[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ МАРТ 2003 АДАР 5763 – 3(131)
АЛЛЕЯ ПРАВЕДНИКОВ
Эмма Коган
Эта история, читатель, состоит из трех главок и внезапного диалога. Вопрос только, как расположить...
Давайте хронологически.
I
В наши дни, в Музее пограничных войск, выставлен чемодан, который скорее откликается на европейское «кофр», чем на восточное «сундук». Ведь в словах (на минуточку) заключен фонетический смысл, и сбежавший утренний кофе лепечет нам свое фе, а вечерний чай восклицает в отча-яньи ай\ По той же причине, когда музейный экскурсовод приглашает взглянуть на сундук, — в ответ явственно раздается:
«Сам ты дундук!» — И кофр презрительно фыркает.
— Обратите внимание, — говорит экскурсовод, — на
особенности обивки...
Но мы, — опять на минуточку, — погодим обращать. На кой нам глухие экскурсоводы? И равным образом — лишенные слуха питухи-кофепийцы? Плюс чаевники-водохлебы...
Имеющий уши да слышит.
Служили в высоком учреждении две машинистки. Подобно мне, Эмме Коган, собственной мускульной силой — нежными пальчиками — выбивали несметное количество экземпляров. Тем не менее умудрялись делать сверх-или вне- плановую копию, которая, в конечном итоге, и привела их в Музей.
Высокое учреждение осело на Варварке, еще не ставшей улицей Разина.
Кому любопытно — легко установит время действия. То самое: карточки, талоны, распределители. Фильдеперсовые чулки и начальство — цитирую, — вожделеющее на каждую машинистку.
А каково оно бедной девочке дворянского, духовного или купеческого происхождения, бывшей гимназистке, не допускаемой, по тогдашнему классовому закону, к высшему образованию. Три европейских языка, а беседовать не с кем. Поварись-ка, милая, в «рабочем котле»!
«Котел» и есть место нашего действия — так называемый «Деловой двор». Впоследствии ВСНХ (Всероссийский Совет Народного Хозяйства), СТО (Совет Труда и Обороны), НКТП (Народный Комиссариат Тяжелой Промышленности) и прочие забытые сокращения, весьма привлекательные для некоторых японских представителей.
Согласно известной песенке их трое: Як, Як-Цедрак, Як-Цедрак-Цед-рак-Цедрони... Но с нас, пожалуй, хватит двоих. И вот регулярно посещают девушек-машинисток, и те, принимая комплименты на трех европейских наречиях, передают дипломатам всякий перепечатанный документ.
Если подняться от Варварки — мысленно, ибо в момент нашего рассказа ломают Китайгородскую стену, — выйдешь прямиком на Лубянку, откуда внимательно наблюдают за будущей улицей Разина.
Прямо глаз не спускают. И можно ли, — посудите сами, — оставить удалого Степана Тимофеевича без присмотра? Того и гляди, учудит что-нибудь с очередною княжной.
Женское правление (на минуточку) будет, несомненно, венцом цивилизации. Первым же законодательным актом изымут и запретят ту повсеместную псевдоместную псевдобалладу, которая, на самом-то деле, международный мужской гимн.
И не спорьте, мужчины! Я, Эмма Коган, слышала собственными ушами, с каким воодушевлением орут пьяные немцы:
Wolga, Wolga, Mutter-Wolga.
И как ответное эхо несется из подворотни трезвая, извините, песня московской Сольвейг.
К черту бантики и юбки —
Мы вам больше не голубки!
Я, столичная герла,
Потребляю из горла.
Это музыкально-лирическое отступление понадобилось затем, чтобы показать вам, как спелись японцы и девушки. Настолько, что мгновенно учуяли фальшивый лубянский подголосок.
Колоратура. Фиоритура. Аббревиатура.
ВЧК. ГПУ. НКВД. МТБ. ТК. Лишь последнее требует расшифровки, ибо с петровских времен обосновалась на Лубянке, прошу прощения, ТК — Тайная Канцелярия.
Отсюда следует, что преемственность власти на определенном этапе неизбежна. Расстреляв царскую семью, приходится ездить в царском роллс-ройсе — за неимением, в техническом смысле, более надежного транспорта. Прогнавши градоначальника, приходится жить в его загородной усадьбе — Горки — за отсутствием в ближайших окрестностях иного пристанища с телефоном.
Не обойдемся без аппарата и мы.
— Спасите! — кричали девушки. — Save Our Souls! SOS! Тасукете-куда-сай! — Каковой вопль и вынесен нами в титры: Рятуйте! На помощь! Караул!
ТАСУКЕТЕ-КУДАСАЙ!
Но телефон, понятно, прослушивался. И все дальнейшие тайные события отражены в рапортах, резолюциях, распоряжениях...
С дневным интервалом обе девушки отпросились в отпуск — очередной и по внезапной болезни. В те же сроки — такое, выходит, совпадение — оба японца отозваны из посольства с переводом в другую страну.
Тут-то и появился музейный кофр с особенностью в обивке.
Без досмотра, как всякий дипломатический багаж, доставлен в купе, и поезд — ту-ту! — тронулся к западной границе.
В местечке Негорелое, где я, Эмма Коган, имела честь вылупиться на свет, меняли тележки на европейскую колею. Вдруг обнаружились неполадки в ходовой части с задержкою на полсуток. Багаж выгрузили, и пристальный молодой человек засек особенности обивки.
В ней загодя просверлили маленькие отверстия, откуда струился воздух с перерывом на вдох. Была зима. И трубочки пара восходили к синему небу при полном безветрии.
На глазах у японцев кофр перевернули дырками вниз, запрокинувши девушек кверху ногами. И очень скоро дождались возгласа, подслушанного классиком (Стендалем) в аналогичной ситуации:
— Не могу терпеть! — хрипели бывшие гимназистки на трех языках.
II
Следующая история, любезный читатель, проистекает западнее Негорелого. Однако же — в пределах Отечества, которое (Отечество) слегка поживилось за счет близлежащих государств. И главные Коротышки — Усатенький да Припадочный — вошли в непосредственный контакт.
Возникли всякие-разные проблемы, и в частности — «ей-ейский» вопрос. Куда девать этих самых «ей-еев»?
Припадочный вознамерился решить задачу кардинально и навсегда. Усатенький склонялся к тому же, но был обременен отдельными устаревшими догмами, которые (догмы) не место здесь разбирать.
Припадочный, со своей стороны, маялся дурью, пытаясь ускользнуть от судьбы. Среди прочего намекнул: не заберет ли Усатенький никчемных «ей-еев» к себе?
Усатенький (на минуточку) намека не понял.
Что до «ей-еев» — нам с вами предстояло срочно уразуметь, куда податься: то ли обзавестись тутошним паспортом (серпастым да молоткастым), то ли умотать в бывшую Польшу, занятую немцами...
И на пространствах «западнее Негорелого» образовались длинные очереди. Меня, Эмму Коган, занимают, собственно, «голова» и «хвост». Хотелось бы выстроить фразу по типу: В ТО ВРЕМЯ, КОГДА. Пока «голова» общалась с эмиссаром Припадочного, к «хвосту» подоспел комиссар Усатенького.
Было бы весьма соблазнительно сделать его, вы правы, «ей-еем». Наш опыт, однако (то бишь эксперимент), терял бы тогда в чистоте. Ведь не были же «ей-еями» эмиссары Припадочного. Те, в черных мундирах. Высоких фуражках. С двойным зигзагом SS на петлицах. С нарукавными пауками.
А как улыбались! Как вежливо предлагали присесть! С какой старательностью фиксировали: Рабинович Шлема Айзикович... И заключительное сердечное рукопожатие: мол, милости просим...
В эту как раз минуту, в процессе рукопожатия, и подскочил комиссар к хвостовому «ей-ею»:
— Вы, — кричит, — понимаете, что делаете? Куда отъезжаете?
— А как же! — тот говорит. — Понимаем... Но вас, извините, боимся больше.
Реакция Усатенького была добродушной: улыбался, поглаживая усы.
А Припадочный прямо взбесился. Ну почему, — вопрошает, — опять я? Почему на мою долю? Почему в акку-рат на меня возложила история?.. И ведь сколько их, сколько!
Эти реплики и выкрики были абсолютно риторическими, потому что Припадочный ни к кому конкретно не обращался, напрочь забывши адрес.
Шутки, читатель, шутками, но речь идет об НК — Небесной Канцелярии.
Куда были устремлены взоры некоторой части «ей-еев». Не тех, что толкались в очереди. И не тех, кто трясся по принципу «будет что будет»... Забавно, что окружающее население храбрилось в прошедшем времени: а-а, была не была!
Устремленные «ей-еи» уповали и жаждали. Собирались в молельном зале и шептали так:
Но второй Храм, когда учили Тору и выполняли заповеди, и творили добро, — за что разрушен второй Храм?
За напрасную вражду.
Ибо напрасная вражда весит больше, чем три греха вместе: идолопоклонство, разврат, кровопролитие.
И тут произошло чудо.
Имейте в виду, читатель (а вы, девушка, зарубите на хорошеньком носике), что неуспех поддается расчету. Но (завяжите хоть узелком) всякая долговременная удача содержит уже элемент чудесного. Любовь ли, карьера, большие деньги — лишь отблеск потустороннего делает нас счастливыми.
С внезапностью прояснилось, что в Каунасе, бывшей столице соседней республики, функционирует японское
консульство. Тоже, само собой, бывшее. Из прежних сотрудников — только консул. И выдает всем желающим транзитные визы.
А транзит, — подсказывает Словарь, — есть перевозка товаров и людей из одной страны в другую через лежащую на пути третью. Например: «Послы западных держав настаивали на праве транзита».
И самая длинная земная дорога — Транссибирская магистраль — раскинулась перед «ей-еями». Станции, полустанки, разъезды, посты. И повсюду — портрет Усатенького. В фас, в профиль, с трубкой, в фуражке...
Вот! — говорили «ей-еи». — Как потоки воды — сердце Вождя в руках Всевышнего: куда захочет, туда и направит.
III
Их поселили на берегу Великого океана, в китайском городе, оккупированном Японией. Но длань, то бишь десница, Припадочного, опоясавши половину глобуса, зависла над ними, прицельно перебирая перстами.
Некий японский дипломат пригласил главного уповающего и заявил официально, что императорское правительство в знак особого уважения и в трехдневный срок предлагает общине обосноваться на острове, гарантируя пищевые припасы, доброжелательность населения и защиту от заокеанских бомбежек. Is it understandable?
— Да-да, — закивал главный, — понятно... А транспортом нас обеспечат?
— Предоставим! — с важностью сказал дипломат. — But if you use it... если воспользуетесь — пойдете на дно по пути к острову.
— Так мы не поедем! — возопил уповающий.
— И правильно сделаете, — утвердил дипломат.
Но что это были за японцы?
Там, в Каунасе — бывшей столице Литовской республики. И здесь, на берегу Великого океана, в устье реки Янцзы.
Не те ли, что задействованы в первой истории?
Что стояли на зимней станции Негорелое возле дипломатического багажа. Где корчились девушки головой вниз. И стелилось дыхание, растапливая снег на перроне.
Куда беспечная молодая мама, почти ровесница машинисток, вывезла на прогулку меня. И скрипели, скрипели полозья по обнажившемуся асфальту...
«Тасукете-кудасай!» — хрипло кричали девушки.
И японцы отвечали внутренним голосом:
«Сугу кимас! — Сейчас иду!»
- Да? Правда?
— Правда, любезный читатель.
А если и нет — нам-то с вами какая беда...
Историческая справка
В 1940 году Сенпо Сугихара — японский консул в Литве — спас от гибели несколько тысяч евреев. С транзитными визами на руках им удалось переправиться в Шанхай, где они и дождались конца войны.
Выдавая визы, Сугихара действовал в нарушение приказа, на собственный страх и риск. И когда вернулся на Родину, был уволен.
В 1968 году кто-то из спасенных встретил Сугихару на улице. И пригласил в Израиль. Отставной консул, однако, не смог по состоянию здоровья прибыть на чествование.
Сенпо Сугихара скончался в 1989 году. Министерство просвещения Японии включило «казус Сугихара» в школьные учебники.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru