[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ АВГУСТ 2002 АВ 5763 — 8 (124)

ИГОЛКА

Исаак Башевис-Зингер

Нынче, милые мои, всех сватает у нас сваха Либеле. Нынче влюбляются и начинают водиться. Водятся до тех пор, покуда не разлюбятся. А вот в мое время полагались на папу с мамой. Я, например, не видела своего Тодю до самой хупы. Сняли с меня фату, и мне бросились в глаза его красная борода и растрепанные пейсы. Было это после Швуэс, но он был одет по-зимнему, в шубу. Если я не лишилась чувств, так это просто чудо. К тому еще весь долгий летний день я постилась. Так вот, дай Б-г, чтобы все мои доброжелатели прожили жизнь так, как прожила я со своим мужем, да будет он мне заступником. Может, не следует так говорить, но я жду – не дождусь, когда мы снова будем вместе.

Любовь-шмубовь! Много ли понимает парень или девушка, кого себе выбрать! У матерей были свои приметы. Была у нас в Красноставе одна – Рейце-Лея. Когда она подыскивала для сына невесту, она являлась в дом родителей девушки с утра пораньше. Если постельное белье было несвежее, а девица встречала ее растрепанная, в рваном халате, значит, и говорить не о чем. Со временем в соседних местечках прослышали о ее фокусах. Завидев ее рано утром на своем базаре, девки бежали домой, чтобы навести порядок. У нее было шесть сыновей. Все как на подбор. Правда, просватала она их очень неважно, но не о том речь. Иная до свадьбы – чистюля, а потом становится неряхой. Уж как повезет.

Но послушайте лучше одну историю. В Грубешуве жил богач реб Лемл Вогмайстер. В те времена никого по имени-отчеству не называли. Но этот Лемл был такой магнат, что его величали по отчеству. Жену его звали Эстер-Ройзе. Родом она была из Польши. Так она и стоит перед моими глазами: красивая, со светскими манерами, поверх парика накинута черная шаль, лицо белое и гладкое, как у девушки, а глаза темные. Она хорошо говорила по-польски, по-русски, по-немецки, может быть, даже и по-французски. Кроме того, она играла на фортепиано. Помню как сейчас: стоит непролазная грязь, а она выходит из дома в начищенных башмачках на высоком каблуке, прыгает, словно птица с камешка на камешек. Обеими руками приподымает подол – чистая барыня!

Был у нее единственный сын Бенцион. Вылитая мать. Мы с ними состояли в далеком родстве. Не с ее стороны, а со стороны мужа. Бенцион этот, Бенце, как она его называла, всем вышел. Красив, умен, образован. Днем он ходил к раввину учить Тору, а по вечерам приходил к нему на дом учитель. У Бенце были волосы черные, как у матери, и светлое лицо. Когда он появлялся на улице в своем укороченном лапсердаке с разрезом сзади и в шевровых сапожках, девушки во всех окнах провожали его взглядами.

Приданое, как известно, дают за дочерью. А тут для Бенце лежало в банке десять тысяч рублей приданого. Ведь все равно, раньше или позже все состояние должно перейти в его руки. За него сватали самых богатых невест. Но его матери трудно было угодить. Свободного времени у нее было предостаточно. Она держала трех служанок, кроме того, слугу и кучера, а сама бегала смотреть невест. Она уже пересмотрела самых красивых еврейских девушек чуть ли не всей Польши, но у каждой находила какой-нибудь недостаток. Эта не так уж красива, а та не слишком умна. Первым делом требовалась деликатность. Если женщина толстокожа, говорила она, мужу с ней трудно. Не хочу, чтобы моим Бенце помыкали.

В ту пору я уже была замужем. Меня выдали к пятнадцати годам. Эстер-Ройзе не с кем было в Грубешуве дружить. Вот она и звала меня к себе. Учила меня вязать, вышивать и все такое. У нее были золотые руки. Надумает – и сама себе сошьет юбку или пелерину. Она и мне как-то сшила платье. И все с шуткой да прибауткой – на барский манер. Она и в коммерции отлично разбиралась. Муж без нее и шагу не делал. Когда она велела купить или продать поместье, реб Лемл Вогмайстер тотчас же посылал за маклером. Она никогда не ошибалась.

Между тем Бенциону стукнуло уже восемнадцать, а он все еще не сделался женихом. В те времена это называлось – быть старым холостяком. Реб Лемл стал упрекать жену за ее привередливость, из-за которой он, мол, выставлен на позор. У Бенце появились прыщики на лбу. Они у нас назывались хотелками. Поговаривали, что это оттого, что ему уже пора иметь женщину.

Однажды захожу я к Эстер-Ройзе – принесла ей клубок гаруса, а она и говорит: «Зелдочка, хочешь прокатиться в Замостье?» «Что мне там делать?» – спрашиваю я. А она: «Не все ли тебе равно? Ведь ты едешь со мной. Голодной не будешь». У Эстер-Ройзе была своя карета. Но на этот раз, объясняет она мне, мы поедем с оказией. Я поняла, что это снова какое-то сватовство, но лучше ее не расспрашивать. Я знала, что если она захочет, то сама и расскажет. А раз она молчит, то значит – не лезь. Одним словом, я пошла сказать маме, что еду. А что до моего Тоди, то ему незачем было сообщать. Весь день он сидел в синагоге, а когда после вечерней молитвы возвращался домой, его теща – моя мать – подавала ему ужин. Разве знал в те времена молодой человек, что у него есть жена? Он жил себе на всем готовом в доме ее родителей. Попадись я ему на улице, он бы меня, ей Б-гу, не узнал. Одни словом, я уложила платье, панталоны, извините за выражение, и вот я готова к путешествию. Мы усаживаемся в чужую барскую карету. За кучера сам помещик. Не кони – орлы! Дорога, что скатерть. Приезжаем в Замостье. Высаживаемся не на базаре, а в каком-то переулке, где живут поляки. Эстер-Ройзе благодарит помещика, а он в свою очередь молодцевато машет ей кнутом и снимает шапку. Все это смахивало на заранее сговоренное дело.

Обычно, когда Эстер-Ройзе куда-нибудь ездила, она наряжалась словно графиня. На этот раз она была в хлопчатобумажном платье и в косынке поверх парика. Видно, не хотела, чтобы ее узнали. Мы выходим улочкой к базару. Она спрашивает первого встречного, где тут галантерейная лавка Бериша Люблинера. Нам указывают на большой магазин. Нынче в галантерейном торгуют одной галантереей. В те времена товары были смешаны. Там можно было купить и нитки, и полотно, и приклад, любую шерсть для вязки и вообще мануфактуру. Чего только там не было!

Значит, входим. Полки, полки – до самого потолка. За конторкой сидит мужчина и записывает все в книгу, как это водится в больших городах. Кассир он или бухгалтер – не могу сказать. За прилавком стоит девица с черными, горящими как огонь глазами. В магазине как раз не было покупателей, и мы сразу подошли к ней.

– Что скажете хорошего? – спрашивает она. – Вы, видно, нездешние?

– Нездешние, – отвечает Эстер-Ройзе.

– Что вы желаете купить?

– Иголку.

Как только девица заслышала слово «иголка», у нее передернулось лицо, а глаза сделались злыми-презлыми.

– Двое за одной иголкой? – бросает она.

У лавочников есть примета, что когда приходят за иголкой в субботу вечером, значит, вся неделя будет невезучая. Да и среди недели они иголку продают неохотно. Обычно она идет в придачу к ниткам или пуговицам. Или же иголки покупают целым конвертиком. Ведь одна иголка стоила всего полкопейки, и трудно было давать сдачу.

– Да, мне нужна только иголка, – говорит Эстер-Ройзе.

Та с недовольной гримасой достает коробочку с иголками. Эстер-Ройзе копается в ней.

– Нет ли у тебя других иголок?

– А чем эти плохи?

– Уж очень у них мало ушко. Трудно будет вдевать нитку.

– Все иголки у меня с одинаковыми ушками, – шипит девица. – Если же вы не видите, купите себе очки.

А Эстер-Ройзе свое:

– Дай мне взглянуть, может,

в другом коробке я найду с ушком побольше.

Та вытаскивает из ящика коробок и не ставит его, а швыряет. А Эстер-Ройзе как ни в чем не бывало достает оттуда еще несколько иголок и замечает:

– Да, они все с маленьким ушком.

Девица хватает коробок и кричит:

– Поезжайте на фабрику и закажите иголку с большим ушком!

Мужчина за конторкой смеется, а девица спрашивает:

– Откуда вы, не из Хелема ли?

– Да, из Хелема.

– Я сразу так и подумала. Просто нахальство морочить голову из-за полкопейки! – все более распаляется она. – Что, в Хелеме уже нет иголок?

А мужчина за конторкой допытывается:

– Может, вам нужна иголка, которой шьют мешки? У нас такая найдется...

Но тут Эстер-Ройзе вскидывает голову:

– Терпеть не могу мешков! Да и людей, грубых как мешковина! – отчеканивает она.

– Пойдем, Зелдочка, – обращается она ко мне. – Это нам не подходит.

– Хелемские дураки, скатертью вам дорожка! – кричат нам вдогонку.

Мы выходим на улицу. Мне как-то не по себе. А Эстер-Ройзе спрашивает у проходящей женщины:

– Где тут галантерейный магазин Зелига Ижбицера?

– Вон, напротив! – показывает та.

Мы пересекаем базар и входим в магазин. Он намного меньше первого. Здесь стоит девушка не с черными, а с огненно-рыжими волосами. Она недурна собой. Лицо в веснушках, глаза зеленые, что твой крыжовник. Эстер-Ройзе обращается к ней:

– Можно у вас купить иголку?

– Почему бы и нет? – улыбается девушка. – Здесь все можно купить.

– Я ищу иголку с ушком побольше, – заводит свое Эстер-Ройзе, – мне трудно вдевать нитку.

– Я вам подам все коробки. Выберите, что вам надо, – говорит девушка.

Я уже догадалась, в чем тут дело. Сердце мое колотилось в груди.

Тем временем девушка достает чуть ли не десяток коробков и замечает:

– Зачем стоять? Вот стул, садитесь!

Она и мне подает стул. А Эстер-Ройзе ее все испытывает.

– Что это у тебя перемешаны разные иголки? – бормочет она. – Каждый сорт должен лежать отдельно.

А та объясняет:

– С фабрики они прибывают рассортированные. Это покупатели их потом смешивают.

Я вижу, что Эстер-Ройзе ищет, чем бы ее вывести из терпения.

– Мне здесь темно, – говорит она, – я ничего не вижу...

Но девушка предлагает:

– Давайте, я пододвину ваш стул к двери, там светлей.

– Стоит ли тебе столько со мной возиться из-за полкопейки?

– За полкопейки у нас получают не одну, а две иголки, – замечает девушка, – это во-первых. А во-вторых, отец мой говорит, что полкопейки ли, сто ли рублей – это дела не меняет. Сегодня покупатель желает иголку, а завтра он может прийти за мануфактурой для приданого.

– Почему же у тебя в лавке не видно покупателей? – интересуется Эстер-Ройзе. – Напротив у реб Бериша всегда битком набито.

И добавляет:

– Там я купила полотно, а сюда пришла за иголкой.

Девушка становится серьезной. Я боюсь, что Эстер-Ройзе переборщила. Ведь и у ангела может лопнуть терпение. Но девушка говорит:

– Уж какая кому судьба. Что Б-г даст, с тем и надо мириться.

Эстер-Ройзе хочет придвинуть стул к двери, но девушка предупреждает ее намерение.

– Не беспокойтесь, пожалуйста!

– Обожди, – останавливает ее Эстер-Ройзе, – я хочу тебе что-то сказать. И особенным голосом, – Поздравляю тебя, доченька!

Девушка побелела как полотно.

– С чем бы это?

– А с тем, что быть тебе моей невесткой. Я – жена реб Лемла Вогмайстера из Грубешува. Я приехала посмотреть на тебя, а не иголку купить. Дочь Бериша – это рогожа. А ты – чистый шелк! Ты и будешь женой моего Бенце.

Если девушка не шлепнулась в обморок – это просто чудо. Все в Замостье знали, кто такой Лемл Вогмайстер. Замостье – это не Люблин. Заходят покупатели, узнают, что здесь произошло. Эстер-Ройзе достает из саквояжа нитки янтаря.

– Это тебе задаток. Нагни голову!

Девушка послушно нагибает голову, и Эстер-Ройзе надевает ей на шею ожерелье. Прибегают девушкины родители. Целуются, обнимаются, плачут. Кто-то поспешил сообщить о случившемся девице Бериша. Она залилась слезами. Звали ее Итой. У этой Иты было большое приданое. К тому же она преуспевала по части коммерции. А Зелиг Ижбицер кое-как сводил концы с концами.

Милые вы мои, что тут говорить – брак таки состоялся.

Эстер-Ройзе у себя в доме всем заправляла. Что бы она ни делала, Лемл одобрял. А жениха тогда не спрашивали. Одним словом, их помолвили и после этого обвенчали. Справить пышную свадьбу было Зелигу Ижбицеру не под силу. Большого приданого он также не мог дать. У него ведь имелись еще две дочери и два сына, которые учились. Но реб Лемлу Вогмайстеру не требовалось никакого там приданого. Я была на помолвке. После я танцевала на свадьбе. Эстер-Ройзе одела девушку с головы до ног как настоящую принцессу. Она вдвое похорошела. Когда счастье улыбнется, читаешь это на лице. Кто не видел этой пары под хупой, кто не смотрел на молодых, когда они отплясывали танец с платочком, тот не знает, что такое нахес. Жили они словно два голубя. К году она ему родила сына.

Проделка Эстер-Ройзе задела Иту за живое. С тех пор она день и ночь только об этом говорила. Она бросила работу в лавке. Целыми ночами она плакала. Ей сватали женихов, но она никого не хотела. К тому же про нее пошла молва, что она злюка. Люди умеют делать из мухи слона. Стали выдумывать невесть что. Рассказывали, будто Ита ругала Эстер-Ройзе последними словами, плевала ей в лицо и даже била ее. Ведь Бериш был богач из богачей, а в маленьких городках сильно развита зависть. Его враги торжествовали. На его дочери держался магазин. Без нее торговля захирела. Через некоторое время Ита помолвилась с молодым человеком из Люблина. Он состоял в разводе. Приехав в Замостье, он перенял магазин тестя. Но годился в коммерсанты, как я гожусь в клейзмеры.

Так оно бывает. Когда везет, так везет. А когда счастье отвернется, все идет вкривь и вкось. У ее матери от переживаний образовались камни в желчном пузыре. Впрочем, возможно, это была желтуха. Лицо ее пожелтело, как лимон. Ита в магазин больше носу не показывала. Стала домоседкой. Надеялись, что она придет в себя, когда забеременеет и родит. Но она дважды выкинула. После этого она вроде бы свихнулась. Стала проклинать Фрейде-Гитл – так звали жену Бенце – и уверять, что та все подстроила. Мало ли что может взбрести в больную голову! Она, например, утверждала, что Фрейде-Гитл скоро умрет, и она, Ита, займет ее место. Когда Ита в третий раз забеременела, отец повез ее к знаменитому ребе. Я забыла сказать, что к тому времени ее матери уже не было в живых. Ребе дал ей камеи, но у нее снова был выкидыш. С тех пор она стала придумывать себе разные болезни. Она то и дело ездила по докторам.

Однажды эта самая Ита сидела у себя дома и шила. Кончилась нитка, и, собираясь продеть новую, Ита зажала иголку губами. Вдруг она почувствовала, что ее укололо, и тут же иголка куда-то исчезла. Ита бросилась искать, но, как говорится, найди иголку в стоге сена... И вот, милые мои, Ита вообразила, что она проглотила иголку. У нее то и дело кололо в животе, в груди, в легких, в ногах. Говорят, иголка имеет обыкновение блуждать по телу. Снова пошли к доктору. Но много ли знает доктор? Она помчалась в Люблин и даже в Варшаву. Один доктор говорил одно, другой – другое. У нее выкачали все из желудка, но иголки не нашли. Не приведи Г-сподь! Ита ночами кричала, что ее колет. О ней говорил весь город. Одни полагали, что она нарочно проглотила иголку, чтобы покончить с собой, другие считали, что это ей наказание. Но за что? Она уже и так была достаточно наказана.

Она укатила в Вену, и там один известный врач вот до чего додумался: он ее усыпил, надрезал ей живот, а когда она проснулась, показал ей иголку, которую он якобы достал из ее внутренностей. Я при этом не была. Возможно, он и вправду нашел у нее иголку. После этого она стала прежней Итой. Отец ее уже был на том свете. Она открыла новый магазин. Да! Я забыла сказать вам, что после того самого посещения Эстер-Ройзе все лавочники в Замостье стали на редкость вежливы. Не только с приезжими, но даже со своими, городскими. Поди знай, действительно ли человек собирается купить или он тебя испытывает. Девушки доставали у коробейников письмовники, в которых учат, как вести себя деликатно. Теперь, когда баба спрашивала клубок ниток, ей подносили стул.

В своем новом магазине Ите снова повезло. Но детьми она так и не обзавелась. Не знаю, чем все это кончилось, так как я уехала из тех мест. В большом городе забываешь обо всем. Даже о Б-ге. Вогмайстера и Эстер-Ройзе давно уже нет среди живых. Про Бенце и его жену я больше ничего не слышала. Вот вам и иголка! Из-за оси от телеги был разрушен древний город Бейтар. А из-за иголки сорвался брак.

По правде говоря, можно сколько себе угодно любить друг друга, но если этот брак не предначертан на небесах, дело кончится ничем. Бывает, ходят вместе семь лет. Вдруг подворачивается кто-то со стороны, и ты с ним бежишь под хупу. Я знаю историю про одного молодого человека, который женился назло своей невесте на ее подруге. А та назло жениху взяла и бросилась в колодец. Рассказать? Уже поздно. Чтобы рассказать все истории, которые я знаю, мне пришлось бы сидеть с вами семь дней и семь ночей...

Автор перевода с идиша редакции неизвестен

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru