[Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2002 ТЕВЕС 5763 – 12(128)
МЕНЯ МАМА РОДИЛА
Наверное, я с Луны свалился. В телепередаче «Антидеза», на канале «Московия» 28 июля, да еще гораздо раньше много раз говорилось: среди евреев нет шахтеров, рабочих, землепашцев, рыбаков. Подчеркивалось, что евреи предпочитают профессии, где не нужно пачкать рук: врачей, ученых, адвокатов, музыкантов...
Эта мысль стала расхожей. Ее повторяют не только записные антисемиты, но и вполне порядочные граждане, в том числе сами евреи. Я же никогда не слышал, чтобы противопоказанием для какой-нибудь профессии была... национальность. Ну, бывает, человеку отказывают в работе из-за возраста, роста, пола, веса. Скажем, в космонавты берут людей ростом поменьше, весом полегче. Однако утверждать, что есть профессии, где не работают люди определенной национальности?! Такое говорят только про евреев. Вот свежий пример.
В «Лехаиме» в сентябре этого года опубликованы пространные воспоминания известного публициста Бенедикта Сарнова «Извините, вы случайно не еврей?» С какой-то девичьей непосредственностью, ему абсолютно не свойственной, Сарнов пишет: «Евреев-кровельщиков я до этого не встречал. На моем – тогда еще не таком уж долгом – жизненном пути попадались совсем другие евреи. Врачи, учителя, музыканты, бухгалтеры, адвокаты, фармацевты. Знал я, конечно, что немало евреев занято в торговой сети. Встречал евреев парикмахеров и часовщиков. Знал я, что изредка еще попадаются и евреи-пролетарии»...
Судя по статье-исповеди, ее события относятся к началу 50-х годов прошлого века. Это и мое время: в те годы и я прошел еще недолгий жизненный путь. И вот мне «попадались» не те евреи, что ему. Во всяком случае, мне бы и в голову не пришло удивиться встрече с евреем-кровельщиком.
Я родился в Москве в рабочем районе, здесь были заводы: им. Сталина (впоследствии им. Лихачева), первый шарикоподшипниковый, первый часовой, шинный, велосипедный, им. Ленинского комсомола (АЗЛК) и другие. Этот наш гигантский густонаселенный муравейник административно охватил два района – Пролетарский и Ждановский и вошел в историю столицы тем, что считается первым советским. Там стоят кажущиеся теперь старинными многоэтажные «сталинские» дома. В одном из них жила и моя семья.
Родители познакомились до войны, когда оба были рабочими на первом часовом. С этим предприятием их связывали годы жизни: они поженились, состояли в рабочей коммуне, от завода получили комнату в рабочем общежитии, где прожили до войны. Потом с рождением первого ребенка им дали квартиру в настоящем жилом доме. Как и они, все в том доме были рабочими, служащими заводов – часового и им. Сталина. Среди жителей микрорайона с его корпусами для рабочих было немало евреев. Не опущусь до подсчетов, сколько. Скажу лишь, что в 1953 году наша мужская школа была поражена антисемитизмом, как и вся жизнь. Так вот, у нас было три первых класса: в двух были еврейские и татарские дети, и только в одном – одни русские. Такое патологическое деление сохранялось до окончания мною школы, когда она уже давно была «смешанной», а на дворе – хрущевские времена. И все мы были дети рабочих.
Мой отец, будучи рабочим, поступил по направлению комсомола в вуз на вечернее отделение Московского высшего технического училища им. Баумана (МВТУ) и после войны продолжал там учиться: помню, ночами чертил, а утром, шатаясь от бессонной ночи, шел на завод. Он добился своего и стал-таки инженером. Мать была рабочей всю жизнь: разрывалась между домом и заводом, тяжело болела и умерла молодой. В конце жизни собирать часы она уже не могла, ей пришлось выучиться на машинистку. Вокруг меня рабочими были все: сестра отца – ткачиха, братья матери, вернувшись с войны, поступили на номерной завод и там проработали на станках десятилетия, они «институтов не кончали».
Так что с детства я не видел никакой разницы между рабочими, инженерами, людьми интеллектуального труда. Не вижу и до сих пор. Если человек работает добросовестно, то все выходит по Марксу: независимо от вида труда затрачивает то же количество энергии, одинаково устает.
Я вырос в среде, где взрослые независимо от специальности поднимались затемно – инженеры, рабочие. На шестом этаже у нас в подъезде жила семья заводских юристов – она и он, так они ехали на завод вместе со всем домом, в полседьмого уже выходили во двор – в любую погоду во всякое время года.
Ну, а уж человек с высшим образованием в то время считался большой редкостью. Встреть я в те годы кровельщика-еврея – ни за что бы не удивился. Не удивился бы и сейчас: думаю, это вообще не повод для удивления. Но в те годы – как никогда! – если уж евреи кем и были, то рабочими. Чтобы быть кем-то другим, следовало учиться, получить специальность, а на это хватало сил единицам, особенно после войны. Признаюсь, совершенно не понял это место в статье Сарнова. А он далее рассказывает как забавный анекдот про еврея-рабочего. Причем так, словно тот рабочий был единственным в своем роде.
...Из наших знакомых в то время не рабочими были мой отец и семья с шестого этажа. Да еще педиатр в детской поликлинике. Она каждый день ходила по дворам и подъездам, забиралась на верхние этажи со своим чеховским портфельчиком, навещала больных детей – ее хлеб был несладок. Ей платили 35 рублей, как позже и матери. На всю жизнь запомнил ее смешную фамилию. «Догадько идет!» – кричали мы при ее появлении в арке дома. Все остальные знакомые евреи задержались у станков на всю жизнь: образования не хватало.
Это не я, а Сарнов с Луны свалился! В нашем районе жили сотни тысяч, потом – не меньше миллиона москвичей, целый город, и кем только ни работали евреи! На заводах – само собой, но и в сапожных мастерских, и в домоуправлениях, и в школах, и на почте... Это уже гораздо позже, с развитием кампании антисемитизма евреи стали работать там, где им разрешали: в торговле, театре, оркестре. Но покуда та кампания не началась, работали где угодно и кем угодно.
Я начал трудовую деятельность плотником на Братской ГЭС – эта запись открывает мою трудовую книжку. Мне никто не чинил препятствий. Это при приеме в институт и после института пятый пункт стал играть в моей жизни огромную роль. А рабочим я мог устроиться в любое время, сколько угодно и где угодно! В кровельщики меня возьмут и сейчас. На заводах, фабриках, стройках на национальность никогда не смотрели: рабочих рук всегда не хватало. Уже после института я несколько раз работал грузчиком, – это когда не мог устроиться по специальности.
Возвращаясь в эпоху Сталина и сразу после нее, скажу еще: главной гордостью всех взрослых моего времени были дети. Они друг с другом детьми соревновались. Это отравило мое детство: постоянно мне ставили в пример Игоря, который не балуется, его брата Володю – тот не гоняется за девочками, Ирочку – она не бросается портфелем, Машеньку – та, переходя улицу, смотрит сначала налево, а потом направо... Рабочие считали: вершина их жизни – дети, получившие высшее образование. Поступление девушки или юноши в институт отмечалось как праздник. Вот к чему сводилось все воспитание. И опять не хочу опускаться до подсчетов: сколько рабочих-евреев, а сколько русских мечтали о такой перспективе для детей. Так мечтали все: нам вдолбили, что все должны получить высшее образование. И не потому, что с дипломом будто бы меньше трудятся, работа чище и руки белее: повторю, работали все совершенно одинаково, на износ. Просто тогда считалось, что при коммунизме физический труд отойдет в прошлое, возьмут в коммунизм только самых образованных и трудолюбивых, а остальных оставят на «полустанке прошлого». Словом, я в рабочем районе прожил бо€льшую часть жизни и с чистой совестью называю его еврейским. Поэтому меня всякий раз и поражает: с чего вдруг кто-то взял, что евреи не могут быть рабочими?! Бесит, что люди, получившие образование и воплотившие мечту родителей, попятились назад и рассуждают как дремучие с семью классами за плечами.
Вообще же статья выдающегося публициста Сарнова бесконечно устарела: он говорит о дне вчерашнем и при этом еще бесстыдно врет. Не имеет значения, какой национальности наши рабочие и служащие, потому что отменили саму национальность – смотрите статью 26 Конституции РФ и свой новый паспорт.
Но есть вещи, которые отменить невозможно. «У евреев есть общие черты характера, внешности, есть специфический юмор, специфическая тоска, специфический менталитет»... Думаете, пишет патологический антисемит? Эти слова принадлежат другому известному публицисту – Леониду Радзиховскому: в № 34 газеты «Еврейское слово» он разродился очередной монументальной статьей. У него есть что-то общее с борзописцем Александром Минкиным: тот строчит тем длиннее, чем меньше у него мыслей. Здесь же Радзиховский не дрогнувшей рукой пишет: «русские евреи... культурно ассимилировались на 100%», но есть еще «этнические полуевреи (а их дети обычно вообще евреи на 25%, т. е. даже по гитлеровским законам евреями не считались бы)». Протираю глаза: пишет эту галиматью человек с высшим образованием? Ведет все эти пошлые подсчеты, указывает какие-то проценты? Еврей возносит «гитлеровские законы» над всеми остальными с помощью простого словечка «даже»?!
Заметьте, он не путает характер со свойствами характера. Свойства характера действительно бывают сходными: подлость, черствость, цинизм, доброта, любвеобилие. Но сколько людей – столько и характеров. Какие же «общие черты характера» обнаружил наш образованный автор у евреев? Он не раскрывает своей мысли. Дело в том, что характер вместе с его свойствами – одна из неразгаданных научных загадок. Рождается ли человек преступником? Появляется ли на свет злодеем, ангелом? Или все поступки – производное среды его обитания? Вопрос сложный: именно он-то и стал краеугольным камнем двух философских школ. Одна считает, что «бытие определяет сознание», другая – что «сознание определяет бытие». Радзиховский же походя разрешил проблему, найдя у евреев «общие черты характера».
Ну, а какие «общие черты характера» у русских? А у башкир? Или у них «общих черт характера» нет – те только у евреев? Раз уж известный публицист показал себя большим специалистом по «общим чертам характера», довел бы речь до конца и поведал нам, темным, про «общие черты характера» всех, населяющих землю. Злость, хитрость, жадность, двуличие, продажность – эти черты объединяют людей какой национальности? А глупость?
У евреев «специфический юмор»? А скажите, г-н Радзиховский, американский юмор – неспецифический? О’Генри – это юмор специфический или единственно правильный? А юмор Марка Твена – он, с вашего позволения, какой? Мне кажется, юмор его – очень специфический, и юмор Антона Чехова не перепутаешь ни с каким, и юмор Гоголя узнаваем. Есть еще английский юмор – он какой? Неужели тоже специфический? Если всякий юмор – специфический, то есть вызывает смех, то почему обращать особое внимание на специфичность еврейского юмора? Получается, будто юмор остальных народов – «верный», а юмор еврейского народа – какой-то особенный, не всем понятный, словом – «специфический».
Как и «специфичность» тоски. Когда Радзиховскому писать не о чем, то уж так не о чем, что хоть бы он и вовсе не писал. Но он все-таки пишет, и в конце вопрошает: «Я написал эту статью и подумал: ну и какова же все-таки ее мораль?» Подсказываю ответ: статья скорее аморальна. Искусственно выделять евреев из общей массы, наделяя их Б-г весть какими уродливыми характеристиками, безусловно – аморально.
Радзиховский пишет о евреях не как о разных людях, а как о какой-то специальности: у людей одной профессии бывает много чего «специфического», что их, пожалуй, и объединяет. Но евреев, как и любых других людей, если что и объединяет, то вовсе уж не принадлежность к одной нации.
Лучше всего – не объединять народы по внешним признакам. Люди – не скот: нас не разделишь на виды, классы и подвиды. Меня, уверяю, ничто не объединяет с Радзиховским! И было бы очень странно, если бы мы с ним были похожи внешне. С какой стати? Моя мама не была знакома с его папой, а мой – с его мамой. Что он хотел сказать, когда писал, будто у евреев «общие черты внешности»? Все меня с ним разъединяет: когда его встречаю, от него шарахаюсь.
Глубоко омерзительно читать статьи про то, какие евреи (евреи вообще) гадкие, грязные, гнусные. Или, наоборот, восхитительные, умные, гениальные, прозорливые или вот – особенные, «специфические». Это мне всё непонятно. Евреи – разные. Сколько евреев – столько и людей.
Думается, любая национальная пресса создана не для того, чтобы восхвалять свой народ в ущерб другим. А то можно заговориться наподобие Сарнова и Радзиховского. И откровения дойдут до того, что иных граждан не мама с папой сделали, а при появлении на свет им предоставили возможность выбрать лучшую национальность из всех, какие есть на земле. Иначе говоря, что они на нас с Луны свалились.
М. Шейдер, Москва
Слушал откровения тирана
О том, как велось «следствие» по злодейски надуманным антисемитским делам, мне довелось узнать из первых рук – от одного из главных кровавых деятелей того времени – министра государственной безопасности СССР С.Д. Игнатьева.
В годы войны Семен Денисович короткое время возглавлял обком КПСС Башкирии. Вскоре пошел на повышение. Своим внушительным видом приглянулся Сталину и в 1951 году сменил министра ГБ Абакумова, не проявившего должной сноровки в раскручивании кампании против видных еврейских деятелей.
Из опубликованных в журнале «Лехаим» документов видно, что новый глава МГБ вполне оправдал доверие Сталина. Скоро было завершено «следствие» по Еврейскому антифашистскому комитету. Направляя дело в Военную коллегию Верховного суда, Игнатьев требовал смертного приговора ни в чем не повинным людям – цвету еврейского народа.
С таким же усердием взялся он довести до суда позорное «дело врачей». Только благодаря (истинно благодаря!) смерти Сталина дело получило иной оборот.
Как ни странно, Игнатьеву удалось уйти от ответственности за кошмарное преступление, он вышел сухим, нет, не из воды, а из невинно пролитой крови. Его быстро спровадили, с глаз долой, назад в Башкирию на прежнюю должность. Можно, однако, понять, почему новое (вернее, старое) руководство страны мирно обошлось с коллегой! Ведь многие сами были ответственны за творившееся в стране.
Вскоре после возвращения С.Д. Игнатьева в Уфу был созван республиканский партийный актив. Мне, журналисту, довелось присутствовать на этом собрании. С докладом о задачах парторганизаций выступил Игнатьев. Коснулся он и нашумевшего «дела врачей». Совершенно неожиданно сделал ошеломляющее признание. Мне запали в память его слова:
– Расследованием руководил сам Сталин. Каждый день я обязан был докладывать ему о ходе допросов. Он требовал любым путем добиваться признательных показаний. А как добьешься? Били, били, били!
При этих словах Игнатьев трижды развел руками... Вроде, деваться некуда было.
Мне запомнился еще такой эпизод, характеризующий Семена Денисовича. В промышленном городе Башкирии – Черниковке, открывалась отчетно-выборная партконференция. К подъезду Дома культуры подъехала машина, из нее вышел Игнатьев в сопровождении телохранителя. У входа у гостей спросили билеты. Вальяжного гостя никто не встречал. Он повысил голос на дежуривших у входа. Вскоре примчался растерянный секретарь горкома: оказалось, не было предупреждения о приезде высокого начальства. А высокий гость не унимался: «Кого вы поставили в дверях, это же неграмотные люди!»
О дальнейшей судьбе С.Д. Игнатьева мне известно следующее. На «заслуженном отдыхе», у него появилось неожиданное хобби: собирал афоризмы, даже выпустил сборник в одном областном издательстве. Видимо, совесть не замучила его. Умер он в преклонном возрасте, не дожив нескольких месяцев до 80-летия.
И. Ханин, Уфа
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru