[ << Содержание ]        ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2003 ШВАТ 5763 – 1(129)

Кто играет краплеными картами?

Антон Антонов-Овсеенко

Уважаемые коллеги!

В январском номере журнала «Лехаим» за минувший год опубликован материал Марлена Кораллова – отрывок из предисловия к его книге, посвященной памяти о Льве Разгоне. Опекаемый им член Союза писателей Л. Разгон, помимо прочего (служба в органах НКВД), внес посильный вклад в разложение общества «Мемориал», а в бытность заключенным служил в зоне нарядчиком. Все это настолько безнравственно, что выводит опекаемого и опекуна из круга достойных уважения. В своей брошюре «Портрет обывателя. (Сергей Ковалев в собственном соку)» я подробно осветил процесс перерождения «Мемориала», не преминув раскрыть истинное лицо Л. Разгона. Это и подвигло г-на Кораллова выступить с яростными нападками на автора брошюры.

Останавливаясь на героической биографии тестя Л. Разгона, Глеба Бокия, автор решил уничижительно отозваться о моем отце: «подхваченный русским бунтом в 1901-м, возглавил, как уверяют учебники, штурм Зимнего...»

...Послышались резкие звуки кухонной свары в коммуналке, в нос ударил запах подгорелых котлет. Сталкивать лбами двух отважных революционеров, казненных впоследствии Сталиным, – к чему это?

Владимира Антонова-Овсеенко никто (и ничто) не подхватывал. Он был из тех, кто сам поднимал людей на подвиг.

Он пошел в юнкерское училище с единственной целью – организовать вооруженное восстание. Пренебрегая смертельным риском, молодой подпоручик ведет пропаганду в российских полках, стоявших в Польше. Вместе с Феликсом Дзержинским призывает солдат к бунту.

Затем – пропаганда среди матросов царской яхты «Штандарт» – что могло быть рискованнее в ту пору?.. 1905 год – редактор подпольной «Казармы» и – поручение Ленина организовать выступление Петербургского гарнизона в поддержку декабрьского восстания на Пресне.

Год 1906. Подготовка вооруженного восстания в Севастополе, военном порту. Арест, военный суд – «смертный приговор через повешение». Взрыв тюремной стены, побег большой группы узников. Отец с револьвером в руке пропускает всех на волю и последним, отстреливаясь, кидается к бреши в стене...

Всего не пересказать.

Об участии Антонова в революции семнадцатого года сохранилось множество свидетельств, опубликованных до 1924 года, среди них – воспоминания американских коммунистов Джона Рида и Альберта Риса Вильямса. Последний называет Владимира Александровича «военным руководителем Октября».

Его работа летом и осенью в Гельсингфорсе, организация Северного областного съезда Советов, составление плана восстания, его руководящее участие в ВРК, ультиматум Временному правительству (за его, председателя ВРК, подписью). Взятие Зимнего дворца и арест Временного правительства – все это господину Кораллову угодно перечеркнуть презрительной фразой: «уверяют учебники»... (Кстати, г-н Кораллов, не потрудившись ознакомиться с биографией Антонова-Овсеенко, дал ему чужое отчество.)

Не ведает он, судя по всему, и о том, что Антонову-Овсеенко доверяли командование первыми фронтами гражданской войны.

Сравнивая Бокия с Антоновым-Овсеенко, автор сообщает, что мой отец «учинил вместе с Тухачевским разгром антоновщины». В 1921 году Антонов-Овсеенко был направлен в Тамбов в качестве уполномоченного ВЦИК. Советскими войсками в сражениях с повстанцами командовал его заместитель Тухачевский. Полномочный представитель ВЦИК трижды объявлял амнистию добровольно сдавшимся повстанцам. Гуманность отец проявлял и в Питере, в семнадцатом, когда отпустил под честное слово царских генералов. И в Киеве, в девятнадцатом, когда выпустил из тюрьмы «губернатора-вешателя», сказав молодым чекистам: «Он ведь стар уже и немощен... Революция свершилась не для лютой мести...»

Все это не снимает с отца моральной ответственности за подавление крестьянского восстания. Но прежде всего эта ответственность ложится на партию большевиков.

Задавшись целью полностью очернить имя моего отца, г-н Кораллов упоминает о назначении Антонова-Овсеенко прокурором РСФСР. И приравнивает его к Вышинскому, то есть делает ответственным за организацию массового террора. Неужели не знает автор публикации, что республиканский прокурор ведал только уголовными и гражданскими делами, а все «политические» проходили через НКВД? Ставить на одну доску честного революционера и палача – это все равно что вторично расстрелять моего отца.

Вышинский подписал ордер на его арест в октябре 37-го, потом мой ордер – в августе 43-го (помню № 6684).

Под конец г-н Кораллов обозвал Антонова-Овсеенко «сталинским полпредом в Барселоне». Отец был назначен правительством генконсулом.

«...Антонов-Овсеенко в скором времени завоевал симпатии каталонского народа за открытый характер, за его усилия помочь народу, за его простоту к людям, за его глубокие интернациональные чувства.

Антонов-Овсеенко в борьбе испанского народа вторично пережил свою героическую молодость. Трудящиеся и бойцы Каталонии любили его, восхищались им и сохранили теплые воспоминания о нем как о друге, который шел вместе с ними в период самого тяжелого испытания в нашей истории.

Долорес Ибаррури».

Но вот дошла очередь до меня. Из обвинительного опуса г-на Кораллова следует, что в Северо-Печорском лагере я «сумел избавиться от “общих работ”... и коротать время (!) в труппе арестантско-вольного разъездного театра в Абези».

Клевета в мой адрес начинается с рекорда: ни одного слова правды в пассаже том...

Мне не надо было избавляться от общих губительных работ (тачка, кирка, лопата, лесоповал), ибо в конце войны после массового падежа «рабсилы» поступила директива ГУЛАГа – сократить смертность зэков. И тогда в запроволочном населении появилась новая категория узников: «индтруд» – непригодные к физическому труду. С пометкой в формуляре «индивидуальный труд» я мог надеяться дожить до конца срока. Эта тяжелая инвалидность по зрению (минус 20 диоптрий, потом – 30) спасла меня от расстрельного приговора: в предложенном мне в 1943 году (третий арест) лубянском меню значилось два пункта 58-й статьи: «8» (террор) и «10» (агитация). И если бы обвинение по п. 8 не отпало, меня бы не было в живых...

Разъездным Печорский театр не был, лишь летом иногда выезжал на месячные гастроли, но мое имя ОЧО из списков вычеркивало, а через полтора года меня этапировали на Воркуту, на штрафную колонну... Эти факты могут подтвердить ныне здравствующие литератор Вадим Ясный и архитектор Лев Рыминский, сын Татьяны Окуневской.

Так какими же картами играет г-н Кораллов, если я, по его словам, играю «краплеными»?

Что касается «общих работ», то я несколько раз доходил до последней черты на строительстве нефтехранилищ под Красноводском, потом – под Камышином (железная дорога Саратов – Сталинград) в 1941 – 1942 годах и на восстановлении Минского шоссе в начале 1944 года.

Попытки опорочить мое прошлое перемежаются у автора с попытками оболгать мою критику самозваных руководителей «Мемориала». Если верить г-ну Кораллову, то я отважился клеймить входящий в «Мемориал» центр «Сострадание». Впервые слышу о существовании такого центра. Что касается собственно сострадания, то мы, старые узники ГУЛАГа, его не замечали в доме, которым завладели ловкие корыстолюбцы. Ощущаем лишь агрессивное неприятие и постоянное противопоставление нас диссидентам да молодым функционерам. Разгром кабинета сопредседателя «Мемориала» Лебединского – их рук дело: Токарева и Мнацаканова. Материала для прокуратуры хватило бы не на один том: самоуправство, расхищение гуманитарной помощи, комбинации с квартирами престарелых инвалидов, угрозы физической расправы. Все это нашло отражение в моей брошюре, и ни один факт г-н Кораллов опровергнуть не сумел.

* * *

Поводом для выступления г-на Кораллова послужило «оскорбление», которое А.В. Антонов якобы нанес Льву Разгону. Правда о его службе нарядчиком в лагере и его потворстве разрушителям «Мемориала» – это не оскорбление. Так же как признание факта двойного предательства арестантского братства – в зоне и на воле.

Итак, повод налицо. А причина? Выполнение заказа мстительных заправил «Мемориала» Ковалева, Рогинского и примкнувшего к ним Юшенкова.

Это не первая попытка дискредитировать меня как писателя, историка, руководителя общественной организации. В 1993 году это сделал сам Сергей Ковалев на страницах «Независимой газеты». Опозорился. На помощь пришел его приятель, ныне покойный Кронид Любарский («Новое время»).

Кстати, напрасно г-н Кораллов с упреком в мой адрес напоминает о «нравственно-мудром правиле древних римлян “О мертвых или хорошо, или ничего”». Безнравственное «правило» – молчать о палачах – Сталине и его подручных, к примеру. Ничего хорошего не могу сказать ни о Разгоне, ни о Любарском, ни о покойном Фельдмане, лубянском провокаторе (имеется его письменное признание), активном пособнике в деле перерождения «Мемориала».

Упомянутые заправилы поручили роль очередного очернителя литератору В. Тополянскому, который с откровенным хамством отозвался о моей книге «Портрет тирана». Повод – автор-де сочинил обстоятельства смерти наркома Цюрупы. Позднее редакция журнала «Новое время» напечатала письмо-опровержение сведущего историка – в мою защиту. Но извинения не последовало...

Мемориальским провокаторам удалось инспирировать еще несколько мелких газетных уколов, но главным козырем в этой грязной игре оказался мой сын, который, в 13 лет вступив в конфликт со мной, не вышел из него до сих пор. Ему было поручено выступить на конференции с предложением... исключить меня из «Мемориала». Я состою в этом обществе с 1989 года (удостоверение №13). Ведущий пришел в замешательство, тогда мой сын повторил свое предложение.

Зал молчал.

Сын с детства страдает расстройством нервной системы. Позвольте спросить, как у вас по этой части, г-н Кораллов? Создание и раздувание культа Разгона вызывает опасение за ваше душевное состояние.

В самом деле, зачем из весьма среднего прозаика и литературного критика лепить фигуру мирового масштаба, ставить его в один ряд с Дмитрием Лихачевым? Для чего уподоблять квартиру Разгона некоему идейно-литературно-политическому центру России и водружать на его голову нимб святого?

Выполнив задачу причисления Разгона к сонму небожителей, автор берется за сверхзадачу – очернение моей брошюры о Сергее Ковалеве и перерождении «Мемориала». Знает, видит, что Ковалев – личность ничтожная, что он не владеет ни устной, ни письменной речью. Знает отзыв о нем Револьта Пименова.

Один из первых борцов за права человека, Револьт Пименов, дважды осужденный властями, провел в тюрьмах и ссылке более десяти лет, но остался верен своим революционным взглядам. Это сблизило его с Андреем Сахаровым, который содействовал избранию Пименова в Верховный Совет РСФСР.

Револьт Иванович стоял у колыбели «Мемориала», но смерть оборвала его общественную деятельность на взлете. Незадолго до кончины, в декабре 1990 года, узнав, что к власти над «Мемориалом» рвется Сергей Ковалев, Пименов заметил с горечью: «Этот человек погубит “Мемориал”...»

Знает г-н Кораллов и замечание Алеся Адамовича, которого я ознакомил с письмом, осуждающим позорные деяния сотрудников московского «Мемориала»: «Почуяли валюту и будто повзбесились...»

Ни одного факта, ни одного вывода из вопиющих фактов, мной приведенных, г-н Кораллов не опроверг. Возмутился лишь нелестными отзывами о Евгении Альбац (ее панегирик С. Ковалеву опубликован в «Известиях»), об Александре Даниэле «и др.»...

Моя брошюра встречена с пониманием и одобрением не только притесняемыми ветеранами Малой Зоны, но всеми честными политиками и государственными деятелями.

Из последних отзывов на разрушительную деятельность мемориальских радетелей упомянем письмо руководителей Курганского отделения «Мемориала» («30 октября», № 22). Цитирую:

«Сытая, спокойная жизнь больше устраивает «профессиональных» правозащитников из “Мемориала”, забывших и об уставе, и о том, для чего была создана общественная организация “Мемориал”. Стыд и позор». (Именно об этом моя брошюра.)

Солидарность с курганцами высказывает бывший политзаключенный И. Соломоник, проживающий ныне в Германии («Демократический выбор» № 24, июнь 2002 г.). Помимо прочего, его возмущает позиция А. Даниэля («30 октября» 2001, № 18), который «подводит теоретическую базу этакого примирения палачей и их жертв, – для него они все равны, все пострадавшие». В своем ответе курганским товарищам (в тоне снисходительно-вальяжном) Даниэль упоминает о «Книгах памяти», своеобразном реквиеме о погибших. В одной из таких книг рядом с именами жертв стоит имя Фриновского, этого оберпалача, особо доверенного подручного Сталина и Берии. Тут и сошлись «теория» Даниэля с

практикой...

Соломоник тоже пишет о мемориальских чиновниках: «полагая, что мы, зэки, лагерники, уже вышли в тираж, представляя нас маразматиками, они присвоили себе право “объяснять” нас, несмышленышей, на Западе».

К кому обращаться чудом пережившим террор, ныне ущемленным, униженным? К Арсению Рогинскому? Он недоступен. О подобных «генералах правозащитного движения» писал Алексей Смирнов («Посев», 2001, №№ 9 и 12).

Все это созвучно материалам моей брошюры. Опровергнуть г-н Кораллов ничего не может. Он может лишь поставить в заслугу «генералам» выпуск справочника «Система ИТЛ в СССР (1923 – 1960)». Труд, безусловно, значительный и полезный, щедро оплаченный зарубежными фондами (альтруистов в «Мемориале» не стало давно). Но почему-то профессиональные историки-архивисты сразу же отметили, что работа выполнена на дилетантском уровне. Нельзя также признать справочник полноценным: пропущено целое Управление «Оборонстрой».

С кого спрашивать? С научных редакторов Н. Охотина и А. Рогинского, с членов редколлегии – моего доброжелателя М. Кораллова да известного «теоретика» А. Даниэля и других самозваных историков.

М. Кораллов упоминает «расстрельный спи

сок» Бутовского захоронения. Согласен – ценный труд. Нахожу на букву «А» фамилию отца, казненного 11 февраля 1938 года. Краткие биографические сведения, напоминающие справку для ЖЭКа. Ни слова о том, что Владимир Антонов-Овсеенко был выдающимся партийным и государственным деятелем, революционером, одним из организаторов Красной Армии, дипломатом, писателем. Вместо этого – «Член ВКП(б) и нарком юстиции». Но ведь эту должность отец занимал всего три недели...

Для фото тоже места не нашлось. И в списке псевдонимов (в приложении) – их было у него шесть – не значится.

Кто же допустил эти «упущения»? Фамилия редактора – Рогинский. Опять он?

* * *

Останавливаясь на достижениях литературно-издательской группы, автор напомнил о выходе множества книг и брошюр различной тематики – от сборников воспоминаний до защиты прав человека. О том, как С. Ковалев и его команда защищают права, известно всем. Свое мнение по этому поводу я высказал в статье «Спекуляция на крови» («Красная звезда»). О том, как мемориальцы спекулируют на нашем несчастье, как унижают нас, недострелянных, высказываюсь постоянно. Взять те же отчетно-выборные конференции. Их называют, по справедливости, репрессированными: тщательный подбор делегатов из «своих», пресечение критики, диктат «матери-начальницы»: единственный микрофон она из рук не выпускает, охранники рядом, вход заблокирован. Организатор и исполнитель – Валерия Дунаева, бессменный председатель «Мемориала», многоликая паханша.

Помимо председательства, она прибрала к рукам ревизионную комиссию, раздачу гуманитарной помощи, дачную комиссию, распределение театральных билетов, опекунство одиноких стариков (квартиры!), реализацию картин, пыталась заняться распределением земельных участков («Несите деньги мне!»).

Ныне должностей поубавилось, зато больше наглости стало. Что же, г-н Кораллов ничего не видит? Видит и соучаствует.

...15 декабря 1999 года. В зале мэрии проходит конференция московского «Мемориала». Сопредседатель Кораллов в президиуме. Дунаева, представляя подручных, обзывает его «знаменитым писателем, великим философом, известным общественным деятелем». О чем он говорил, так никто и не понял. Видимо, слишком сложными оказались его рассуждения... Перед выборами руководящих органов Дунаева объявила, что в Устав внесены изменения. Какие — вы узнаете позднее. О главных я скажу сейчас: срок полномочий Совета и председателя (он заменит троих сопредседателей) будет увеличен вдвое, до четырех лет. Такого поворота событий не ожидали. В зале зашумели:

– Это что же, новая диктатура? Не позволим!

– Почему нас не ознакомили с проектом Устава, не поставили на обсуждение?

Благодетельница вынуждена была пообещать исправить оплошность. Потом.

...К трибуне направился Лурье, в прошлом входивший в рабочую коллегию «Мемориала». Он намеревался выступить по поводу состава Совета и уставных новшеств. Но ведущий был начеку: отключил микрофон и приказал удалить активиста.

Совет, десять человек, «выбрали» по списку, зачитанному Дунаевой невнятной скороговоркой. Без представления кандидатов, без обсуждения и альтернативных лиц. Тем же галопом – выборы трех сопредседателей, включая неподменную хозяйку.

Вспотевшая паханша клянется (со слезою и прижиманием рук к сердцу) в верности заветам и в преданности сирым и убогим.

Позднее в отчете о конференции досужий репортер напишет о яркой дискуссии... Не было никакой дискуссии: два часа одних восхвалений дебелой раздатчицы всяких благ. Впрочем, нет, был один яркий момент, когда старый зэк выкрикнул: «Не голосуйте за нее, она воровка!» Об этом в газетном отчете нет ничего, как и о присутствии Паулины Мясниковой, старейшей каторжанки. Ее Дунаева привезла сюда для антуража. Но Мясникова отказалась участвовать в позорном шоу. Лет пять назад она публично осудила порочную практику главарей «Мемориала».

...Чуть не забыл об одной детали: заседание открылось с часовым опозданием. Все это время Дунаева и исполнительный директор «Мемориала» Жемкова провели у входа, следя за тем, чтобы охранники не пропускали «чужих». А мы, руководители различных объединений реабилитированных, в том числе ветераны и зачинатели «Мемориала», мерзли в стеклянных сенях, целый час мерзли, пока охранники не выставили под дождь нас, «чужих».

...Три года прошло, а под сердцем жжет. Вам теплее стало, г-н Кораллов?

Методы фальсификации выборов, тактику подавления «массы» Дунаева освоила давно. У нее оказались опытные наставники: Ковалев, Рогинский, Фельдман, Янин, Орлов... Все они пользуются технологией, разработанной и внедренной в «систему» кремлевскими узурпаторами без малого три четверти века назад.

Недавно группа молодых мемориальцев во главе с Дунаевой посетила Соловецкий монастырь. Подобные увеселительные прогулки случаются почти ежегодно – без участия ветеранов. Единственного пережившего соловецкий ад зэка Мартюхина, председателя совета старейшин, с собой не брали. Будучи одним из сопредседателей «Мемориала», он отважился критиковать нравы наших «благодетелей». Вскоре его лишили явочным порядком поста сопредседателя и унизили жестоко старика. Хоронили мы его без участия «паханов». Даже букета цветов не прислали... Почетных похорон удостаиваются провокаторы и предатели, такие, как Фельдман.

Но самой позорной мемориальской акцией стало, пожалуй, дунаевское шоу на Лубянской площади 30 октября, в День политзаключенного. В прошлом году, дирижируя митингом у Соловецкого камня, Дунаева объявила: «Проход к микрофону только через меня». Ассистирует ей Жемкова. В том же стиле. Порядочные люди отворачиваются, уходят. Неужто этот «шабаш ведьм у Сизифова камня» (выражение одного писателя) повторится?

Что скажете по этому поводу вы, гн Кораллов? Ведь это непотребство у памятного камня и все-все остальное творится при вашем участии, под вашим попечительным крылом.

Я свое мнение обозначил в фельетоне «Плач Соловецкого камня» (газета «Возрождение») еще год назад.

Кораллов появился в особняке «Мемориала» лет семь назад, когда мемориальский клан окончательно сформировался, спаянный не только родственными узами, но и общими целями – погоня за славой, спекуляция на чужой беде, деньги. Таковы они, однокорытники. Громкое чавканье разносится далеко

окрест...

Марлен Кораллов органично вписался в этот клан. Странно было наблюдать, как великий философ ныряет в это пахучее болото. Ему бы включиться в дело защиты прав реабилитированных страдальцев. Активно в этом направлении проявляют себя журналисты «Московской правды» и руководитель крупного объединения А. Есаулов. Да и мне довелось выступать в разных печатных органах со статьями на эту тему, с памфлетами. Возмутило ветеранов участие в заседании Конституционного суда С. Ковалева и Л. Разгона от нашего имени (?!) при обсуждении проблемы виновности КПСС в преступном руководстве страной. На этих заседаниях и без них хватало фальшивых свидетелей-перевертышей из позорно знаменитого Института Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.

* * *

С. Ковалев со своими ассистентами – Орловым, Рогинским, Охотиным, Даниэлем и прочими «знатоками» постоянно выступают от нашего имени за рубежом и в иностранных посольствах в Москве то с осуждением внешней политики правительства РФ, то в защиту чеченских сепаратистов... Участвуют в работе научных симпозиумов и семинаров, ни разу не пригласив специалистов из нашей среды, участников и свидетелей исторических событий.

Ковалевская команда жестко соблюдает принцип келейности во всем, особенно в контактах с иностранными фондами и в распределении гуманитарной помощи. Бедственное положение ветеранов никого не волнует, за действенную помощь в разных областях «гранты не дают» (из письма И. Соломоника). Не дают их и за конкретную работу по разоблачению сталинщины.

Я давно уже не посещаю контору «Мемориала», тот самый особняк. Но в прошлом году отправился туда: хотел передать служивым копию справки начальника ГУЛАГа Наседкина, из которой следует, что численность лагерного населения достигла к 1942 году 17,5 миллиона. Попросил поместить этот документ, до сих пор в архиве не рассекреченный (!), на стенде. Для всеобщего обозрения. Меня «не поняли»...

Примеров такого рода равнодушия довольно. Так же как примеров активного неприятия моей деятельности. Это касается нашей попытки объединить разрозненные организации жертв политрепрессий в 1993 году, на учредительном собрании Союза организаций Москвы. Боевики мемориальского клана Токарев, Мнацаканов, Дунаева так и не смогли сорвать нашу акцию Добра. Позднее они же пытались воспрепятствовать собранию старейшин ГУЛАГа.

Отторжение распространяется и на мои книги. Первая, «Портрет тирана», опубликована в 1980 году в Нью-Йорке, переведена на другие языки. Через год – погромный обыск на квартире, непрерывная слежка, обыски у знакомых... Забрали массу книг и журналов «антисоветского содержания». Но не арестовали. Как позднее выяснилось, Юрий Андропов в бытность председателем КГБ обратился в ЦК за разрешением оставить меня в покое. Пожалел?..

Мемориальские радетели поступили иначе, публично оклеветав мой труд, и тем самым дали сигнал органам. Повод – наличие в книге множества ошибок, неточностей, неизбежных в работе полуслепого инвалида под неусыпным надзором агентов Лубянки.

В обновленной России «Портрет тирана» вышел тремя изданиями общим тиражом 100 тысяч экземпляров. Последовали серийные публикации в журналах, газетах, выступления в различных городах – от Ленинграда до Севастополя...

Следующие книги, «Театр Иосифа Сталина», «Враги народа», «Лаврентий Берия», тоже изданы многократно.

Пять лет отдано работе в «Международной лиге защиты культуры». Девять лет уже руковожу объединением жертв политрепрессий. Не мне, разумеется, самому информировать редакцию журнала о своей общественной деятельности. Но о музее, основанном при моем участии, умолчать не вправе.

Концепция Государственного музея истории ГУЛАГа расширяет задачу и цели до масштабов бывшего СССР, с включением истории массовых политрепрессий. Постановлением правительства Москвы музею выделено помещение площадью 635 кв. м, однако в июне удалось добиться дополнительно выделения 1000 кв. м за счет высвобождающихся офисов в том же здании. Планируем, с благословения Патриарха, устройство православной часовни. В плане экспозиции предусмотрен зал для показа материалов о гонениях на иные конфессии – мусульманскую, иудейскую, католическую... Во внутреннем дворике (300 кв. м) разместится картинная галерея. Материалов, экспонатов у нас в избытке. И опыт есть. С полувековым опозданием основан музей. Почему не «Мемориалом» с его средствами и штатом?

Как на этом фоне выглядит травля, организованная заправилами «Мемориала» при участии г-на Кораллова, – судите сами. Он осмелился поднять руку на меня, это можно было бы проигнорировать. Но за честь и достоинство расстрелянного отца я вступиться обязан.

Судя по опубликованному вами пасквилю, автор обладает бойким пером. Вот этому бы перу да честную ручку!

Г-н Кораллов снабдил свой опус P.S., сообщив о том, что «в 1998 году звезде в созвездии Овна присвоено имя Льва Разгона».

Свой ответ г-ну Кораллову тоже закончу P.S. космического масштаба. Когда придет мой час прощания с планетой Земля, я уйду из этого мира лишь при условии, что моим именем нарекут ближайшую галактику. По справедливости.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru