[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ МАРТ 2003 АДАР 5763 – 3(131)
ГЛИКЛИХЕН
Зинаида Рихтер
Три с лишним века назад неподалеку от Гамбурга, в приличной еврейской семье родилась девочка. Ей дали соловьиное имя Глюкель (Счастливица).
Жизнь шла своим чередом, то есть жизни практически не было. Была разрозненная Германия XVII века, в которой не было ничего постоянного, а хлеб и мясо всегда дорожали и никогда не дешевели.
Шведский король (да поразит его гнев Всевышнего!) враждовал с королем датским (да продлятся дни его на земле!), и нам, евреям, то запрещали жить в Гамбурге, то разрешали.
Такая политика была, несомненно, выгодна гамбургскому магистрату, ибо каждое разрешение стоило каждому еврею не менее одного дуката.
В округе то свирепствовала чума, то полыхали пожары. По дорогам шлялись разбойники. Людей убивали и грабили, насиловали, калечили... Словом, обстановка была нестабильной и не вполне управляемой.
Тем не менее Глюкель росла симпатичной, счастливой девочкой. Ей дали прекрасное образование, и когда она достигла возраста 14 лет, ее очень удачно выдали замуж за хорошего человека, владельца ювелирного дела — торговца драгоценностями.
...И Глюкель полюбила его, и у них один за другим рождались дети, и вскоре Глюкель стала матерью многочисленного семейства, которое все разрасталось, потому что дети взрослели и жили своей жизнью. Приходилось заботиться не только о доченьках, но и о зятьях, да и сыновья нуждались в родительской помощи.
А на дорогах по-прежнему грабили, убивали. И хвори, известные и не известные, косили людей, как траву. И моды все время менялись: то в цене янтарь, то сапфиры, то алмазы упали, то рубин подскочил... Потом вдруг заказчики, особенно из молодых, вновь разбогатевших евреев, отвергли камни и тонкую работу. Дарили друг другу золото. Да, только золото! И чем больше по весу, тем лучше!
Богатые молодые евреи (ну точь-в-точь новые русские) щеголяли золотыми перстнями-гайками, золотыми шейными цепями толщиною в два пальца. Скажите, кому это надо?
И супруг нашей маленькой Глюкель, — ибо телесно была она мала и хрупка, хотя имела железный характер, — муженек прямо с ног сбился, удерживая на плаву свое ювелирное дело, которое, таки да, цвело и процветало благодаря, представьте себе, репутации — исключительной честности хозяина.
И вдруг он умер.
Внезапно.
И Глюкель стала вдовой.
Горе ее безутешно... Но жизнь — это только жизнь. Рыданья и горькие слезы не прибавляют денег.
Глюкель фон Гамельн (Счастливица т Гамельна) встала во главе рода и во главе дела. Сумела в короткий срок погасить долги (их было не так уж много) и уладила семейные неурядицы. Она добилась того, что фирма не утратила места на европейском рынке; и стабильно и регулярно получала заказы.
Разве этого не довольно, чтобы остаться в истории?.. Глюкель фон Гамельн — одна из самых преуспевающих фигур в еврейской коммерческой среде. А среда-то — на высочайшем профессиональном уровне! И быть признанной, как сейчас бы сказали, business woman — к такому факту стоит отнестись с уважением.
Но суть не в том. Глюкель фон Гамельн сделала больше — написала нечто для «города и мира» (urbi et orbi), хотя рассчитывала, по скромности, лишь на «домашнее, семейное потребление» — детям, внукам...
В глубоком горе, — говорит Глюкель, — приступаю теперь к этой книге... Я начала ее, дорогие дети, после смерти вашего доброго отца в надежде отвлечься от забот и горьких мыслей, что обрушились на меня из-за потери нашего верного пастыря, бывшего нам опорой. За этим трудом провела я много бессонных часов и вскакивала с постели, чтобы взяться за перо, укорачивая ночь, рассеивая темноту...
Глюкелъ фон Гамельн облекает в слова свои мысли и чувства — душевные движения и финансовые расчеты. Мы улыбаемся вслед за ней и печалимся, когда горько. Она весьма наблюдательна и знает людей. Подмечает то, что смешно, и то, что ужасно. Два-три точных штриха, и персонаж как бы сходит со страниц, оживает. У нее — дар рассказчика. И подлинно писательский, артистический темперамент — темперамент творца.
Она не просто нанизывает события в их натуральной хронологии. Позволяет себе отступления, вставные истории, притчи, резонерствует по поводу сказанного, конструируя собственное произведение. Загодя объявляет, что книг будет семь. И, несмотря на «плановый» характер работы, следует за озарениями, воспламеняющими фантазию. Ее ведет не «память рабская», но логика литературного замысла. Как сказал Бя-лик (в самиздатском переводе):
Молюсь упорству и упрямству:
Да не покиньте вы меня!..
Мерцающему постоянству
Во мне горящего огня.
Изумительно многообразие фигур, казалось бы, никак не связанных с повествованием, вроде бы случайных и, однако, детально зафиксированных, потому что поразили воображение, навели на мысль, обогатили и как не поделиться этим богатством... Глюкель рассказывает «не по сюжету» о житейских «делах и случаях», которые не позабудешь...
Таков, буквально режущий по сердцу, эпизод — гибель ребенка в кипящей выварке для белья. Вся память — крошечная мизинная косточка, которую отец младенца носит на груди...
В книге — масса подробностей и ударных, как бы в сторону, реплик. Чего стоит обмолвка, что в университетском городе жить опаснее, чем в торговом. Так и видишь этих «пацанов»-буршей, мучимых избытком адреналина... Ау, господа студенты — скинхеды XVII столетия!
Хотя Глюкель — женщина справедливая, нелицеприятная. Достается и
соплеменникам. Ибо ничто человеческое нам, евреям, не чуждо. Тут и падающего толкни, и что с возу упало... И еще много, много всего. Что верно, то верно: где деньги, там сложности.
Естественно, книга Глюкель шире чисто еврейской (национальной) тематики или, допустим, женских проблем. Это — свидетельские показания и документ. Низовой взгляд на события, то есть бытовая летопись — история, если угодно, с человеческим лицом.
Не тот монументальный свиток царских деяний, парламентских дебатов, государственных или общинно-общественных потрясений. Не каменные скрижали, якобы выбитые на века, — нет, скромный реестр личных забот и частных интересов. Перефразируя Пушкина:
Да ведают потомки православных
(мусульман, католиков, иудеев, буддистов...)
Семьи родной минувшую судьбу.
А какие детективные загадки, какие кошмарные сплетни, какие увлекательные ужастики!
Ее Мемуары словно напеты на звонком, набирающем силу идише...
Родилась Глюкель в 1645 (или 1646) году. Отец — один из старейшин еврейской общины Гамбурга (парнас — президент — староста). Муж — Хаим из Гамельна, где обосновалась семья.
В сорок четыре года (1689) она уже вдова с дюжиной детей. Через два года приступает к своим трудам, но откладывает работу из-за вторичного замужества в 1700 году. Через двенадцать лет, сызнова овдовев, возвращается к книге, которую завершает в 1719-м.
Тогдашняя еврейская образованность целиком во власти традиции — священных текстов и наставительных комментариев. Вот и у Глюкель — незамутненный, эпический взгляд и живое, бурлящее воображение с неимоверной жаждой познания. Она, деловая женщина, торгует в кредит и за наличные, успешно реализуя коммерческие проекты в Германии, Австрии, Нидерландах, Франции, Польше...
Цель ее книги — научить детей «жить-поживать и добра наживать», пребывая в мудрости и довольстве. Попутные замечания остроумны, а вставные новеллы занимательны и внезапны, как басня с моралью. Соединив читабельность и достоверность, Глюкель создала бесценный художественный манускрипт — коллективный портрет еврейства своего времени.
Об этом пишет Чарльз Медисон в книге: «Еврейская литература на идише». Он говорит, что идиш — язык частной жизни и бытового общения. Не государственный (с чего бы?!), не конфессионально-молитвенный, не профессионально-научный, не финансово-юридический.. .
Древнейшие, дошедшие до нас памятники (1478) — эпистолярные, так что английское слово privet (на латинице) сливается с нашим привет (на кириллице). Мать передает привет из Иерусалима в Каир (1567), а отец — из Кракова в Прагу, извещая, что избежал смерти от бубонной чумы (1588)... Разразилась Тридцатилетняя война, и в перехваченной почте (1619) — письма на идише, опубликованные только в XX веке.
Примерно тогда же, в 1896 году, и напечатана книга Глюкель — в оригинале, на старо-германском, с примесью гамбургского диалекта, по списку, снятому для ее сына. Затем на немецком (1910), на английском (1932), по-древнееврейски, на идише... А теперь — в наши дни — и на русском.
Книга Глюкель фон Гамельн достойна издания на уровне «Литературных памятников». С научным комментарием, с переводчиком-художником, чтобы передать вкус языка, его своеобразие. Необходимы примечания — подробные, точные, не разрушающие структуру текста. Плюс историческая справка, вернее — справочный аппарат, обширный, вводящий читателя в эпоху европейского Просвещения и еврейской Гаскалы... И все это нужно, нужно, нужно... И стоит денег, денег, денег... И мы понимаем, понимаем, понимаем...
И тем не менее, тем не менее, тем не менее...
Как бы там ни было, издательство «Лехаим» совершило подвиг. Кланяемся в ножки и воздаем должное. Прежде всего, от лица русского (и русскоязычного) читателя. Ведь Глюкель фон Гамельн светозарна по нравственной одаренности. Вот познакомилась с нею и говорю: «Теперь знаю все лучшее об евреях. Ну пускай не все... многое».
Счастливая Глюкель идет впереди народа, олицетворяя те качества, благодаря которым мы, евреи (и человечество), выжили (не вымерли) в мироздании: труд, любовь, семья, вера...
Поздняя сноска:
Исаак Башевис-Зингер
ИЗ НОБЕЛЕВСКОЙ РЕЧИ
Высшая честь, дарованная мне Шведской академией, — это признание языка идиш, языка изгнания, языка без страны и границ, не имеющего поддержки ни одного правительства в мире, языка, в котором нет слов для обозначения какого бы то ни было оружия, военной амуниции, военных маневров, нет слов и терминов для тактики ведения войны. Этот язык равно презираем как неевреями, так и эмансипированными евреями. Но никто не может отрицать: те нравственные и моральные принципы, которые многие религии только провозглашали, для евреев, живших в гетто, были нормой жизни. Именно на идише говорили в гетто. И те, кто говорил на этом языке, — они и есть народ Книги в истинном смысле этого слова.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru