[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2002 СИВАН 5762 — 6 (122)

ДВЕ АРТЕЛИ

Семен Чарный

В 30-е годы прошлого века, когда только кончился нэп, жизнь религиозных евреев в СССР стала неуклонно ухудшаться, и те, кто никак не хотел порывать с иудаизмом, были вынуждены выказывать свою полную к нему индифферентность.

В результате многие из них были объявлены «лишенцами» и, спасаясь от преследования местных властей, хлынули с разных концов страны

в Москву. Лишь немногие из переселенцев, в основном хасиды Хабада, сохраняли верность традиционному образу жизни. Люди старались затеряться в огромном городе и, чтобы скрыть свое происхождение, нередко шли на любые ухищрения вплоть до перемены имени и фамилии. Впрочем, быстро сообразив, что в большом городе есть не только большие плюсы, но и большие минусы, евреи переселялись в Подмосковье, где над властями довлели хозяйственные и экономические проблемы. Вынужденные прежде всего заботиться о выполнении плана, а не об идеологии, они сквозь пальцы смотрели на организованные по национальному признаку ремесленные хасидские артели, где религиозные евреи беспрепятственно могли соблюдать свои традиции, Субботу и праздники.

Большое число хабадников отправлялись подальше от Москвы – более чем за 100 километров, в такие города как Егорьевск, Можайск, Дорохово и другие. В Егорьевске согласно переписи 1939 года проживали 480 евреев, в Можайске – 240.

В самом Можайске наиболее рьяные хасиды не селились, они облюбовали деревню Ямская слобода: туда съехалось 57 семей. В основном это были «социально чуждые элементы»: бывшие раввины и меламеды из городов, дотоле находившихся в черте оседлости, причем довольно молодые – многим в начале 1930-х годов было по 30 – 35 лет. Формально большинство из них состояли в филиале артели «Можайский металлист», но занимались они и другой деятельностью. Арон Цейтлин, например, был ткачом-надомником. Залман Брутман, приехавший из Белоруссии в 1934 году, организовал в собственном доме синагогу и был там и раввином, и шойхетом. А поскольку квалифицированных шойхетов к тому моменту в Москве почти не осталось, то откошерованное р. Залманом мясо расходилось моментально, принося ему неплохой доход.

Из черты оседлости продолжали тянуться в сторону Москвы евреи. Для них в селе и в Можайске собратья старались организовать несколько кошерных столовых. Чтобы облегчить им жизнь, жители Ямской слободы зачастую прописывали прибывших у себя. Один только вышеупомянутый Брутман прописал в своем доме не менее 10 человек. Как новички, так и уже обосновавшиеся здесь – все старались сохранить традиционный образ жизни. Они организовали подпольный хедер, соблюдали Шабос и праздники и, конечно, в такие дни не пускали в школу детей. Какие бы преимущества ни были на новом месте по сравнению с теми, откуда они приехали, все лелеяли одну мечту – уехать в Палестину. Девять человек даже успели подать заявления с просьбой о разрешении выехать из страны, как тут... Но об этом чуть позже.

Что касается хасидов, обосновавшихся в Егорьевске, то они объединились в артель «Мебельщик» Моспроммебельсоюза. Она была создана в 1932 году обойщиком Н.И.Пинским, происходившим из семьи, давшей Хабаду в минувшем веке нескольких раввинов и духовных учителей. В артели работали М.Футерфас, А.Белецкий, З.Аронов, М.Гольдин, Л.Герцович и другие – всего 17 евреев. Вероятно, артель была прикрытием для ешивы, подобная практика в то время была весьма распространена.

Самым молодым членом артели был родившийся в 1912 году Евель Каган, работавший с июня 1936 года кладовщиком. До Егорьевска ему пришлось немало поездить по стране. Родился он в небольшом белорусском местечке Щедрин, где отец его был раввином. Когда мальчику исполнилось 10 лет, семья была вынуждена перебраться в Невель, там он, по всей вероятности, учился в хедере и в ешиве. В 1931 году в 19 лет Евель Каган отправился в Москву. С этой поры он мог рассчитывать только на себя, тем более вскоре до него дошли вести, что отцу в 1933 году пришлось выехать в Латвию – фактически он был выслан из СССР. В Егорьевск же Евеля, кроме заработка и прочего, привлек слух о существовании еврейской артели во главе с религиозным евреем.

Как сыну «контрреволюционера» Кагану было труднее всех. Ему приходилось держаться иначе, чем другим собратьям: например, в субботу было необходимо являться на рабочее место, хотя другие члены артели по субботам и праздникам не работали, даже неевреи. Правда, Евель старался не выполнять запрещенных в этот день еврейским законом работ.

Была в Егорьевске своя подпольная синагога. Она располагалась на квартире у бывшего меламеда Шмуэла Левина. До того как попасть в этот городок, Левин исколесил полстраны. В 1923 году он стал одним из посланцев Ребе Раяца, которые организовывали либо восстанавливали ешивы. В 1924-м в Ростове-на-Дону Левин создает ешиву с 20 учащимися. В 1926-м он перебирается в Невель, который во второй половине 1920-х годов приобретает в Псковской губернии славу еврейского религиозного центра. Видимо, именно там Левин и познакомился с Каганами и еще одним из работавших в артели евреев – Аронштамом, преподававшим в ешиве, созданной Левиным.

Когда в 1929-м в Невеле сотрудники ГПУ начали массовые аресты еврейских активистов, Левину пришлось перебраться в Торопец. Если бы он «залег на дно», возможно, власти оставили бы его в покое, но он свою деятельность продолжал. В 1931 году он посылает в Варшаву письмо своему старому знакомому, с которым не виделся почти 20 лет, и пишет, что хотел бы работать на благо иудаизма и Ребе, да не может, поскольку находится в большой нужде. Вскоре на его имя пришла открытка с поздравлением от Ребе, а также 5 долларов и полфунта стерлингов в качестве начального капитала. В результате, в то время, когда по всей стране закрывают синагоги, в Торопце у хасидов нелегально появилась своя. Левиным вновь заинтересовалось ГПУ. Когда в 1933 году ему пришел вызов на беседу в эту организацию, он предпочел «уйти по-английски», переехав в белорусский город Климовичи. Однако и здесь он задержался недолго, поскольку организованная им с помощью еще одного перевода в 5 долларов синагога также привлекла пристальное внимание «органов», и в 1935 году Левин снова совершил переезд – так он оказался в Егорьевске.

Большой террор 1936 – 1939 годов, естественно, не обошел стороной Хабад. Внимание «органов» к общине в Ямской слободе привлекло следующее обстоятельство. В мае 1937-го из-за того, что убыточная артель была перепрофилирована, распался ее филиал «Можайский металлист». Руководство артели, которому подобная ситуация грозила обвинениями во вредительстве, не нашло ничего лучше, как свалить вину на религиозных евреев – на кого же еще?! Так бывший климовичский раввин р. З. Певзнер и его коллега из украинского городка Кролевец р. З. Хургин были обвинены в том, что якобы демонстративно вышли из состава артели и призвали к этому других, и это привело к ее развалу. Обвинение обернулось арестом, и 8 человек оказались в Можайской тюрьме: 20 сентября 1937 года – Цейтлин, Брутман и некий Х. Абрамов, а остальные – 10 октября.

Самого старшего из обвиняемых, 57-летнего Меера Шнеера, прибывшего в Подмосковье из Климовичей в 1936 году, обвинили в «чуждом социальном происхождении», в связи с заграницей, припомнили ему и сына, в тот момент отбывавшего срок за приверженность сионизму в суздальской тюрьме. Брутмана обвиняли главным образом в нарушении советского законодательства об отделении церкви от государства. Он пытался защищаться, объяснял, что советские законы в этой области хорошо знает, а не регистрировалась их община потому, что прокурор Можайского района будто бы сказал их представителю, что объединение до 20 человек считается только религиозной группой, а не общиной, и потому они могут молиться без всякого письменного разрешения. Дети же не ходили в школу, поскольку сами не хотели... Словом, быстрым натиском добиться у Брутмана признания вины не удалось. И все же невежественный следователь (времена, когда следствие вели специалисты из «секретного отдела» ГПУ давно прошли, и сейчас этим делом занимался местный техник-лейтенант) взял реванш, определив «фарбренген» как «антисоветское сборище».

Обвиняемые стойко отрицали все возводимые на них поклепы, единодушно уверяя следователя в том, что никакой антисоветской организации не было и молитвы «Дал бы Б-г нам вырваться из беды, которую создала Советская власть» тоже никто не читал. Единственное, что все признавали, – это намерение выехать в Палестину, поскольку не видели в том ничего предосудительного (широкое применение статей уголовного кодекса об измене Родине путем выезда за рубеж было еще впереди). Однако упорство обвиняемых не помешало технику-лейтенанту Шейкину в рекордно короткие сроки (к 15 октября 1937-го) подготовить обвинительное заключение. Не исключено, что некоторых обвиняемых он так и не успел допросить.

Обвинение было стандартным – создание антисоветской группировки со связями в Москве и Биробиджане, разжигание национальной вражды (под этим подразумевалось якобы имевшее место требование не принимать в артель русских), выезд в Палестину, агитация за развал артели. Для придания большей весомости обвинительному заключению оно было дополнено состряпанными на скорую руку уже в ноябре справками сельсовета Ямской слободы, характеризующими обвиняемых буквально как исчадий ада. Итак, 20 декабря того же года «тройка» УНКВД приговорила всех обвиняемых, не дав им даже ознакомиться с делом, к 8 годам исправительно-трудовых лагерей.

Вернувшиеся в родные места по отбытии срока наказания вряд ли смогли там найти что-то привлекательное для обустройства жизни. Община в Ямской слободе уже вскоре после ареста восьмерых товарищей начала клониться к упадку, а Великая Отечественная война, Холокост довершили дело. Те же из этой восьмерки, кому удалось дожить до эпохи реабилитации, добились, чтобы в сентябре 1959 года их дело было пересмотрено. В заключении, написанном капитаном КГБ Егоровым, занимавшимся пересмотром дела, было отмечено, что, хотя часть свидетелей называла Цейтлина и Брутмана организаторами нелегальной секты, об антисоветских собраниях они рассказывали весьма неконкретно. При этом некоторые свидетели, давшие в свое время показания против арестованных, теперь утверждали, что их показания следователь записывал неверно. А бывший в 1937-м председателем сельсовета рассказал, что справки-характеристики обвиняемых были подготовлены по требованию НКВД и фактически под диктовку следователя.

Конечно, осенью 1937 года из религиозного еврейства пострадали не только 8 жителей Можайской области. Под репрессии попала вся верхушка московской еврейской общины – главный раввин Москвы Медалье и правление общины (обвинены в организации «еврейско-фашистского шпионского центра»), а также кантор синагоги на Б. Бронной М. Гутенбергер (см. «Лехаим», № 4 [120]). Все они были расстреляны в 1937-1938 годах.

Теперь внимание следователей НКВД обратилось на егорьевскую общину хасидов. Первым – 26 августа 1938 года – был арестован и помещен в Таганскую тюрьму Шмуэл Левин, на следующий день – Пинский.

57-летнему председателю артели вменили в вину участие в нелегальной хасидской организации, «ведущей активную фашистскую агитацию». 28-го числа то же произошло и с Евелем Каганом. Среди прочего его обвиняли в связях с отцом-«контрреволюционером». Отвечая на это обвинение, Каган несколько раз специально подчеркнул, что переписывался с отцом исключительно как с родственником.

Последним 2 сентября арестовали 60-летнего Израиля Аронштама. Среди основных пунктов его обвинения фигурировала «контрреволюционная агитация с целью развала трудовой дисциплины» – так было определено стремление соблюдать Шабос.

Поскольку избиение подследственных, или, как это тогда именовалось, «специальные меры воздействия», были официально разрешены, следователю – старшему лейтенанту госбезопасности Заборову удавалось добиваться от некоторых даже особо строптивых хасидов всяческих «признаний». Затем усердный лейтенант куда-то исчез (возможно, последовал за своими жертвами), и данное дело заканчивал уже некий сержант Беляев. От Н. Пинского он довольно скоро добился нужных показаний, после чего началась фабрикация очередного громкого дела об организации заговорщиков. Поскольку Пинский был знаком с выехавшим в 1933 году из СССР раввином Московской хоральной синагоги Я. Клемесом, ближайшим сподвижником шестого Любавичского Ребе, следователь немедля превратил это знакомство в акт вербовки Пинского в шпионскую организацию, «созданную по заданию Шнеерсона». Главная задача «заговорщиков», как всегда выходило в подобных случаях, была грандиозной – егорьевские хасиды вкупе с заговорщиками из других городов собирались ни много ни мало, свергнуть советскую власть и восстанавливать буржуазную демократию и капиталистические отношения, готовя для этого кадры в мебельной артели. Гешефт же самих хасидов, по мысли следователя, состоял в возможности «создать отдельное еврейское буржуазно-националистическое государство». Для всего этого якобы и была создана организация с руководящим центром в Москве (что центром может быть иной город, следователям в голову не приходило) и филиалами в Ленинграде, Киеве и других городах Украины, а также Белоруссии. Путем создания нелегальных ешив и молитвенных домов, эта организация подготавливала «контрреволюционные клерикальные кадры для активного использования в военное время» и «проводила контрреволюционную пораженческую агитацию»... Интересно, что все эти формулировки одна к одной были списаны с тех, которые предъявлялись евреям в качестве обвинений в годы первой мировой войны черносотенными кругами. Там, правда, еще фигурировали и аэропланы с золотом, будто бы отсылавшиеся немцам, но, очевидно, после массового изъятия у населения благородных металлов подобные обвинения вовсе утратили актуальность.

И все же широко раздуть «заговор» не удалось: выяснилось, что Пинский не может назвать никого из возможных «главарей» за исключением выехавшего Клемеса и некоего Майзуса, до которого следствие также не могло добраться. А кроме того, арестованные, дружно признававшиеся в контрреволюционной (или как тогда писали для экономии места: «к-р») деятельности, тут же начинали все начисто отрицать, когда речь заходила о шпионаже – конечно же, они были осведомлены о том, что обвинение в шпионаже обычно означало расстрел.

Следователь попытался было связать дело артели с разгромленным незадолго до того отделением «Агроджойнта в СССР», но тут выяснилось, что Егорьевск по этой линии не финансировался. Оставалось одно направление – сионистский заговор в Мосмебельсоюзе. Пинского принудили оговорить председателя этой организации Трона и его заместителя по снабжению Радченко, однако по какой-то причине и эта линия не получила дальнейшего развития. Может быть, свою роль сыграла смена следователя, а также и то, что в конце 1938-го маховик террора начал ненадолго затихать.

Как бы то ни было, но 22 февраля 1939 года обвинительное заключение против четверых арестованных было готово: то была обычная клевета с «проповедью палестинизма» и «антисоветской агитацией», с «созданием нелегальной организации» и «вербовкой новых членов»... Клевета обычная, но весьма опасная для оклеветанных. Однако, егорьевским хасидам несказанно повезло. В тот момент, когда их дела уже должны были отправиться в суд, в «органы» пришел Берия. Он затеял там массовую чистку и, чтобы сразу добиться популярности, организовал ограниченную амнистию. Так что 21 сентября 1939 года помощник прокурора по спецделам Подколезин вынес следующее заключение: «Обвинение построено на показаниях обвиняемых на первых допросах и на показаниях двух свидетелей. Передопрошенные свидетели Гвоздева и Райков фактов к-р деятельности не подтвердили и заявили, что их показания были добыты под воздействием. Поэтому, руководствуясь п. 4 и 5 ст. 204 УПК, следственное дело прекратить и обвиняемых из-под стражи освободить». Казалось бы, справедливость восторжествовала, но... На обороте заключения была сделана следующая надпись: «24.03.1950 капитан Авдания из МГБ выслано дело в связи с решением вопроса об аресте упоминаемых Пинским лиц», – репрессии продолжались. Конечно, вряд ли кто-либо из вышеназванных все еще жил на прежнем месте. Тем не менее было очевидно, что государственный Молох не собирается отказываться от жертв.

Многие хасиды из Москвы и Подмосковья в Великую Отечественную войну эвакуировались в Среднюю Азию, а оттуда в 1946 году с репатриируемыми польскими евреями пытались выехать за рубеж.

Иллюстрация С. Юдовина

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru