Наш «Арик», – Ариэль Шарон

Александр Воронель

Теперь уж мне не вспомнить, почему г-н Александр Бреннер, тогдашний атташе Германии в Израиле по вопросам культуры, пригласил нас с женой на обед вместе с каким-то немецким генералом. Г-н Бреннер свободно и без акцента говорил по-русски, любил обсуждать российские диссидентские дела и позволял называть себя Шурой. Он жил в очень скромном домике с садом в Рамат Гане и держался совсем запросто, но продуманная его аристократической женой сервировка стола и обед были безукоризненны. Молодой генерал тоже производил впечатление человека, получившего изысканное воспитание, так что нам с Ниной пришлось мобилизовать все свои волевые ресурсы, чтобы держаться на европейском уровне и не переложить вилку в правую руку.

Дело было на исходе Ливанской войны, и после нескольких светских любезностей все перешли на обсуждение израильской прессы, которая единодушно осуждала правительство за войну и в то же время за то, что правительство ведет ее неэффективно. Тут выяснилось, что хотя генерал приехал в Израиль в составе дипломатической миссии, его главный интерес как профессионального военного состоит как раз в изучении подробностей операций Шарона в этой войне. Он сообщил нам, что операции Ариэля Шарона изучают во всех военных академиях мира и двух мнений относительно них быть не может. Привыкшие к непрерывной развенчивающей ругани нашей прессы, мы переспросили:

– Вы имеете в виду его операцию в войну Судного дня 1973 года?

– Нет, – сказал он, – именно Ливанскую войну, потому что операция войны Судного дня давно уже вошла в учебники... Воистину, нет пророка в своем отечестве!

Оригинальность Шарона много раз сослужила ему плохую службу. Его нестандартные решения всегда казались рискованными. Его идеи на грани между гениальным и сомнительным пугали заурядных людей. Но те же заурядные люди, напуганные неконтролируемым развитием событий, всегда призывали его в минуту отчаяния.

Ариэль, «Арик» – у всех популярных личностей в Израиле есть уменьшительные клички – Шарон родился в 1928 году в семье мошавников, фермеров-кооператоров российского происхождения. Он и сейчас с некоторым напряжением может говорить по-русски. С 14 лет он стал членом тогда еще подпольной Хаганы – будущей Армии Обороны Израиля. Участвовал в Войне за независимость, а после нее служил в военной разведке. В 1952 году оставил армию, чтобы учиться в университете.

Нескончаемые рейды террористов на территорию Израиля заставили правительство срочно искать способы защиты. Шарона как опытного командира призывают организовать израильский спецназ – «подразделение 101», функции которого – борьба с палестинским террором. А дело это – не для слабонервных, и поэтому уже тогда Шарон приобрел паническое уважение арабов и репутацию неисправимого ястреба среди журналистов. К следующей войне – Синайской кампании 1956 года – он командует бригадой парашютистов и совершает в тыл противника прорыв – беспримерный! – на 250 километров. И затем отправляется учиться в престижную английскую военную академию. А в 1966 году все-таки заканчивает юридический факультет Иерусалимского университета.

Во время Шестидневной войны 1967 года Шарон командует бронетанковой дивизией, прорвавшей главную египетскую линию обороны и первой пробившейся к Суэцкому каналу. В 1971 году он инициировал и реализовал операцию в Газе по уничтожению террористической инфраструктуры, на добрый десяток лет приостановившую активность

ФАТХа...

Его выперли в отставку из армии как раз накануне войны Судного дня – в 1973 году. Он успел уже обосноваться и развести дынную плантацию на своей ферме в пустыне Негев.

...И тут его призвали обратно, поскольку обнаружилась катастрофическая ситуация на Египетском фронте. Ему удалось повернуть весь ход событий, форсировав Суэцкий канал, но он тут же получил от командующего осторожный приказ остановиться. На этот приказ он через связного ответил ивритским ругательством, которое в переводе на русский язык звучит, извините, несколько грубовато, зато по-солдатски: «Пусть он подавится своими собственными яйцами». И продолжал завершать окружение Египетской армии.

Вся страна знала, что именно Арик победил в этой войне. Но истеблишмент не прощает строптивых, и его так и не допустили стать главой Генерального штаба. Одним словом, как пел Высоцкий, он всегда был «самый лучший, но опальный стрелок».

После этой войны (пятой в его жизни) Шарон, вместо того чтобы «жить в тоске и в гусарстве», ушел в оппозиционную политику. Именно благодаря ему сложился израильский союз правых сил «Ликуд», впервые победивший социал-демократическую партию «Авода» на выборах 1977 года. Будучи депутатом кнесета и министром в нескольких правительствах, он разработал и осуществил широкую программу создания новых поселений внутри и снаружи «зеленой черты» – линии границы Израиля до 1967 года. За семь лет пребывания Шарона в правительстве «Ликуда» было создано 250 новых населенных пунктов в районах, представляющих стратегическую важность.

В июне 1982 года, когда началась Ливанская война, Шарон был министром обороны. Настоящая история этой войны еще не написана, и многое в ней, наверное, надолго останется неизвестным. Война началась в ответ на систематический обстрел из «катюш» северных районов Израиля палестинскими соединениями, угнездившимися в Ливане. Но реальный смысл этой войны не может быть понят без дополнительных сведений о ее участниках. В Ливане уже много лет шла гражданская война между христианами и мусульманами. Палестинские боевики, пришедшие из Иордании, резко нарушили баланс, встав на сторону мусульман. Сирия оккупировала бо€льшую часть страны под предлогом защиты ее населения.

Вся страна знала, что именно Арик победил в этой войне.

Но истеблишмент не прощает строптивых, и его так и не допустили

стать главой Генерального штаба.

Одним словом, как пел Высоцкий, он всегда был «самый лучший, но опальный стрелок».

В этой войне Израиль впервые приобрел настоящего арабского союзника. Башир Джмайель, возглавлявший христианских фалангистов, решительно предпочел Израиль сирийской оккупации и палестинскому беспределу. Для Израиля вступление в войну и нейтрализация палестинцев означали не только возможность обезопасить свою северную границу, но и долгожданную надежду заключить мир с Ливаном и прорвать кольцо враждебного окружения.

В том и состоял рискованный план Шарона. Харизматический смельчак Башир был ему под стать, и они быстро поняли друг друга. Фактически Израилю пришлось воевать с Сирией, покровительствовавшей палестинцам. В ходе боев была выведена из строя приблизительно треть военно-воздушных сил Сирии и половина ее ракетного потенциала. В августе война была почти кончена, христианское население восторженно приветствовало израильских солдат, Башир Джмайель был избран президентом Ливана и подписал мирное соглашение с Израилем...

Тут-то и произошла катастрофа: Башир Джмайель и десятки его соратников трагически погибли 14 сентября 1982 года от взрыва громадной бомбы, подложенной террористами в штаб-квартиру Христианской фаланги в Бейруте. А через день пылающие местью фалангисты ворвались в лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатила в Западном Бейруте и перерезали сотни мусульман-палестинцев, включая стариков, женщин и детей.

Хотя израильская армия не была причастна к этому преступлению, договоренность о сотрудничестве между Израилем и Христианской фалангой бросала свою зловещую тень, и возмущению израильской общественности не было предела. Находящаяся в оппозиции партия «Авода» потребовала отставки премьер-министра и учреждения комиссии по расследованию. Демонстрация протеста в центре Тель-Авива собрала 400000 человек. Вместо Башира Джмайеля президентом Ливана стал его покладистый брат Амин: он-то и примирился с сирийской оккупацией, и отменил договоренность с Израилем. Ливанская война разом превратилась из военной победы в дипломатическое поражение, а Шарон из блестящего стратега – в козла отпущения.

Комиссия по расследованию признала лишь косвенную ответственность Израиля и, в частности, Шарона к трагедии в Бейруте. Но он был смещен с поста министра обороны, и его роль в Ливанской войне стала постоянно ассоциироваться с этим эпизодом. Левая печать не забывает напоминать об этом обывателю при каждом случае и сегодня. Но обыватель хорошо помнит также и то, что почти десять лет после той войны на севере Израиля стало возможным спокойно спать по ночам, не ожидая воя сирен тревоги.

Когда в 90-х началась массовая репатриация евреев из СССР, правительство потеряло голову, не зная, как их разместить. И именно Ариэль Шарон был назначен министром строительства: он сумел за два года вчетверо увеличить объем строительства и решить проблему. Конечно, он при этом основательно ущемил интересы бюрократического истеблишмента и пригретых им строительных подрядчиков, что увеличило число его врагов в обоих политических лагерях. Газеты охотно подхватили идею, что Шарон «как всегда» построил «не то», «не там» и «не так». Но тем не менее квартиры подешевели, и миллион новых граждан Израиля разместились на нашем пятачке – вопреки мрачным прогнозам и заклинаниям! Словом, Ариэль Шарон всегда воспринимался избирателями со смешанными чувствами – страха и восхищения.

Неожиданность его прихода к власти в 2001 году и громадный перевес на выборах, полученный им, говорят о чем-то таком, что еще никем внятно не сформулировано. Я не уверен, что у меня хватит умения и проницательности объяснить это «что-то» в короткой заметке. Как-то в начале 80-х, когда наш университетский коллега, гениальный физик и будущий министр науки профессор Юваль Нееман был увлечен созданием крайне правой партии Тхия («Возрождение»), я откровенно спросил его:

– Что тебя (в Израиле все на «ты») связывает с этими крайними, нетерпимыми людьми? Ведь ты же совершенный либерал.

Он мне ответил так:

– Во всех странах нормальный политический спектр состоит из центра, а также правого и левого крыла. Левое крыло стремится к изменениям, а правое старается сохранить то, что есть. Евреи, съехавшиеся в Израиль, почти все происходят из левого крыла своих стран и не представляют себе ничего иного. У нас нет нормального спектра. Весь спектр страшно смещен влево. Наши граждане не привыкли думать о вопросах существования. Для этого в странах диаспоры всегда хватало консервативных партий.

– Но ведь тебя вовсе нельзя назвать консерватором, – продолжал я выяснять его позицию. – Ты типичный интеллигент, для которого свобода – главная ценность.

Юваль продолжил спор:

– Это правда, но в нашей стране именно свобода нуждается в защите. Евреям из России или США никогда не приходилось задумываться, как сохранить порядок, а только о том, «как его переделать». Однако вне упорядоченных демократических правил не может быть свободы. Плюрализм западного общества возможен лишь потому, что он хорошо уравновешен их устойчивым, консервативным бытом. У нас нет ничего подобного. Сколько ни толкай нашу политику вправо, мы все еще будем далеко влево от нормы. Младшее поколение израильтян уже привыкло, что у нас есть государство, и им невдомек, насколько хрупко его существование. А я еще помню время, когда государства не было, и существование наше висело на волоске. Я знаю, насколько оно непрочно и как сильно зависит от всякой случайности...

Спустя десять лет после этого разговора уже ясно обозначилось, что все-таки зачаток правого крыла у нас есть. «Русская» группа со своим специфическим опытом сыграла заметную роль в этом сдвиге.

С тех пор борьба между правыми и левыми достигала порой такого накала, что, казалось, могла перерасти в гражданскую войну. Противники в соответствии со своими идейными мотивировками готовы были уничтожить друг друга, и мне часто хотелось спросить: а где же центр – ну то есть «болото»? Все, вроде, борются за свободу и справедливость, но должен же кто-нибудь представлять обывателя, желающего жить независимо от того, справедливо это или нет. Ведь устойчивость общества, его существование и благосостояние поддерживаются золотой серединой. Как ни ругай середину, а без нее ни вода из крана не потечет, ни хлеб в магазине не появится. Казалось, в нашей стране нет центра. Одни лишь идеологи-правдолюбцы.

В 1999 году пришел к власти Эхуд Барак. И начал свои переговоры с Ясиром Арафатом. Кто с этим шагом был согласен, кто нет, но все-таки была перспектива: ведь переговоры-то о мире! Ну допустим, не тот будет мир, что мы ожидали, заберут у нас что-нибудь, зато Шимон Перес предлагал нам в море строить острова и таким образом расширяться. Тоже ведь блестящая идея?! А также в области «компьюта» мы впереди планеты всей... И, главное, мир!

Потом стали просачиваться слухи, будто бы Барак слишком много отдает. Плохо, конечно. Но левые подбадривали – зато мир! И вдруг выяснилось, что нет и мира. Не просто – сейчас нет, а нет его и в программе на будущее. Израиль опять вернулся к уровню 1947 года. Арафат еще подумает, посмотрит на наше поведение и решит, признать наше существование или нет!.. Но тогда правомерен вопрос: что же мы тут делали полвека и три года? Ведь нас почти убедили, будто бы мир зависит только от нас. Вот мы еще что-нибудь уступим, и будет мир. Неважно, если границы немного неровные или там дороги простреливаются, – мы же к миру готовимся, не к войне. Те из нас, которые передовые, будут палестинцам помогать, а те, что им не доверяют, убедятся со временем... Но нет – те взрывают автобусы, не глядя, кто едет: сторонники ли мира или сионистские фанатики. И по обывательским квартирам прямо палят – что же это такое? Сейчас Барак им покажет!

Но он что-то не показывал, а продолжал уступать все больше и больше. И Арафат больше уже не обещал конца интифады. А доблестные его соратники, один другого круче, прямо с экрана объясняли, что мы для них все на одно лицо и прогрессивные наши убеждения нас не спасут. Тут уж закрадывался страх и предательская мысль: дескать, если им и Иерусалим уступить, то тогда уж они, пожалуй, еще быстрее до нас до всех доберутся. Кто же нас спасет? Разве что Шарон?

Неожиданно в сознании гражданина выплыла из прошлого и захватила воображение фигура спасителя отечества. Человека, который возьмет на себя непосильную для обывателя ответственность. Брал ведь уже много раз. И поведет. И прикажет. И не испугается.

...Все благородное негодование, годами обрушиваемое на Шарона израильской журналистикой, опало как шелуха перед страхом обывателя. Выяснилась поразительная невосприимчивость народа к журналистике и равнодушие к пропаганде. Вдруг открылось, что инстинкт самосохранения отнюдь не отмер и в Израиле. Просто он заглушен был до времени: вольготной жизнью, умилением перед собственной справедливостью и разнообразием возможностей.

Генерал де Голль, генерал Жуков, генерал Шарон. Такая роль не случайно выпадает генералам. И чаще всего – именно строптивым генералам.

За полвека вырос и у нас средний класс. Идеология идеологией, справедливость справедливостью, а «коль дело-то до петли доходит», появился у израильтян и трезвый взгляд. Как обнаружился и здоровый консерватизм. Аполитичное «болото» вспучилось и вручило Ариэлю Шарону свою судьбу. Выдержит ли он это в свои 75 лет?