в потенциале, дабы знать: кто он и что он может совершить. Затем, время от времени, необходимо давать себе отчет, как этот потенциал был использован и что тем самым достигнуто.
Важно делать это именно в такой последовательности. Ибо само осознание некоего потенциала служит для нас своего рода стрекалом, побуждающим применить этот потенциал на деле, реализовать его в поступках и деяниях.
Интересующий нас раздел Торы начинается со слов: «Вот итоги сооружения Шатра Откровения... подведенные по приказу Моше» (Шмойс, 38:21). То есть подсчитываются разные элементы Шатра Откровения и, соответственно, выясняется потенциал,заложенный в каждом из тех, кто принимал участие в его сооружении, потенциал, зависящий от сказанного Моше.
Именно Моше, вождь народа Израиля во времена дарования Торы пробудил к жизни Б-жественный потенциал, заложенный в каждом. И после того как работа над каждым из элементов Шатра Откровения была завершена, именно Моше воздвиг этот Шатер и встал у истоков службы. Ибо именно Моше был вождем народа Израиля, он дал путь, чтобы внутренний потенциал каждого из евреев проявился вовне. Он побудил людей к взаимодействию и слил их в синергетическом единстве.
Глава Пкудей не оканчивается одним лишь подведением итогов строительства Шатра Откровения. В ней упоминается еще о двух обстоятельствах. Во-первых, о том, что «закрыло облако Шатер Откровения, и слава Б-га наполнила Шатер» (Шмойс, 40:34). То есть Шатер стал местом Б-жественного Присутствия. И, во-вторых, о том, что «когда поднималось облако над Шатром - отправлялись сыны Израиля во все странствия свои» (Шмойс, 40:36). То есть: служение Б-гу требует постоянного движения вперед.
Эти два положения необычайно важны, когда всякий из нас начинает размышлять о своем служении Б-гу, которое ему заповедано. Каждый должен знать, что конечная цель этого служения - откровение Присутствия Б-га. И мы должны осознавать, что невозможно остановиться на достигнутом и почить на лаврах. Наоборот, откровение Присутствия Б-га заставляет двигаться все дальше и дальше. В конечном итоге, «приходя из силы в силу» мы «явимся Б-гом на Сионе» (Теплим, 84:8). Явимся в третьем Храме, когда придет Искупление - явится Мошиах.
Каждый будний день еврей надевает на голову и на руку, находящуюся напротив сердца, пару тфилин - черных шкатулок из кожи, в которых лежат пергаментные свитки с написанными на них основными положениями нашей веры, главное из которых: «Слушай, Израиль, Г-сподь Б-г наш, Б-гОдин».
Мудрецы утверждают, что и Б-г то-I же надевает тфилин. Что же написано на свитке, который лежит в тфилин Б-га? «Кто подобен тебе, народ Израиля,
один народ на земле». Как мы утверждаем единство Б-га, так Б-г утверждает единство и общность Своего избранного народа (Брохойс, 6а).
Но с самого начала этот «единый народ» состоял из двенадцати отдельных племен. У Яакова было двенадцать сыновей: Реувен, Шимон, Леви, Иеуда, Исахар, Звулун, Дан, Нафтали, Гад, Ашер, Йосеф и Биньямин. Потомки третьего сына Яакова, Леви, которые служат в качестве священников или помогают при Б-гослужении («ле-
виты») в Святилище, по сути, исключены из «счета колен Израиля». Причина тому - их особая духовная роль: они не получили собственной территории при разделе Святой земли, они не несут воинской службы и не вовлечены в прочие «земные» дела. С другой стороны, двое сыновей Йосефа -Менаше и Эфраим, были возвышены Яаковом до статуса его собственных сыновей, и их потомки образуют два разных колена (Брейшис, 48:5; см. Раши на этот стих). Поэтому существует два способа считать колена Израиля: когда колено Леви исключено из этого счета (как при разделе Святой земли), Менаше и Эфраим считаются двумя разными коленами. Когда же колено Леви включено в число двенадцати колен Израиля, Менаше и Эфраим считаются за одно колено«Йосефа». Этому способу счета соответствует символика двенадцати камней на нагруднике Первосвященника. И в 13-й день месяца нисана, когда мы читаем стихи о наставлениях Б-га Аарону, как зажигать менору (Бемидбар, 8:1-4), то это чтение как бы олицетворяет священников и левитов, принадлежащих к «13-му колену» Леви. Перед кончиной Яаков благословил своих сыновей, «каждого - по его благословению», наделив Иеуду величием льва, Исахара - выносливостью осла, Дана - многомудрием змия, Нафта-ли - изяществом лани и т.д. (Брей-шис, гл. 49). Тем самым каждому из колен были названы его призвание и его роль: из колена Иеуды происходят цари и законодатели; из колена Исахара - ученые; Звулун - родоначальник моряков и купцов; от Гада происходят воины, от Шимона - школьные наставники; садовники - от Ашера, пастухи - от Менаше и т.д. (Брейшис,
там же, и соответствующие комментарии Раши; см. также благословение Моше коленам Израиля в Дворим, 33 и комментарии Раши).
Потомки сыновей Яакова сохранили свою племенную идентичность во время Египетского плена. Когда Красное море расступилось перед ними, им открылись двенадцать проходов -по одному для каждого племени (Раши, Теилим, 136:13). Когда в Израиле проводились переписи, каждое колено переписывалось отдельно (Бемидбар, 1:1-47); каждое символизировал свой камень на нагруднике Первосвященника (Шмойс, 28:21). У каждого колена было собственное знамя, и цвет его соответствовал цвету камня на нагруднике (Бемидбар, 2:2; см. Раши на этот стих). Каждому колену было назначено свое место в караване, когда народ Израиля странствовал через пустыню, и свое место по отношению к Святилищу, когда разбивали ла-
герь - в соответствии с тем, как повелел Яаков сыновьям стоять во время его похорон (Бемидбар, 2, комментарий Раши).
Двенадцать разведчиков, посланных высмотреть страну, которую предстояло завоевать народу Израиля, были «выставлены» по одному от каждого колена (Бемидбар, 13:2-15) и их задачей было определить, насколько простирающиеся перед ними земли подходят для занятий, соответствующих призванию данного колена (Там же, 26:55; Иеошуа, гл. 13 - 19; см. также Брейшис, гл. 49; благословение Моше коленам Израиля в Дворим, 33 и соответствующие комментарии Раши). Было даже время, когда существовали определенные ограничения на браки между представителями разных колен: целью таких ограничений было воспрепятствовать переходу земель от одного колена к другому (Бемидбар, 36).
Несчастия изгнания и рассеяния стерли четкое разделение потомков Израиля по коленам. Ныне большинство евреев имеет весьма смутное представление, к какому именно из двенадцати колен принадлежит его род. Но представление о «едином народе», внутри которого существуют некоторые различия, связанные с принадлежностью к тому или иному колену, продолжает бытовать. При том, что все евреи связаны Торой и 613 мицвойс, которые они соблюдают, в различных общинах могут читать разные молитвы и несколько иначе соблюдать те или иные законы и обычаи. Но доказательством единства народа может служить хотя бы то, что идущее из глубины веков взаимодействие «потомков Исахара» и «потомков Звулуна» и сегодня можно наблюдать в любой еврейской общине: те, кто заняты предпринимательством, считают за честь поддерживать из своих доходов тех, кто посвятил себя изучению Торы.
В нашем календаре присутствуют особые двенадцать дней, когда мы касаемся самих основ, определяющих нашу принадлежность к одному из двенадцати колен, и воскрешаем «племенное чувство» народа Израиля. Речь идет о первых двенадцати днях месяца нисана, когда мы вспоминаем о жертвах, приносимых для освящения жертвенника в Святилище вождями Израиля - несиим.
Святилище - «Шатер Собрания» - было возведено Моше по слову Б-га, чтобы в стане Израиля была обитель Б-га, где явлено Его присутствие в этом мире (Шхи-на). Святилище сопровождало народ Израиля в его 40-летних странствиях в пустыне, и с приходом евреев в Святую землю тоже перемещалось с места на место, покуда царь Шломо (Соломон) не постро-
ил в Иерусалиме постоянную обитель Б-га - Иерусалимский храм. Шломо завершил возведение Храма в 2935 г. (826 г. до н.э.). Храм этот простоял 410 лет, покуда не был разрушен вавилонянами в 3338 г. (423 г. до н.э.). Он был заново воздвигнут Эзрой в 3412 г. (349 г. до н.э.) и вновь разрушен - на этот раз римлянами в 3829 г. (69 г. н.э.). И теперь мы ждем, что Храм будет вновь отстроен Мошиахом и тем самым вновь будет явлено присутствие Б-га в нашем мире.
Как правило, службы, совершаемые в Святилище, никак не были напрямую связаны с делением Израиля на племена. Службы отправлял Аарон и его сыновья, которых Сам Б-г избрал в качестве эмиссаров всего еврейского народа, как сказано выше. Так, когда в первый день месяца нисана 2449 года от Сотворения мира (1312 до н.э. - через год после Исхода) совершалось освящение Святилища и несиим двенадцати племен пришли к Моше, желая принести дары для освящения, Моше заколебался, принимать ли их подношения, полагая, что жертва, принесенная одним человеком, который представлял бы весь народ, была бы намного уместней (Ора-хаим на Бемидбар, 7:10). Но Б-г пожелал, чтобы каждое из колен Израилевых выступило отдельно, приняв индивидуальное участие в церемонии основания Б-жь-ей обители в стане евреев. Б-г повелел Моше следующее: «Возьми от них... по одному вождю в день, пусть приносят жертву свою для освящения жертвенника» (Бемидбар, 7:5,4).
И в течение двенадцати дней несиим приносили свои дары. В первый день месяца нисана принес жертву Нахшон, сын Аминадава, носи колена Иеуды; во второй день - Нетанъэль, сын Зуара, носи колена Исахара принес дары от своего колена; в
третий день настала очередь Элиава, носи сынов Звулуна. И так продолжалось вплоть до двенадцатого дня месяца нисана, когда носи сынов Нафтали, Ахира, сын Эйнана, принес жертвы от своего колена.
Ныне мы вспоминаем об освящении Святилища, читая в эти дни ежедневные разделы главы «Носой», те стихи, что описывают приношения каждого дня. Так, в 13-й день нисана мы читаем стихи Бемидбар (8:1-4) о наставлениях Б-га Аарону, как зажигать менору, и это чтение как бы олицетворяет священников и левитов, принадлежащих к «13-му колену» Леви. Перечислив все жертвы, принесенные в этот день соответствующим коленом, мы заканчиваем чтение молитвой.
«Да будет воля Твоя, Г-сподь Б-г мой и Б-г моих отцов, и если я, слуга Твой, происхожу из колена... раздел о котором из главы "Носой" читал я сегодня в Твоей Торе, пусть все святые искры и святое просвещение, что заключены в святости этого колена, воссияют надо мной, дабы через то даровано мне было понимание и постижение Твоей Торы и моя верность путям Твоим, поступать согласно воле Твоей во все дни моей жизни...»
Но может вызывать большее удивление, что во всех соответствующих разделах «Носой» описываются одинаковые пожертвования! В первый день мы читаем, что носи колена Иеуды принес «одно серебряное блюдо в сто тридцать шекелей весом, одну серебряную чашу в семьдесят шекелей... оба наполненные тонкой пшеничной мукой, смешанной с маслом... одну золотую ложку в десять шекелей весом, наполненную благовониями... одного быка... барана... овцу... козла...» и так далее, всего тридцать пять различных предметов. На следующий день мы читаем, как носи колена Исахара принес те же самые тридцать пять пожертвований, совершенно идентичных пожертвованиям, сделанным накануне - вплоть до веса каждого сосуда и возраста каждого из животных. То же самое относится к жертве колена Звулуна на третий день, колена Реувена -на четвертый, вплоть до жертвы колена Нафтали, принесенной на двенадцатый день нисана.
В самом деле, как появляются эти перечисления одного и того же в седьмой главе книги Бемидбар, откуда мы читаем о пожертвованиях, принесенных вождем каждого колена? Тора, обычно столь экономная на слова, что порой даже труднейшие и важнейшие законы изъясняются едва ли не одной буквой - не словом даже, а - буквой, в главе «Носой» двенадцать раз повторяет одно и то же. Это перечисление пожертвований затягивается на семьдесят два «лишних» стиха, из-за чего глава «Носой» (Бемидбар, 4, 21 - 7, 89) становится самым длинным разделом Торы (176 стихов).
Но почему же тогда мы говорим, что каждый день, когда читаем «Носой», тем самым призываем «все святые искры и святое просвещение, что заключены в святости этого колена»? Ведь «искры» и «просвещение», олицетворяемые тем или иным приношением, отнюдь не уникальны. Как не уникальны и сами эти приношения, столь похожие одно на другое. И тут возникает вопрос: почему же каждое колено приносит свои жертвы отдельно от других, в свой день?
Но кроме этих даров, принесенных вождями колен в первые двенадцать дней нисана, было еще одно большое пожертвование на освящение Святилища: шесть повозок и двенадцать быков. Каждое колено принесло в дар по быку, а, объединившись с другим коленом, - по одной повозке «за двоих», чтобы было на чем перевозить «Шатер Собрания» с места на место. И этот дар был принесен всеми двенадцатью несиим вместе, в первый день месяца нисана, как сказано во фрагменте из «Носой», читаемом в этот день.
Задумавшись о характере этих приношений двух типов, мы обнаружим все тот же парадокс: «единый народ» состоит из различных «племен». Приношения обоих типов - каждое по-своему - подчеркивают единство Израиля. При том, что идея Мо-ше, предлагавшего общее приношение от всего народа Израиля, была отвергнута, и евреям было велено совершить индивидуальные приношения от каждого колена.
Но как тогда народ, состоящий из различных племен, у каждого из которых свой характер, свой темперамент, свои таланты I и призвание, может достичь общности, позволяющей говорить о «едином народе»?
Тут можно обратиться к понятию «взаимозависимости». То есть принять тот
факт, что если у нас общая цель - построить Б-гу «обитель в физическом мире» (Мидраш Танхума, Носой, 16; Тания, гл. 36) и если нам определена решающая роль в достижении этой цели, то различные «племена» и типы поведения дополняют друг друга, тем самым и образуя единый народ. Иными словами, само различие между нами и есть то, что объединяет нас. Сущность «Израиля» и то, что стоит за нею, будут неполны, если хотя бы одно из «племен» будет отсечено по той или иной причине. Еврей немыслим в качестве еврея вне его связи со всеми иными типами, формирующими еврейский народ.
Именно это призвано было продемонстрировать приношение несиим, пришедших с дарами, включавшими в себя «шесть крытых повозок и двенадцать быков, по повозке от двух вождей и быку от каждого» (Бемидбар, 7:3). По сути, этими дарами они объявляли: да, мы состоим из разных племен, у каждого из которых есть ему лишь присущие черты; да, каждый из нас принес свое собственное пожертвование во имя выполнения миссии Израиля. Но при этом мы отдаем себе отчет: конечно, каждое из наших племен наделено чем-то своим, чего нет у других, но эти другие племена дают нам то, чего нет у нас и чего нам не хватает. Половина повозки совершенно бесполезна - поэтому мы должны объединить дарованные нам способности, чтобы в результате нам было на чем перевозить «Шатер Собрания» в наших странствиях через духовную пустыню материального мира. Да, вероятно, сами мы можем вырастить и выкормить «быка», но нужны два быка, чтобы тянуть повозку.
Есть, однако, еще один аспект, связанный с единством Израиля: разнообразие стоящих перед каждым призваний, разнообразие личностей. Ведь именно они делают еврейский народ во всем его разнообразии не чем иным, как чуть разнящимися между собой манифестациями единой сущности. И дело не только в том, что эти два аспекта работают в паре - только так возможно достижение коллективной цели (подобно этому два быка тянут одну повозку). Дело в том, что эти два аспекта по сути своей едины. Народ Израиля -единая душа, сияющая через многогранную призму: при том, что каждая грань вносит свой оттенок в отражаемый луч света, сам этот свет - один и тот же.
Эту идею выражает вторая группа даров - тех, что несиим приносят в жертву в течение первых двенадцати дней нисана. Как уже сказано, эти жертвы во всем одинаковы, вплоть до веса каждого серебряного блюда и возраста каждого ягненка; но каждая жертва упомянута в Торе отдельно. В Мидраше в комментарии на эти стихи подчеркнут аллегорический характер этих даров. Символична каждая деталь, связанная с тридцатью пятью предметами, составляющими эти приношения:
тип сосуда, материал, из которого он изготовлен, его вес, количество жертвенных животных и их порода, возраст и т.д. Однако для каждого племени эта символика имеет свое значение. Для колена Иеуды так символично выражены различные аспекты, связанные с владычеством и лидерством; для колена Исахара все это соотнесено с ученостью и изучением Торы и т.д. (полную интерпретацию см. в Бемидбар Раба, 13 и 14).
И понятно, почему эти приношения занимают двенадцать дней и их перечисление повторяется в Торе двенадцать раз. Тора тем самым выражает, что для каждого из колен жертвоприношение наполнено опытом и видением мира, присущим именно этому колену. Одно и то же деяние было различно окрашено в силу самой индивидуальной природы тех, кто его совершал: каждый выражал одну и ту же вечную истину, но преломленную его собственной личностью и образом жизни.
Из всего сказанного проистекает необходимость обоих видов приношений, совершенных вождями колен Израилевых. Своим первым приношением, включающим шесть повозок и двенадцать быков, вожди выразили то, что сами различия между нами в правильном и гармоничном сочетании соединяют нас в «единый народ». Вторая группа приношений символизирует единство на более глубоком уровне: каждый из нас призван исполнить назначенную ему от Б-га роль, каждый проживает свою жизнь по-своему, но при этом все мы заняты одним. По своему происхождению и сути мы - одно, а наши индивидуальные жизни и свершения - лишь множество выражений единого свершения.
Первый аспект нашего единства связан лишь с конечной целью нашей национальной миссии, но не со средствами ее достижения. Этот аспект касается нашей общей задачи - именно она придает всему смысл. Однако сам ход жизни - что именно мы делаем, чтобы достигнуть цели, - оставляет возможность различий и неравенства. Поэтому даже если наши сегодняшние усилия определяются пониманием того, что перед нами - общая задача, наша жизнь как она есть подчинена условиям, подразумевающим разобщенность действий и движение в одиночку. Этот второй аспект подразумевает изначально данное единство в том, что касается движения по жизненному пути. Еще до того, как наши личные пути сольются, чтобы идти в одном направлении, мы можем различить во всем многообразии того, как и к чему мы прилагаем данные нам способности и таланты, некое единство, общность деяний и общность стремлений. Ибо все это направлено на то, чтобы наши жизни стали «Шатром Собрания», где находят себе пристанище благость и совершенство Создателя.
Оман жаловался царю Артаксерксу, что «есть один народ, разбросанный и рассеянный между народами по всем областям царства твоего; и законы их отличны от законов всех народов» (Эстер, 3:8). Артаксеркс согласился, что негоже терпеть, чтобы какой-то «один народ», отличный от других и на иные народы не похожий, живущий в рассеянии, жил «наособицу». И заключил Артаксеркс вослед Оману: «Не следует так оставлять их... пусть будет предписано истребить их» (Эстер, 3:8-11).
Евреи на указ Омана ответили тем, что еще больше озаботились своей «непохожестью» на других, вместо того чтобы продолжать движение к ассимиляции среди других народов, наметившееся было после их изгнания из Святой земли. Изгнание произошло тремя поколениями раньше тех событий, что описываются в книге Эстер. Ибо именно «коррозия» их самоидентификации как народа и «размывание» их служения Б-гу в первую очередь и сделали евреев уязвимыми для происков Омана. Они сплотились вокруг Мордехая и заново осознали свою уникальность в качестве народа Б-жьего.
Рассказав историю падения Омана и победы Израиля, книга Эстер подводит итог этой победы всего лишь од
ной фразой: «Был свет у иудеев, радость, веселье и почет» (Эстер, 8:16). Талмуд видит в этих словах отсылку к четырем основным характеристикам, связанным с народом Израиля: «Свет» есть Тора, «радость» - еврейские праздники, «веселие» - обрезание, а «почет» - тфилин. Конечно же, мы всегда помним о 613 Б-жественных заповедях. Помним так же, как о тех основаниях, законах и обычаях, которые вместе составляют веру Израиля. И все же именно четыре вышеназванные признака - основа той матрицы, что делает евреев отличными от других народов.
Но на первый взгляд, как раз эти четыре качества скорее говорят не о том, что евреи отличны от всех иных народов, а, наоборот, о том, что они подобны им.
Ученость не есть достояние одних только евреев: любое сообщество и любая культура имеют свой символ веры и свою философию. Имеют канонический набор основополагающих текстов и целую армию ученых и законников, занятых изучением, истолкованием и применением этих текстов. Более того, даже Тора как Тора в этом смысле - не исключительное достояние одного лишь народа Израиля. Тора лежит в основе нескольких вероисповеданий, включая две религиозные системы, которые разделяет более половины живущих на Земле. И даже специфически еврейские толкования Торы, такие как Талмуд, труды Маймонида или кабалистическое учение, повсеместно известны, и к ним обращаются не только евреи.
Что до праздников - они присущи любому обществу. Конечно верно, что только евреи едят мацу на Пейсах или трубят в шофар на Рош а-Шона. Но сама идея праздника или какого-то особого дня, посвященного воспоминаниям о некоем событии и размышлениям, - абсолютно универсальна. Каждый народ, каждая культура и религия определяют дни календаря, чтобы отмечать исторические события, сыгравшие для них особую, определяющую роль, и следуют в эти дни тем или иным обычаям и ритуалам.
То же самое можно сказать о тфилин: только евреи обвязывают лоб и руку по-
лосками из кожи с прикрепленными к ним шкатулками, которые служат им символом связи с Б-гом. Но представление о таких символических предметах есть у всех народов. Обручальное кольцо, солдатская униформа, головной убор индейского вождя - эти знаки носят как признак принадлежности к той или иной группе. Что до обрезания, то это - весьма обычная процедура, практикуемая многими из соображений здоровья или в силу иных причин.
И все же: Тора, праздники, обрезание и тфилин или, как сформулировано в книге Эстер, «свет, радость, веселье и почет», являются четырьмя краеугольными камнями, на которых зиждется отличие Израиля от иных народов. Действительно, другие народы и общества имеют сходные или внешне подобные элементы в составе их учений, в образе жизни. Однако восприятие и переживание евреями тех же самых элементов отличны - если не противоположны - «общераспространенным».
Собственно, это и есть истинный признак отличия. Ведь истинные различия между любыми двумя людьми или сущностями состоят не в том, что отличает их друг от друга. Истинное отличие в том, что, будучи внешне схожими, в глубине своей они совершенно различны.
Как и в чем знание Торы евреями отлично от всеобщего представления о мудрости и учености? Ключ к пониманию этого дан в Книге Эстер: там по отношению к Торе употреблено ивритское слово ора - женская форма от слова ор, «свет».
Всякая мудрость, функция которой освещать и просвещать, есть свет. Но есть свет мужской и свет женский. Мужской свет - свет, излучаемый из себя, он обладает таким качеством, как агрессивность. Женский же свет мудрости -свет, принимаемый в себя. Мужской интеллект - разум, исследующий неведомое, порождающий новые идеи, разрушающий старые заблуждения. Женский интеллект - разум, открывающийся тому, что приходит к нему из высшего источника, поглощающий семя данной в откровении мудрости и проращивающий из этого семени множество таящихся в нем оттенков смысла и случаев, к которым эти смыслы применимы.
В изучении Торы задействована как мужская, так и женская стороны разума. Однако определяющее значение в этом процессе принадлежит женскому. В самом деле, при всем талмудическом педантизме и внимании к мельчайшим нюансам смыслов, Тора принадлежит сфере иной, чем интеллект. Ибо интеллект есть лишь «одежды», посредник, передающий сверхрациональную сущность, вложенную в умопостигаемые формы. Изучение Торы подразумевает прежде всего готовность сдаться откровению Б-жественной истины, когда разум просто приемлет мудрость и волю Б-га. Мышление мудрецов, изучающих Тору, - не генератор идей, а лоно. Это - лоно, которое получает семя Б-жественной истины и проращивает его, прилагая эту истину к окружающему, структурировав ее в виде рациональных положений или законов.
Универсальная функция любых праздников - напомнить о прошлом и это прошлое почтить. Функция еврейских праздников - еще раз прошлое пережить. Точнее - извлечь вневременную суть некоего события в прошлом, тем самым сделав это прошедшее событие реальностью для тех, кто присутствует в настоящем.
Евреи не просто вспоминают в Пейсах Исход. Соблюдая заповеданные от Б-га особые мицвойс на Пейсах, еврей обретает Б-жественный дар свободы, которым был Исход. А тем самым еврей обретает личный «Исход» - освобождение от тех тягот, которые властвуют над ним, порабощая его собственную жизнь. То же самое истинно и в отношении дарования Торы в праздник Швуэс, обретения прощения в Йом Кипур и т.д. Еврейские праздники - окна в вечность, распахнутые во времени, благодаря чему события «прошлого» открыты для нас, открыты для осмысления и переживания их нами.
Праздник - «счастливый» повод. Но опять же, счастье, переживаемое в связи с этим евреями, при всем поверхностном сходстве с подобными праздничными эмоциями у других народов, радикально отличается по своей сути. Для других народов праздник - это побег из ординарности существования: погружение в радостное, окрашенное в розовые тона прошлое, когда можно, ничем не рискуя, отрешиться от давления и ответственности настоящего. Неудивительно, что праздники почти обязательно подразумевают некие траты, связанные с дозволенными в такие дни роскошествами, моральные послабления (если не моральную распущенность) и обильные возлияния.
Евреи в праздники тоже выходят за границы настоящего, обретая в этом радость. Но эта радость отлична от радости побега. Наоборот, это радость проникновения в сущность того «я», которое движется в потоке будней во имя обнаружения вневременных измерений собственной личности, присутствующих в каждом. Такая радость подчинена некой дисциплине. Это - радость, разрушающая внешние барьеры, но при том и усиливающая «фокусировку» на внутреннем мире. Это - такая радость, которая делает человека более ответственным, более заботливым, более открытым контакту с миром, поясняет Рамбам в Законе о праздниках (6: 18).
Наиболее четко эти особенности еврейских праздников проявляются в Пури-ме. В Пурим еврею заповедано «пить, покуда он не потеряет различие между «проклятым Оманом» и «благословенным Мордехаем» (Мегила, 76; см. также Шул-хан Орух, Орах Хаим, 695, 2). Пить, особенно пить до состояния погружения в
иррациональность - для еврея просто недопустимо и жестко осуждается. И лишь в Пурим мы можем увидеть подвыпившего еврея, и то - крайне редко. Питие в Пурим обладает особенностью, к которой стоит присмотреться. Ибо эмоциональная несдержанность сочетается здесь с моральным контролем, а отказ от рациональности - с духовным постижением истины.
Обрезание - весьма распространенная практика. Одни совершают его, считая что оно полезно для здоровья, другие -исходя из духовных убеждений. Обрезание болезненно, связано с элементом риска (как при всякой хирургической операции), и считается, будто оно ведет к тому, что снижается острота сексуальных переживаний. Американец, решивший совершить обрезание сыну, может сказать что-то вроде: «Конечно, с этим связаны некоторые неудобства, однако несомненны выгоды для здоровья». Мальчик-мусульманин может сказать: «Конечно, это болезненно, но иначе мне не достичь неба».
И мы опять видим особое отношение к этой процедуре у еврея: обрезание воспринимается им как нечто однозначно положительное и желанное. Всякий, кто присутствовал на брисе, поймет, почему в Книге Эстер с обрезанием ассоциирована «радость», - и уж никак у него не создастся впечатление, что мы «платим цену». По сути, то, что обычно воспринимается как величайшее неудобство, связанное с обрезанием, с точки зрения еврея является одним из его преимуществ. Почти 900 лет назад Май-монид писал в трактате «Путеводитель колеблющихся»: обрезание повышает чувствительность человека к духовному, смягчая его плотские порывы (ч. III, гл. 35 и 49).
Это не означает, будто именно в том причина, по которой евреи делают обрезание. Как и выполнение всех мицвойс, которые являются велениями Б-га и находятся за пределами рационального постижения. Мы просто констатируем связь между духовными и материальными выгодами, естественным образом вытекающими из того, что мы ведем жизнь в соответствии с тем, как она и была замыслена Творцом. И точно так же мы можем говорить и о духовно чистом питании, когда соблюдаем кашрут, или о преимуществе браков, при заключении которых соблюдались законы нида. Все это делается евреями в надежде обрести за то некое воздаяние в будущем. Еврей радуется не воздаянию, которое, возможно, будет ответом на его жертву, а самому жертвованию своего «я» Б-гу.
В самом деле, обрезание может быть названо олицетворением всякой «жерт-
вы» - это отказ от частицы себя в самом прямом, физическом смысле слова. Представления о жертве - универсальны: человек всегда приносил жертвы - во имя будущего, любимых, своей страны, своих убеждений. Однако эти жертвы были или во имя воздаяния в будущем (при жизни или после), или во имя исполнения долга. Для евреев же радостна сама жертва по велению Б-га.
И тут мы сталкиваемся с любопытным феноменом, который невозможно объяснить рационально: по сути, все евреи, вне зависимости от вероисповедания, практикуют обрезание. Евреи, считающие себя «атеистами» или «гражданами мира, стоящими вне исповеданий», «прогрессистами» или «презирающими примитивные религиозные ритуалы», -все они обрезают своих сыновей. Евреи, эмигрировавшие из СССР, где они семьдесят лет жили вне религиозных измерений, не имеющие никакого представления об иудаизме, тут же совершают обрезание: себе, детям и внукам. Обрезание для еврея имеет смысл как то, что оно есть, а не как то, что оно даст ему какие-то выгоды.
Четвертая особенность, конституирующая уникальность евреев, - тфилин. Это - черные кожаные шкатулки, в которых лежат свитки с начертанными на них избранными высказываниями из Торы. Эти шкатулки закрепляют на голове и руке как символ нашей связи с Б-гом.
В каждой общине, в каждой культуре есть свои одежды и украшения, которые носят как символ принадлежности к данной среде. Этими символическими одеяниями и украшениями гордятся не столько за то, что они есть, сколько за то, что они призваны олицетворять. Блестящее золото кольца невесты, безупречный пошив генеральской формы, цвета радуги в национальном костюме - ими гордятся потому, что они выражают принадлежность к той или иной группе.
Тфилин же отличаются простотой и непритязательностью. Две по-спартански лаконичных шкатулки со свитками текста - причем, текст лишен каких бы то ни было украшений, написан простыми черными чернилами. Дело в том, что т-филин выражают не гордость, но готовность еврея подчинить свой разум, сердце и таланты Всемогущему.
Да, тфилин связаны у евреев с идеей почета. Но эти представления не реализуются в эстетическую категорию. Ибо для еврея почет связан со служением Б-гу, с подчинением своего разума, эмоций и способностей высшей воле.
В Пурим мы празднуем спасение «особого» народа. Народа, чья ученость, веселость, готовность к жертвам и гордость столь же обычны среди других народов, - и столь уникальны.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru