[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2002 СИВАН 5762 — 6 (122)
РЕСПУБЛИКА ТРИНАДЦАТИ
Шолом-Алейхем
Окончание. Начало в №121.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кто разъезжал по белу свету столько же, сколько и я, наверное, согласится со мной, что человечеству еще далеко до совершенства. Крупнейшие парламенты в свободнейших странах не могут похвалиться тем, что они являются выразителями политического идеала. Посмотрите-ка, что творится в республиканской Франции накануне выборов президента! Или возьмите, например, свободную Америку с ее демократическим строением. Б-же мой, что творится, когда наступают выборы! Интриги, сплетни, подкупы. Заваривается каша, в которой чужестранец ничего не поймет. Политическая борьба доходит до того, что люди забывают свое звание человека. Брат встает на брата, отец на сына – небеса разверзаются!
И неудивительно, что у нас на Острове тринадцати страсти
разгорелись, когда зашла речь о выборах президента первой еврейской республики.
Прежде всего надо было назвать имена кандидатов. Конечно, среди нас были
представители различных партий, и каждая партия имела своих сторонников и своих
противников. Капиталист, например, был лидером своей капиталистической партии.
Сторонниками его были: литвак-ортодокс, дама (единственная женщина на нашем
острове), националист, идеалист и материалист. Все они усиленно агитировали в
пользу капиталиста. Они уже почти привлекли на свою сторону поляка моисеева
вероисповедания. А если они еще одного перетащат к себе, то выборы капиталиста
обеспечены большинством восьми голосов. В крайнем случае, они надеялись на
пролетария, а для того, чтобы привлечь его, капиталистическая партия выпустила
прокламацию, где было обещано, что их кандидат – капиталист – дает слово: 1)
защищать собственность; 2) бороться за религию; 3) оберегать интересы рабочих.
Эта прокламация, вывешенная во всех тринадцати колониях, вызвала резкую отповедь со стороны оппозиции, то есть русско-еврейского студента в черной косоворотке. Он раскритиковал каждый пункт в отдельности.
– Я обращаю ваше внимание на нахальство капиталиста! Он будет защищать религию? Оберегать интересы рабочих? Ведь это возмутительно до глубины души!
И социалист не поленился и отправился к пролетарию. Он его застал за работой: рабочий доил коз, получая молоко для всех колонистов. И социалист завел с ним беседу о капиталистическом строе, который главным образом угнетает рабочих, приведя в пример его самого:
– Вы единственный рабочий, работаете с утра до поздней ночи на всех тринадцать колонистов, и хоть бы кто-нибудь помог вам!
На это рабочий ответил ему, что для того Б-г и создал рабочих.
– На себя, но не на другого! – твердил социалист и прочел
рабочему лекцию о разделении труда, об уничтожении капитала и т. д. В конце концов
он уговорил рабочего не 
голосовать за капиталиста.
– За кого же мне голосовать? – спрашивает наивно рабочий.
– За себя самого! – отвечает ему социалист.
Рабочий недоумевая глядит на него.
– То есть как это за себя самого?
– Очень просто. Я могу добиться, чтобы у нас президентом был рабочий. Я первый подам за вас свой голос. Да здравствует народ! Да здравствует пролетариат!
Так закончил социалист, тепло и дружески пожимая грубую руку рабочего, и отправился дальше агитировать за своего кандидата.
Легко понять, какое впечатление произвели эти слова на рабочего. Он поставил на землю горшок с молоком и так громко расхохотался, что даже козы взглянули на него с недоумением. Потом, вдоволь нахохотавшись, он присел на камень, сжал голову руками и задумался.
О чем он думал – неизвестно. Быть может, он уже видел себя президентом тринадцати соединенных штатов? Кто же тогда будет доить коз, рвать бананы?
Второй могущественной партией была американская, или атеистическая. Американец обнародовал прокламацию, где огромными буквами, на американский манер, было сказано следующее:
«Леди и джентльмены! Первая еврейская республика в опасности! Спасайте честь тринадцати соединенных штатов Израиля!!»
На его стороне были: социалист, территориалист, идеалист и материалист. Ассимилятор обещал ему свой голос, но с одним условием: если в числе кандидатов будет фигурировать член польской партии «коло», то атеист обязан поддержать эту кандидатуру.
В польское «коло» входили: ассимилятор, идеалист,
материалист и дама. Ассимилятор приобрел голос дамы непрестанными
комплиментами, утверждая, что она похожа на настоящую варшавянку, а ведь это
аксиома, что варшавянки – самые красивые женщины. Прокламация польского «коло»
начиналась словами «ясновельможные панове» и заканчивалась возгласом «еще польска
не сгинела». Польская прокламация вызвала бурю протеста трех сильнейших партий
и заставила их объединиться. Объединились националисты, сионисты и территориалисты.
Эти три партии перетянули на свою сторону ортодокса (вполне понятно!), идеалиста и рабочего и вели переговоры с дамой, чтобы приобрести большинство голосов. Надо заметить, что, объединившись для выступления против польской партии, они все-таки в отдельности агитировали за себя: объединение ничуть не мешало сионисту быть на ножах с территориалистом и надо признаться, что в борьбе они не щадили друг друга.
Официально сионист выступил с прокламацией, девизом которой был: «Да отсохнет рука моя, о Иерусалим, если я забуду тебя». На прокламации был нарисован щит Давида и в тексте были перечислены имена всех деятелей сионизма, начиная с прародителя Авраама. Там же были упомянуты национальный фонд, банк и вино Кармель. И все это заканчивалось национальным гимном.
Вслед за этим появилась прокламация территориалиста под девизом: «Мир – наша родина». И начиналась она так:
«Старый мечтатель! Тысячелетний фантазер! Когда же ты, наконец, проснешься и оставишь радужные грезы, которыми вечные мечтатели, сионисты, убаюкивают тебя». Заканчивалась же словами: «Ищите и обрящете».
Сионист мог рассчитывать на националиста, на ортодокса
(само собой понятно!), на идеалиста и на пролетария. Кое-какие надежды были и
на женщину по той причине, что сионистские конгрессы происходят в Швейцарии:
это обстоятельство невольно напоминает ей покойного мужа.
Очень мало шансов было и у территориалиста. Хотя территориалист и вертелся вокруг дамы, но без успеха. Она уже симпатизировала сионизму по той причине, о которой было сказано выше.
Территориалист, увидав, что дела идут туго, бросился к ортодоксу и заявил ему, что территориалисты соблюдают день субботний не хуже сионистов и если возможна еврейская автономия, то достичь этого смогут только территориалисты, ибо им принадлежат симпатии богатейших евреев и известных христиан.
Сионист, видя, что территориалист слишком долго шушукается с ортодоксом, подошел к ним и сказал как бы мимоходом:
– А что слышно насчет смешанных браков?
Я думаю, никто не удивится, если я скажу, что и ортодокс сам питал кое-какие надежды на счет президентского кресла. Собственно говоря, почему ему не надеяться? Что он? Лыком шит? И представьте себе, что у него была своя партия. Немного сочувствовал националист, но крепче всех держалась за него женщина! Ортодокс купил ее тем, что точно и ясно высчитал, когда у нее день поминовения покойного мужа. И пролетария он привлек на свою сторону. Его он взял Б-гом, загробным миром, адом и раем. Он уже почти покончил с ним, но пронюхал социалист, объединился с атеистом и с ассимилятором, и они втроем открыто вступили в борьбу с темными силами клерикализма.
– Долой черносотенцев! – воскликнул социалист, и его поддержали все прогрессивные элементы.
Тут я должен сказать несколько слов о себе самом. Вы удивляетесь, почему я не выставил своей кандидатуры. Во-первых, я как писатель хотел держаться в стороне и не принимать участия во всей этой избирательной борьбе, а во-вторых, должен признаться откровенно, я сразу заметил, что у меня очень мало шансов, меньше, чем у кого-либо.
Я не глупый человек и знаю, что все мои братья по несчастью ненавидят меня. (Писателей не любят, а особенно писателя-юмориста, который кусается, смеется и делает людей смешными. Правда, в глаза они льстят мне, восхищаются моими писаниями, даже теми, которых они и в глаза не видали, но я знаю, что все это фальшиво. Они льстят, ибо боятся меня, опасаются, как бы я их не описал. Это для них хуже всего; они любят, когда описывают другого.) Словом, я снял свою кандидатуру.
В результате, когда стали выбирать, оказалось, что кандидатами намечены все тринадцать представителей тринадцати штатов. Тогда поднялся один из нас (я не говорю, что это был я, но я думаю, читатель сам поймет, кто это мог быть) и заявил им всем:
– Милостивые государыни и государи! Уже около двух тысяч лет, как мы потеряли нашу родину, как мы перестали существовать в виде государства. Но за это время перестали мы быть народом? Нет! Какими силами мы держались до сих пор? Я не знаю! Чем мы будем держаться впредь? Я не знаю! Где до сих пор была наша территория? Где до сих пор была наша родина? Я вам скажу: наша территория – это мы сами! Наша родина – это наша история. Наше убежище – это великий социальный идеал, провозглашенный нашими прежними пророками и распространяемый последующими, тот великий идеал, который сбудется с приходом Мессии... Из того, что каждому из нас хочется быть президентом, я заключаю следующее: никто не хочет уступить другому. Братья! Нас здесь тринадцать человек. Тринадцать нас было на пароходе, тринадцать на волнах бушующего моря, тринадцать колонистов на Острове тринадцати. И образовали мы тринадцать штатов. Спрашивается, почему не быть каждому из нас президентом в своем штате? Да здравствуют тринадцать президентов тринадцати соединенных штатов первой еврейской республики! Ура!
– Ура! Виват! Hoch! Да здравствует равенство! Heidod! – раздались крики на различных языках (недоставало только слова «банзай»), и этим закончилось собрание. Мы покинули «политический клуб» до следующего дня. Теперь нам только предстоит выработать конституцию тринадцати штатов, поэтому читатель может надеяться, что в скором времени мы с Б-жьей помощью закончим описание первой еврейской республики.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«Человек, занимающийся политикой, – это пьяница», – так сказал некогда Наполеон, Бисмарк или какой-то другой великий человек.
«Пускаешься в политику – забудь все свои дела», – так сказал какой-то деловой человек, погрузившийся с ног до головы в политику.
Я обеими руками подписываюсь под этими заявлениями. Давайте-ка, прошу вас, еще раз хорошенько обсудим наше положение.
Тринадцать человек, тринадцать путешественников различных званий и положений пустились в дорогу. Едут в разные места, но на одном пароходе. Внезапно поднимается буря, разбивает пароход и выбрасывает их на остров, где они находят много хорошего.
Во-первых, пещеры, где можно прятаться от жары и от холода. Во-вторых, деревья, на которых бесконечное количество бананов и орехов. В-третьих, великолепный ручей с холодной хрустальной водой и, в конце концов, в придачу стадо коз. С первого взгляда кажется: чего им недостает?
Работать мы не должны. Воздух чудесный – любой курорт должен спасовать. Перед самым носом – море для купания. Сбоку густой лес для прогулки. Днем согревает нас великолепнейшее солнце, а по ночам луна обливает нас серебряным сиянием. Податей нам платить не приходится. В деньгах мы не нуждаемся. О полиции, о войсках, о войнах мы ничего не знаем. Нет гула и шума больших городов. Торопиться нам некуда. Чего же нам не хватает?
Другие Робинзоны пустились бы исследовать остров вдоль и поперек, занялись бы делами. Нет! Захотелось нам колонизировать остров, то есть разделить остров на тринадцать отдельных колоний. Захотелось нам избрать тринадцать президентов и заняться разработкой конституции. Одним словом, нам вздумалось заняться политикой! Что же делать, так уж Б-г устроил, что люди вечно недовольны и постоянно стремятся к чему-нибудь новому!
Ученые люди называют это прогрессом и говорят, что без него мир погибнет. Мы не хотим оспаривать этих мнений и тем более не желаем спорить с учеными людьми. Мы передаем тут факты, факты и только факты!
Итак, решено было, что в назначенный день мы, все тринадцать президентов соберемся в «политическом клубе» и примемся за разработку основных законов первой еврейской республики.
Конечно, каждый из нас явился со своим проектом конституции. Тринадцать человек – тринадцать конституций.
Первым выступил капиталист. Он выработал проект удивительных «вольностей». Мы передаем их здесь по пунктам, как он сам прочел их в «политическом клубе».
1. Все тринадцать жителей Острова тринадцати объявляются свободными гражданами.
2. Свободные граждане тринадцати соединенных штатов подразделяются на три свободных класса: граждане первого класса, граждане второго класса и граждане третьего класса.
3. Граждане первого класса имеют право свободно есть, пить и спать.
4. Граждане второго класса имеют право в любой момент развлекать граждан первого класса разговорами, короткими рассказами, а иногда и анекдотами, острым словечком – если кто может, – словом, граждане второго класса должны заботиться о хорошем расположении духа граждан первого класса.
5. Граждане третьего класса обязаны работать на граждан первого и второго классов.
6. Они, граждане третьего класса, могут свободно высказывать свои мнения, когда их об этом спрашивают.
7. Когда им чего-либо недостает, они свободно могут обращаться к гражданам первого и второго классов.
8. Если им что-то не нравится, они могут вполне свободно думать об этом, как им угодно и т. д.
Понятно, что этот «буржуазный» проект оппозиция осмеяла. Оппозиция – это русско-еврейский студент в черной косоворотке. Он раскритиковал также ханжеский проект ортодокса, где первым пунктом была «святая суббота». Он вообще отбросил все проекты, находя недостатки в каждом из них. Этот слишком «националистичен», тот слишком «материалистичен». Проекты сиониста и территориалиста он поднял на смех и предложил свой собственный «социалистический» проект, взятый из свободнейших конституций Европы и Америки.
К сожалению, и этот проект провалился. Нельзя сказать, чтобы он был плох, но... каждому из граждан хотелось видеть осуществленным свой проект.
Затем очередь дошла до писателя – автора этого рассказа.
Читатель мог уже давно убедиться, что мы далеки от самохвальства. Но там, где говоришь только правду, ничего нельзя скрывать.
Я должен сказать, что мой проект был принят с редким энтузиазмом и по очень простой причине. Я, видите ли, пришел к убеждению, что приобрести популярность не трудно – надо только никого не затрагивать.
После долгих размышлений и рассуждений я пришел к такому выводу: чем больше вы хотите провести свои идеи, тем скорее вы должны принять чужие, а если вы намерены «бороться», то можете быть уверены, что вам поломают руки и ноги, и все станут вашими врагами.
Итак, в чем, собственно говоря, состоял мой проект? Мой проект заключался во мнении, что все тринадцать проектов хороши и поэтому мы должны все их принять. Но так как принять сразу все проекты невозможно, то я предложил взять из каждого по пункту, и таким образом составить винегрет из конституций.
Мой оригинальный проект приняли с восхищением, и каждый гражданин счел своим долгом пожать мне руку в благодарность за труд на благо первой еврейской республики.
Один из них (мне кажется, что это был идеалист) кинулся мне на шею и чуть было не задушил меня. Мне даже показалось, что он слегка всплакнул...
И дама подошла ко мне, спросила, долго ли я думаю над своими идеями или они приходят ко мне экспромтом. Я, конечно, ответил ей двусмысленно. То есть я сказал ей:
– Сперва я их обдумываю, рассматриваю со всех сторон, а уж только потом я высказываю их сразу, экспромтом.
Моим ответом дама, по-видимому, осталась довольна. Она наградила меня милой улыбкой, на какие способны только женщины, и мимоходом показала мне свои белые красивые зубы от лучшего дантиста в Париже (Boulevard des Italies, 165).
Еще одно было решено: винегрет из конституций перенести на бумагу и обнародовать его в виде манифеста, как водится повсюду. Кто же должен быть автором этого манифеста? Понятно – я, единственный писатель в тринадцати соединенных штатах. Времени на это дали мне три дня. Мои коллеги обошлись со мной по-человечески. Они сказали, что на меня нельзя взваливать слишком много работы. Перед расставанием мы закусили бананами и запили свежим козьим молоком. Понятно, произнесены были спичи.
Первым выступил капиталист. После него – атеист. Он заложил пальцы за свой клетчатый жилет и провел параллель между нашей конституцией и конституцией Северо-Американских Соединеных Штатов. Он закончил свой тост следующими словами:
– Леди и джентльмены! Я поднимаю свой бокал за конституцию соединенных штатов первой еврейской республики Израиля!
После него говорили еще некоторые президенты. Конечно, каждый со своей точки зрения. Каждый находил то, что ему нужно. Например, поляк моисеева вероисповедания сказал «ясновельможным президентам», что, глядя на нас, он вспоминает старый великий польский сейм с его чудесными статуями... Это не помешало националисту пить за глубокую национальную идею, которой насквозь проникнута наша конституция. Последним оратором был, конечно, пролетарий.
После него мы все поднялись, намереваясь разойтись по домам, как вдруг мне вздумалось спросить:
– На каком языке должен быть написан наш манифест?
Мой вопрос сыграл роль камня, брошенного в воду: разбежались круги, вода замутилась... И опять вспыхнули дебаты, снова поднялась буря, снова закипели споры.
Что говорилось по поводу языка, – я вам расскажу в следующей главе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Библия рассказывает нам историю о том, как однажды люди вздумали строить башню до самого неба и как Б-г на них прогневался и в наказание смешал языки.
То же самое было и с нами. Кажется, все мы дети одного народа и могли бы иметь свой язык. Представьте себе, что тринадцать человек детей от одного отца покидают надолго отчий дом, а потом вновь съезжаются. На каком языке они должны говорить между собой? Конечно, на материнском, – конечно, на языке своей родины. Ведь не придет же им в голову нелепая мысль говорить на тринадцати языках? Ведь немыслимо же, чтобы каждый из них знал все эти языки!
Вот такая печальная мысль одолевала меня, когда я слушал дебаты по поводу манифеста.
Прежде всех выступил капиталист, один из так называемых немецких евреев. Сперва он выразил свое удивление. Как это могут люди спорить насчет языка, когда всем известно, что нашим языком был и будет чистый, старый и богатый немецкий язык. Конечно, мы должны говорить по-немецки!
Вслед за ним поднялся социалист и сказал:
– Во-первых, я сомневаюсь, знают ли все немецкий язык, а во-вторых, я убежден, что большинство нашего собрания на стороне русского языка: это как дважды два четыре.
– Пшепрашем! – Вскакивает ассимилятор. – Я протестую против языка москалей. О, если бы ясновельможные коллеги-президенты послушались меня и выбрали польский язык, язык, на котором великий Мицкевич написал своего «Пана Тадеуша»!..
– Merci beaucoup, – восклицает дама. – Кто поймет язык вашего Мицкевича? Нашим языком, по моему мнению, должен быть французский, дипломатический всемирный язык. Что может быть красивее французского языка? Всюду, во всяком обществе, французский язык в ходу. Monsieur, parlez francais, s’il vous plait! Господа! Говорите по-французски!
– Леди и джентльмены! – так начал атеист, заложив пальцы за жилет и выставив вперед одну ногу. – Я прошу у вас извинения – я займу ваше внимание статистикой. У нас в Америке мы говорим: время – деньги. Леди и джентльмены! Какой язык больше всего в ходу во всем мире? Английский! Известно, что три четверти всего человечества говорят по-английски. Среди них шестьсот миллионов в Соединенных Штатах...
– Где это вы взяли такую цифру? Как мне известно из географии, в Соединенных Штатах насчитывают...
Так отозвался один из нас (мне кажется, что это был я). Я предполагал, что американец сгорит со стыда, а он, наоборот, меня пристыдил. Он взглянул на меня сверху вниз и, не вынимая пальцев из жилета, обратился ко мне с усмешкой:
– Мистер! Извините, но я должен вам кое-что сказать. Возьмите вашу географию и бросьте ее в море. Ваша география знает столько, сколько вы, а вы – столько же, сколько ваша география. Откуда ваша география? Из Европы? Ол-райт!..
С тех пор, как Б-г сотворил мир, такого нахала еще не было. Я чуть было сквозь землю не провалился. На меня взглянули все мои коллеги, насмешливо улыбаясь. И мне осталось одно: прикусить язык и промолчать.
А американец, между тем, продолжал свою статистику, сыпал миллионами, даже не поморщившись. По его статистическим данным выходило, что на земном шаре миллиард и двести миллионов человек; среди них шестьсот говорящих по-английски в Америке, четыреста миллионов в Англии, восемьсот миллионов в Индии, в Австралии триста миллионов, а в остальной Европе двести миллионов. А в общем, говорящих по-английски вдвое больше, чем жителей земли.
Покончив со статистикой, он заложил за жилет другой палец и патетически воскликнул:
– Назовите мне какой-нибудь другой язык, на котором говорили бы такие люди, как Шекспир, Мильтон и Байрон! Леди и джентльмены! Мы, тринадцать президентов, должны признать английский язык нашим государственным и национальным языком!
– Национальным языком! – вскакивает националист, отчаянно размахивая руками. – Стыд, позор! Как это не стыдно еврею предлагать на своей территории чужой язык, когда в нашем распоряжении наш собственный святой древнееврейский? Стыдно и смешно, когда евреи восхищаются чужими Мицкевичами, Байронами, Шекспирами и забывают своих великих писателей! Где Иеремия? Где Исайя? Где Иезекииль? Я вас спрашиваю, долго ли еще мы будем рабами, восхищаясь чужим только потому, что оно чужое? Стыдно! Мы дети одного народа – почему нам не укрыться под одним флагом? Почему нам не ввести общий язык – древнееврейский? У нас должен быть один Б-г, должна быть одна религия! Одна история, одна страна!
– Heidod! – подхватил сионист, и его поддержали идеалист и ортодокс. Они втроем (с ними и дама) затянули еврейский национальный гимн:
Ойд лой овдо тиквосейну -
Еще не утеряна наша надежда.
Надежда наша старая...
Удивительное дело! Этот гимн произвел на территориалиста ужасающее впечатление. Он вскочил, потом снова уселся и еще раз вскочил, словно ужаленный, – и в конце концов, заговорил:
– Уважаемые коллеги! Совершенно правильно, что вопрос о языке является столь же серьезным, как вопрос о территории. А он у нас разрешен следующим образом: все равно какую, – лишь бы территорию. Поэтому вопрос о языке должен быть поставлен точно так же: все равно какой язык – лишь бы язык. А для того, чтобы прекратить бесконечный спор о языке, я предлагаю выработать новый язык, всемирный, на манер эсперанто или воляпюка.
– Браво! Браво!
Судя по аплодисментам, предложение территориалиста о новом эсперанто было принято с удовольствием.
Возможно, что мы в тот же день уселись бы за работу и занялись бы подыскиванием новых слов для нового языка, но мне тоже вздумалось поговорить.
Собственно говоря, в споре относительно языка мне как писателю следовало бы занять первое место. Но я вообще такой человек, что всюду и всегда люблю быть последним.
Я убежден, что и в спорах и при еде в выигрыше тот, кто последний.
– Евреи! – на этот раз я обратился к ним на идише. – Я должен сознаться, что я солидарен с последним оратором. То есть, собственно говоря, я солидарен со всеми, но с ним больше всего. Для нас нет лучшего и более подходящего языка, как эсперанто. Я хочу только сделать маленькое замечание: над нашим эсперанто или воляпюком нам не придется долго работать. Оно у нас уже имеется готовым. Это наш еврейский язык, наш народный язык – идиш.
– Жаргон?.. Грязный уличный язык? Диалект гетто? Воровской язык?
Такие замечания полетели со всех сторон. Но я принял их спокойно и продолжал:
– Я знал, что вы так скажете, я к этому приготовился, но это меня не трогает. Знаете, почему? Я убежден, что, выслушав меня, вы со мной согласитесь. Прежде всего давайте обсудим, что такое представляет собой воляпюк. Воляпюк – это язык, состоящий из коротких слов, не имеющий грамматики и легко усваиваемый. А в идише мало коротких слов? Одним «ну» вы можете выразить столько, сколько вы не выразите сотнями слов другого языка. А насчет грамматики... Скажите, много ли грамматических правил в идише? Найдите мне подобные вольности в другом языке! А насчет изучения его и говорить нечего! Разве его надо изучать? Это ведь смешно! Кто из нас, тринадцати, не знает идиша! И разве на всем земном шаре, попадая к евреям, вы не можете объясняться на идише? Я сам могу похвастаться... Я разъезжал немало по белу свету со своим идишем, был даже в Америке, и, слава Б-гу, всюду смеялись – значит, меня понимали. Итак, евреи, нашим языком будет воляпюк и нашим воляпюком – наш идиш, наш народный язык! Да здравствует народ! Да здравствует народный язык! Ура!
– Ура! – поддержали три четверти всего собрания.
Промолчали только капиталист и ассимилятор, а американский нахал не ограничился только молчанием: он сунул два пальца в рот и отчаянно засвистел. Но я не обратил на это внимания. Мое предложение о «еврейском воляпюке» было принято с восхищением.
Пролетарий подошел ко мне, пожал мою руку и долго-долго благодарил меня. Тотчас же началось другое препирательство: какой диалект ввести в употребление? И тут-то заварилась настоящая каша.
Прежде всех, конечно, выступил капиталист, предлагая брать как можно больше немецких слов. Понятно, тот-час же вскочил социалист, он предложил:
– Пусть каждый говорит по-своему.
Тогда поднялся ортодокс и предложил воспользоваться тем диалектом, который в ходу у них в Литве.
Эти слова не понравились ассимилятору: он вскочил как ошпаренный. Вся кровь бросилась ему в лицо. Он подбежал к ортодоксу и наградил его лестными прозвищами:
– Литвак! Лобус! Дубина! Ослиный рог!
Понятно, что все эти предложения имели своих сторонников и противников. Кое-кто защищал ортодокса, считая вполне правильными его слова о литовском идише. Другие же утверждали, что польский идиш самый красивый.
Вмешался, конечно, атеист, нахал из Америки, и сказал, что и польский идиш, и литовский никуда негодны, настоящий идиш у них – в Соединенных Штатах. Он встал в свою любимую позу и обрушился на нас:
– Что это за идиш у вас в Ев
ропе, когда в нем все шиворот-навыворот! «Леди» у вас называется женщиной, «мони» – деньгами, «китчен» – кухней, «паппер» – газетой. И это язык? Или взять, например, имена. «Джек» у вас Янкель, «Чарли» – Хаим.
Речь американца очень не понравилась собранию: не так речь сама по себе, как весь ее тон – поучительно-заносчивый. Собрание зашумело, загудело. Все заволновались, разговорились и Б-г весть, что могло бы быть в результате, но как раз произошло удивительное, почти невероятное событие, которое положило конец всем нашим дебатам и нашим тринадцати штатам.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Если бы я был на всем острове один, я бы тоже мог рассказать вам невероятные истории, как это сделал Робинзон. Но я не один и поэтому должен точно и строго держаться правды. Я убеждаюсь, что все мои двенадцать коллег читают мои описания, и попробуй я только уклониться в сторону, как они учинят мне скандал невероятный...
От имени своих вышеупомянутых коллег и от имени самого себя я должен сказать, что мы сделали огромную ошибку и за это поплатились. Нам надо было, прежде всего, исследовать остров, а мы этого не сделали; надо было пройти весь остров вдоль и поперек, а не застрять на бананах, орехах и политике.
Коль скоро нас тринадцать человек, то мы представляем собой более или менее заметную силу... А что вышло из всех наших философствований? Да, пословица недаром говорит: человек задним умом крепок...
Все эту пословицу знают и все же... Мы, тринадцать Робинзонов, чувствовали себя на острове полными хозяевами, а когда мы занялись переливанием из пустого в порожнее, то есть я хотел сказать, политикой, мы погрузились в нее по уши, забыв обо всем остальном, занявшись организацией штатов. Выработать конституцию – вот что было главным вопросом нашего существования. А погрузившись в политику, мы, как всякие политики, махнули на все рукой. Нам казалось, что весь остров принадлежит нам, что мы единственные владыки.
Впрочем, все люди таковы. Каждому человеку кажется, что только для него одного Б-г сотворил мир, что только исключительно для него земля покрывается зеленью, дрожат и переливаются звезды. И мы, тринадцать Робинзонов, замкнулись в своем маленьком мирке и не пожелали узнать, что делается за нашими плечами.
Кто из нас мог подумать, что по ту сторону горы живет огромное количество людей? Кто из нас мог подумать, что там находятся дома, великолепные дворцы и убогие хижины, роскошные сады и угрюмые тюрьмы?
Кто мог знать, что по ту сторону горы кипит и бурлит жизнь, что там живут, работают, веселятся и торгуют? Что там любят, ненавидят, целуются и воюют, рождаются и умирают, как повсюду на земном шаре.
Только один человек постоянно твердил о том, что поблизости должны быть люди. Это был пролетарий. Он не раз говорил, что из-за горы доносятся выстрелы. Конечно, мы смеялись над ним. Мало ли что может почудиться простому человеку?
Однажды он пришел к нам и заявил, что пропали несколько коз. Но... мы это выслушали и пропустили мимо ушей. Через несколько дней он пришел с другой новостью. «Что нового?» – «Козы нашлись» – «Поздравляем!» – «Не в этом дело» – «В чем же дело?»
– В том, – говорит он, – что они вернулись с красными ленточками на рогах.
– Так что же?
– Это значит, что козы были дома и что хозяева украсили их лентами.
Не знаю, что смешного было в этом, но мы покатились со смеху. Простой человек не понимает шуток!..
Однажды он пришел с новой небылицей: кто-то по ночам выпивает молоко.
– Домовой! – говорит один из нас шутя.
– Дело нечистое! – произносит другой.
И мы переглядываемся с усмешкой.
– Народ все еще суеверен... Простой человек верит во всякую чушь...
Не знаю почему, но пролетарий питал ко мне более добрые чувства, чем к другим. Он мне рассказал по секрету, что по ночам слышит шаги. Он клялся, что по утрам он находит свежие следы, что каждую ночь что-нибудь да случается: то молоко выпито, то исчезают бананы. Уже давно, говорит он, вокруг нас копошится вор, но он не может поймать его...
Сказать по правде, я тоже не доверял рассказам пролетария, а остальные даже и не прислушивались: некогда было.
Вдруг...
Мы не знаем откуда, но перед нами вырос какой-то человек, за ним еще один и еще один, и еще один... Какие-то странные люди, высокие, здоровые, с длинными бичами в руках – по-видимому, пастухи. У всех суровые лица, длинные бороды. Появились они точно из-под земли, похожие на башибузуков с лубочной картинки.
Читатель может легко себе представить наше состояние, когда мы увидали этих людей. Мы все инстинктивно обернулись и взглянули на нашего единственного защитника – на пролетария, который был вооружен всего-навсего длинной палкой и несколькими камнями. Этими камнями можно пробить голову любому разбойнику, но тогда, когда он один и не сопротивляется. Но что мы могли сделать против целой банды башибузуков, которые даже не предупредили нас о своем приходе...
Мы сделали то, что сделал Наполеон в 1812 году, увидав, в какую страну он попал... Разница лишь в том, что Наполеон не захотел этого сделать и тогда, когда его поколотили, а мы тотчас же сложили оружие и отдали в распоряжение врагов...
Первым выступил, конечно, капиталист. Он обратился к башибузукам и вежливо спросил их по-немецки, откуда они пришли и что им надо...
Если речь идет о деньгах – он может им выдать чек в любой банк Парижа, Берлина, Лондона, С.-Петербурга.
Но слова капиталиста о контрибуции были напрасны: башибузуки, видимо, ничего не смыслили в немецком языке.
Тогда на сцену появился социалист; он коротко и ясно спросил их по-русски:
– Что надо?
– Зачем вы обращаетесь к ним на таком варварском языке? – воскликнул американец-атеист и, встав в позу, обратился к башибузукам с продолжительной речью, в которой я смог уловить только два слова: «джентльмены» и «доллары».
А башибузуки стояли с открытыми ртами, переглядывались и, по-видимому, в эту минуту думали: «человек плюется, а воображает, что это он разговаривает».
Тогда наша дама заговорила по-французски. Башибузуки взглянули на нее и усмехнулись. Что означала эта усмешка – я не знаю, но что они не поняли ее французского языка – это было ясно, как Б-жий день. Они перебили ее и, указывая на коз, забормотали:
– Банга зиа ратай галпа.
Подите-ка разберитесь в этих словах!
– Знаете что, – воскликнул националист, – ведь вполне возможно, что и они из наших. Я когда-то читал про таких же евреев, живущих где-то на Кавказе. Они одеваются, как башибузуки, но достоверно известно, что они признают обряд обрезания и говорят по-древнееврейски. Что ж, поговорить с ними по-древнееврейски?
– Конечно! Конечно! – подхватили сионист и ортодокс и заговорили с ними по-древнееврейски.
Но, видимо, кавказские башибузуки смыслили в древнееврейском столько же, сколько понимают в нем английский «реверенд»* или казенный раввин маленького местечка... Они выслушали националиста – и снова указали на коз и снова забормотали:
– Банга зиа ратай галпа.
После этого они щелкнули бичами и крикнули:
– Айда!
Мы поняли, что нам приказывают идти.
При других обстоятельствах мы, конечно, сперва дебатировали бы вопрос о том, кому идти первым, но на этот раз мы, тринадцать представителей тринадцати штатов, обошлись без дебатов, опасаясь, кстати сказать, вторичного и более энергичного приглашения, – и мы пошли с башибузуками и со стадом коз на гору.
Шли мы вразброд. Каждый из нас был погружен в свои думы. О чем думали остальные – я не знаю. Я лично думал о прочитанном романе, где говорилось о капитане Гарибабе и людоедах из племени «Таратута».
Существует поговорка: «раскаиваться никогда не поздно». Вспоминаю ее по поводу романа о капитане Гарибабе. Этот в высшей степени интересный роман, как я уже вам говорил, написан и издан там, где издаются все захватывающие романы, то есть в Америке. Есть люди, которые не питают доверия к таким произведениям. Должен сознаться, что к числу этих людей принадлежал и я. Но теперь, когда то же самое происходит со мной, когда я в положении капитана Гарибабы – я бью себя в грудь и прошу прощения, я раскаиваюсь. С сегодняшнего дня и впредь я верю таким романам!..
Правда, кавказские башибузуки нас не связали, не положили на огонь, не зажарили нас, но ведь все это могло быть! Кто мог им помешать нанизать нас, тринадцать президентов на вертел и закружиться вокруг нас в бешеной пляске?
Конечно, каждый из нас трепетал молчаливо... И мы шли тихо, опустив головы, не разговаривая. Куда мы идем – мы не знали.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Глас народа – глас Б-жий. Если народ говорит, что тринадцать – роковое число, значит, это правда. Я, например, знаю таких людей, которые ни за что не поселятся в дом номер тринадцатый, хоть озолоти их. В тринадцатое число они никогда не поедут. Если у них тринадцать дочерей – они считают это величайшим несчастьем. Я того же мнения. Мне это доказали наши злоключения. Правда, неизвестно было ли бы лучше, будь нас двенадцать или четырнадцать. Возможно, что тогда произошло бы нечто еще худшее. Я бы мог привести вам много примеров, но это отнимет много времени, а я должен покончить с тринадцатью.
Итак, мы, тринадцать президентов, обратились в жертвы. Дикие, бородатые башибузуки с длинными бичами напали на наши мирные колонии, заговорив с нами на каком-то непонятном языке, и погнали нас вместе с козами, которые так долго и так верно нам служили.
И мы не сопротивлялись, мы пошли туда, куда нас повели – тихо и молчаливо, как послушные овечки, даже не разговаривая между собой...
С кем нас можно было сравнить? С несчастными принцами, которых выгнали из насиженных мест, лишили короны и ведут в темницу.
Наше печальное прошлое было за нами; наше будущее было прикрыто темным покрывалом. Мы не знали, что произойдет с нами. Поэтому мы так грустили. Тихо и печально было все вокруг. Раздавался только звук наших собственных шагов, блеяние коз и удары бичей. Как долго мы шли – я не могу вам сказать. Во всяком случае, не больше пяти миль или еще меньше, и все время в гору, все время лесом. И как только мы вышли из леса, мы увидели перед собой новый мир. Перед нами расстилались улицы, неслись поезда, дымились фабричные трубы и беспрерывно двигался живой людской поток. Как ни печальна была наша участь, все же мы чрезвычайно обрадовались и готовы были кинуться друг другу на шею. То было, другое было, а все же каждый из нас мечтал в конце концов выбраться отсюда, добраться до родных мест, увидеть своих близких.
На острове мы привыкли к тишине, и гул города, шум паровозов, крики толпы оглушили нас. Когда мы увидели детей, возвращающихся из школы с ранцами на плечах, мы прослезились. Нет сомнения, что это были хорошие слезы – слезы радости, благодарности. Шутка ли! Дети! Наше будущее поколение! Наша молодежь!
И наша молодежь, увидав нас, тринадцать пленников, идущих вместе с козами в сопровождении башибузуков, остановилась и устроила нам овацию. Они не только встретили нас криками «ура» на своем диком языке, но даже пошли за нами и все время, не переставая, гудели, свистали, пели и ежеминутно вскрикивали:
– Банга зиа ратай галпа! Банга зиа ратай галпа!
Повсюду молодежь обладает, слава Б-гу, такой силой, что притягивает к себе и взрослых. Можете себе легко представить, какая толпа окружила нас! И мы чрезвычайно обрадовались, когда наконец нас и коз завели в какой-то двор и заперли ворота, избавив от надоедливых зевак.
Во дворе нас раздели и очень вежливо обыскали, ища оружие.
Увидав, что с нами обращаются не так, как с капитаном Гарибабой, мы осмелели и попробовали протестовать.
Первым запротестовал наш социалист:
– Это большое свинство! Они позволяют себе обыскивать мирных граждан.
И американский джентльмен, который все время был тише воды, ниже травы, разозлился. Он заговорил на своем американском диалекте, угрожая пожаловаться представителю Северо-Американских Соединенных Штатов. С ним, со свободным гражданином, обходятся, как с последним воришкой! Но все эти протесты помогли нам, как мертвому – банки. Нас ощупали по всем правилам и ввели в какой-то дом, по-видимому, в судилище, ибо подле нас очутились какие-то странные жандармы в невероятно высоких шапках. Эти жандармы вместо сабель держали в руках длинные трубки. Эти трубки не столько причиняют боли, сколько производят звону. Я знаю это по собственному опыту, я это испытал на своих плечах. Я как-то зазевался, глядя по сторонам, и один из жандармов угостил меня...
Нам приказывали идти быстрее. Ясно было, что нас хотят как можно скорее допросить, обвинить и осудить по законам этой дикой страны.
Нас ввели в пышную, разукрашенную залу и усадили на великолепные мягкие стулья, на каких мы давно уже не сидели.
Встретил нас почтенный господин благообразной наружности с цветком в петличке. Это был президент или губернатор острова. Он обратился к нам на своем диком языке, но, увидев наше недоумение, позвонил, сказал что-то одному из жандармов – и минут через десять появился переводчик, маленький лысый человек в очках, черненький с тоненькими усиками, по всем манерам – настоящий европеец.
Он представился нам как ученый-лингвист, знающий тринадцать языков. По всей вероятности, это был еврей, ибо кто же, кроме еврея, может знать тринадцать языков и ни одного более или менее сносно?
Много времени прошло, пока мы смогли понять лингвиста, а он – нас. В результате оказалось, что из тринадцати языков он лучше всего знает идиш, потому что (так объяснил нам лингвист) в нем имеются элементы всех других языков.
– Возьмем, – сказал он, – наш язык, который чужд всем европейским языкам, а все же в нем есть общие с идишем слова. Например: печь, лопата, сковорода; или вот у вас человека недалекого называют «типеш» – у нас тоже «типеш».
Не знаю почему, но нашему националисту вздумалось вступиться за святой язык. Он вскочил и не своим голосом крикнул:
– Неправда! Это не жаргонное слово, а древнееврейское!
Националиста поддержали сионист и ортодокс. Увидев, что дело плохо, лингвист стал оправдываться: он и сам знает, что это слово древнееврейское, но ведь это все равно: дурак остается дураком на всех языках... Только тогда мои коллеги успокоились – и начался допрос.
Я считаю излишним передавать читателю все заданные нам вопросы и все наши ответы. Достаточно, если я передам их вкратце. Мы узнали, что по законам этой страны мы объявлены уголовными преступниками и что нас обвиняют по трем пунктам: 1) мы шпионы, пришедшие с намерением изучить страну; 2) мы захватили чужую территорию; 3) мы захватили чужое стадо коз и пользовались чужим молоком.
Какое наказание следует нам за это, мы, конечно, не знали, но все же поняли, что это пахнет чем-то очень скверным. Хуже всего то, что нас приняли за шпионов. Даже у нас в цивилизованных странах со шпионами обращаются не особенно нежно, а тем более в этой дикой стране, где вместо тюрем и казематов – широкий, чистый двор, а вместо сонма прокуроров, следователей и судей – всего-навсего один человек. Я часто читал, что дикие народы круто расправляются со шпионами. Раз-два – и им рубят пальцы, вырывают языки и говорят: «теперь вы свободны».
К счастью, нам дали возможность оправдываться. Мы через переводчика рассказали про все наши приключения.
Губернатор выслушал наше повествование с большим вниманием, ни разу не перебивая, а уж потом задал ряд вопросов, на которые мы должны были ясно и чистосердечно ответить. Эти вопросы и ответы я передаю читателю с точностью.
Губернатор: Почему вы все время жили на одной стороне горы? Почему вы не пожелали сделать экскурсию по стране?
Мы: Мы разделились на отдельные колонии.
Губернатор: Чем же вы занимались?
Мы: Организацией нашего общества.
Губернатор: В чем состояла ваша организация?
Мы: Мы основали тринадцать колоний, образовали тринадцать соединенных штатов, выбрали тринадцать президентов, выработали тринадцать конституций на тринадцати различных языках.
Губернатор: Вы принадлежите к тринадцати различным нациям? Различных вероисповеданий?
Мы: Ничего подобного! Мы все дети одного народа. У нас одна религия.
Губернатор: Почему же вы говорите на различных языках?
Мы: В этом виновата наша история. Мы разбросаны по всему миру, мы находимся в разных странах, говорим на разных языках.
Губернатор: Кто же вы? К какой нации вы принадлежите?
Мы: Мы евреи.
Губернатор: Израелиты?
Мы: Израелиты.
Губернатор: Это вы потомки Авраама, Исаака и Иакова? Это вы создали книгу, которая зовется Библией? Это вам принадлежала страна, которая называлась Сионом? Вашего короля звали Соломоном? У вас был пророк Исайя? Храм, разрушенный римлянами? О, я много-много читал о вас в нашей библиотеке! Мы все читали. Ваша Библия для нас свята. Поклянитесь Библией, что все рассказанное вами – правда, и я вас освобожу...
Само собой понятно, что мы дали клятву. Даже американский атеист и даже социалист поклялись вместе с нами.
Выслушав нас, губернатор что-то написал, а потом поднялся с бумагой и прочел нам приговор. Переводчик перевел его слово в слово:
«Сегодня привели ко мне тринадцать чужестранцев, пойманных по ту сторону горы. К ним были предъявлены обвинения в шпионстве, в захвате чужой территории и в краже стада коз. Выслушав их объяснения при помощи переводчика и –
принимая по внимание, что они происходят от библейского народа, который за свои грехи должен блуждать по всему миру, не находя убежища;
принимая во внимание, что несчастные путешественники были выброшены морем на нашу территорию, которую они сочли необитаемой и потому основали на ней тринадцать колоний, устроили маленькую республику из тринадцати штатов, надеясь когда-нибудь найти избавление при помощи случайно проходящего парохода или какого-нибудь другого чуда;
принимая во внимание, что наши глупые козы сами заблудились и сами подошли к чужестранцам, которые волей-неволей должны были питаться бананами и молоком наших коз, –
я нахожу, что обвиняемые: 1) не шпионы; 2) не захватывали территории; 3) коз не крали.
Я приказываю поэтому обвиняемых освободить».
Прочитав приговор, губернатор велел перевести нас в другую комнату и накормить.
Комната оказалась большой и светлой. В ней стояли длинные столы. Нас усадили и сказали, что мы можем потребовать любое кушанье. Конечно, каждый из нас потребовал блюдо по своему вкусу. Например, капиталист велел подать себе бифштекс. Ортодокс попросил сварить яйца. Националист попросил рубленой печенки с гусиным салом. Ассимилятор потребовал кое-что из польской кухни: «рыбу по-жидовски» и «фляки по-польски». Сионист заказал бутылку вина марки «Кармель». Наш социалист что-то заказал переводчику, и я уловил знакомое аппетитное словечко: «водочки»! Американец попросил стаканчик «бренди», пару «сандвичей», «плум-пудинг», «стайк», бутылку «дзинжет бир» и гаванскую сигару «Куба», и рюмочку «зжамайка» – и больше ничего. Дама потребовала бисквитов, мороженого.
После обеда нас повели опять к губернатору. Он нас познакомил со своей супругой. Это была весьма импозантная женщина с высоким блестящим лбом. Он ей сказал, что мы потомки Авраама, Исаака и Иакова. Нас угостили орехами и бананами, которые, между нами говоря, давным-давно надоели нам – но этикет!
Каждый из нас счел своим долгом преподнести кое-какие комплименты губернатору и его супруге. Некоторые произносили речи. Например, американский атеист попросил переводчика передать губернатору, что он считает его первым джентльменом после президента С.-А. Соединенных Штатов, а жену губернатора – первой «леди» во всем мире. Он убежден, что губернатору, если он только приедет в Америку, окажут блестящий прием. Он обещал губернатору написать о нем во всех газетах и журналах.
После американца поднялся ортодокс и сказал, что он и его коллеги будут всю жизнь молиться Б-гу за губернатора, за его жену и деток, внуков и правнуков.
Тут на губах губернатора мелькнула легкая усмешка.
Переводчик сказал нам, что губернатор очень благодарен за себя и за жену, но не за потомство, ибо у него нет детей.
– Ну так мы попросим Б-га, чтобы Он дал им детей.
Так сказал ортодокс. После этого встал территориалист и попросил передать губернатору свою глубокую благодарность за прием.
– Я обязательно буду на конгр
ессе территориалистов и передам все то, что я здесь слышал и видел. Я им скажу, что лучшей территории для известной части нашего бедного народа не найти. Я надеюсь, что мои товарищи, с Зангвилем во главе примут это во внимание и вышлют сюда экспедицию из знающих людей для изучения нашей стороны, чтобы поселить здесь хоть часть наших бедных братьев, которых притесняют в так называемых цивилизованных странах...
Каждого оратора губернатор благодарил отдельно. Когда очередь дошла до территориалиста, губернатор попросил передать, что, с одной стороны, он ничего не имеет против эмиграции. По их законам всякий человек без различия национальности и вероисповедания может приехать к ним и жить, сколько ему угодно. С другой же стороны, он, губернатор, сомневается, сможем ли мы, евреи, найти здесь подходящую территорию. Он против евреев, упаси Б-же, ничего не имеет. Наоборот, он так восхищается нашей Библией, нашими пророками!
– Но так как земля израильская перешла к чужим, так как евреи уже столько лет находятся в изгнании, то он, губернатор, видит в этом перст
Б-жий. По-видимому, евреи прогневали Б-га, и Сам Б-г не хочет, чтобы евреи жили на своей земле. А дать им территорию – это значило бы пойти против Б-га. Кто же захочет пойти против Б-га!
Так закончил добрый губернатор, двусмысленно улыбаясь, и приказал своим слугам завязать нам всем глаза, посадить нас на пароход и отвезти до ближайшего иностранного порта...
И – нам завязали глаза, посадили нас на пароход и повезли.
На пароходе, сидя в уголку, я подумал о великом Б-ге, который создал мир – и ни кусочка земли, ни одного уголка для своего старого избранного народа Израиля!..
Перевод с идиша А. Н-ова
«Новый Восход», 1913
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru