[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ МАЙ 2002 ИЯР 5762 — 5 (121)

Зюсс Оппенгеймер

Маркус Леман

Глава третья

Отпрыск герцога в хедере

Сочтя своим долгом быть за отца племяннику Зюссу, рабби Симха взвалил на свои плечи очень нелегкую ношу. Было ясно видно, что в жилах мальчишки течет кровь отца. Он рос легкомысленным, буйным и вздорным, и обуздать его не было никакой возможности. В первое лето рабби Симха предоставил ребенка самому себе. Целые дни Зюсс проводил в пригородных лесах и полях, забираясь на самые высокие деревья, лазая по окружавшим Оппенгейм горам и проникая в развалины старинных замков, которые строили здесь в средневековье бароны-разбойники. Мальчик неплохо умел управляться с конем и, бывало, угонял лошадей у окрестных крестьян, нимало не смущаясь опасностью подобных шалостей. Его дерзость и бесшабашность никак не вязались с его юным возрастом.

С наступлением зимы рабби Симха привел своего племянника в хедер старого меламеда реб Айзика учиться Торе.

При встрече с меламедом мальчик не выказал большого энтузиазма. Хедер до отказа был переполнен учениками, которые при появлении рабби Симхи почтительно встали.

— Реб Айзик! – обратился раввин к меламеду. – Я привел вам нового ученика. Этот малыш – мой племянник. Будьте добры, обратите на него особое внимание, не жалейте труда, а я позабочусь о том, чтобы ваш труд был должным образом оплачен. Этот ребенок – не знающий удержу шалун, но он обладает живым и развитым разумом. У него есть способности. Будьте добры, займитесь с ним алефбейсом, ивритом, Торой и Невиим. Мишной и Геморой я сам займусь с ним попозже.

– Возьми меня с собо-о-ой, – захныкал племянник, когда рабби Симха собрался уходить, – я не хочу здесь оставаться!

– Ты должен здесь остаться, сын мой, – сказал рабби Симха и с нежностью потрепал Зюсса по щеке, – ты должен учить Тору.

– Я не хочу! – завопил Зюсс, топая ногами.

– Почему, сын мой?

– Мне это место не нравится!

– Останься с нами, мой маленький ангел! – произнес старый меламед и протянул руку, чтобы потрепать Зюсса по щеке.

Зюсс в гневе оттолкнул протянутую к нему руку и завопил:

– Не смей подходить ко мне ближе чем на десять шагов, ты, неумытый баран, морда козлобородая!

Все ученики затрепетали от ужаса и побледнели. Никто никогда даже в мыслях не смел называть их строгого учителя такими словами.

Старый меламед ничего не сказал. Он на мгновение задержал свой тяжелый взгляд на новом ученике, затем крепко схватил его за шиворот, швырнул на лавку и начал сечь.

Зюсс вопил во всю глотку, суча ножками, будто рыба хвостом. После того как «приговор» был приведен в исполнение, Зюсс попытался из хедера сбежать. Но проворный не по годам реб Айзик поймал его, схватил за руку и, глядя ему прямо в глаза, изрек:

– Ты успокоишься и сядешь, или...

– Сяду, сяду! – завопил напуганный Зюсс. Железная рука меламеда сломила его строптивость. Впервые в жизни его высекли.

С тех пор Зюсс стал каждый день ходить в хедер. В учении он неожиданно проявил удивительное прилежание. Вскоре он уже знал алефбейс назубок, а иврит лился из него, как вода горного водопада. Особенно нравилось ему учить Тору.

Не прошло и несколькоких лет, как Зюсс превзошел все, чему мог научить его реб Айзик. С тех пор рабби Симха стал сам заниматься с Зюссом. Но он был слишком мягким учителем для такого трудного ученика. И хотя мальчик преуспевал в ученье, его разнузданное поведение только усугублялось с каждым днем. По натуре он не был злым, но его легкомыслие и дерзость не знали удержу. Мать его не ведала покоя. Он беспрестанно ее огорчал, и в конце концов она стала мучиться болями в сердце. Она не переставала увещевать и умолять его вести себя пристойно, слушаться дядюшку и прилежно учиться. Зюсс не был равнодушен к ее мольбам и укорам, но, к сожалению, преображался лишь на короткое время. Нравоучения вскоре выветривались из его головы, и с новой силой и изобретательностью он принимался за свои проказы, вызывая гнев окрестных жителей и причиняя немалое огорчение рабби Симхе.

Когда Зюссу исполнилось тринадцать лет и для него настало время накладывать тфилин и исполнять все заповеди Торы, у рабби Симхи появилась надежда, что теперь-то он остепенится и хоть немного обуздает свой нрав. Но надежды его были тщетны. Бурный и честолюбивый характер с возрастом неуклонно развивался.

У рабби Симхи и его жены не было детей, оттого он любил своего племянника поистине как сына и надеялся, что после смерти будет кому говорить по нему Кадиш. А тем временем бедная Бейла все слабела и угасала. Поведение сына сокращало ее дни.

Однажды, когда Зюсс подошел к ее постели справиться о здоровье, она, ухватив его за руку, привлекла к себе.

– Мой милый, мой единственный мальчик! – зашептала она ему на ухо. – Жизнь моя близится к концу. Я умираю с тяжелым сердцем, с душой, изъеденной тревогой за тебя и огорчениями. Ох, мой милый Зюсс! Что же будет с тобой, до чего ты дойдешь, если не исправишься!? Доколе еще будешь ты забавляться своими непотребными шалостями?

Глаза Зюсса потускнели, сердце екнуло в груди, и он не сдержал рыданий, неожиданно вырвавшихся наружу.

– Плачь, сынок, плачь! – воскликнула Бейла с горечью в голосе. – Тебе много о чем есть поплакать! Видишь, твой добрый дядя, спасший нас от нищеты и позора, сделавший нам столько добра, – сердце его разрывается и душа скорбит из-за тебя! Я бы предпочла, чтоб мы оба умерли в скитаниях и бедности, чем причинить такую горькую боль моему дорогому брату!

Зюсс закрыл лицо руками и плакал навзрыд.

– Ты уже не маленький, Зюсс! – продолжала мать, – Ты должен стараться во всем слушаться своего дядю и отплатить ему добром за все те благодеяния, которые он совершил для нас обоих. Мой единственный сын! Скоро окончатся дни моей жизни. Пожалуйста, пообещай, что исправишься, будешь добрым и честным и порадуешь своим поведением дядю!

– Мамочка, дорогая! – рыдал, расчувствовавшись, Зюсс. – Я обещаю, обещаю!

Через несколько дней глаза Бейлы закрылись навсегда. Ее похоронили на древнем кладбище Оппенгейма, на берегу Рейна. С годами ее раскаяние в ошибках юности не ослабело, усердие в вере окрепло, и она глубоко переживала и страдала за все совершенные ошибки. Умерла она верной дочерью Израиля. Но в жилах ее сына текла чуждая кровь, и в сердце его бушевали унаследованные от отца, не знавшие удержу влечения. Таково воздаяние за дурные дела, из которых никогда не произрастет ничего доброго.

Смерть матери тяжело отозвалась в душе Зюсса. Он стал регулярно ходить в синагогу, посещая ее трижды в день – на Шахарис, Минху и Маарив, чтобы говорить по матери Кадиш. Он посвящал много времени и сил учению Торы, многие часы проводил с дядей над книгой, и стало уже казаться, что юноша совершенно переменился, став во всем другим человеком.

Рабби Симха, кроме всего прочего, был очень искусным моэлом и племянника тоже обучил этому священному мастерству. Он брал его с собой на каждое обрезание и объяснял все детали и законы, связанные с исполнением этой заповеди. Рабби Симха не столько стремился к тому, чтобы племянник в совершенстве овладел искусством, сколько старался как можно больше держать его при себе. Но все его усилия в конце концов пропали даром. В сердце Зюсса бушевали несмиряемые страсти, непреодолимые соблазны, постоянно нарушавшие покой его души. Его тянуло в большой мир, прочь из тесного дома. Он явно предпочитал буйное общество и сомнительные развлечения безмятежной размеренной жизни в доме своего дяди.

По окончании годичного траура по матери он подошел к рабби Симхе и сказал:

– Дядюшка! Что-то не лежит у меня больше сердце к изучению Геморы. Я хотел бы заняться какой-нибудь коммерцией. Отошли меня, пожалуйста, в Магнец или во Франкфурт.

– Это будет непростительным преступлением с моей стороны, оторвать тебя от изучения Торы при твоих-то выдающихся способностях. Ты можешь далеко пойти. Продолжай учить Тору, сын мой. Торговцем сделаться ты всегда успеешь.

И несмотря на свои желания, Зюсс был вынужден подчиниться воле дяди.

Пришла осень. Только что завершился Суккос. Закончился сбор урожая в виноградниках, и виноградари собирались устроить большой праздник молодого вина, так как урожай этого года был исключительно обилен. Собирались народные гулянья, местные жители пели и танцевали, христианская молодежь наряжалась на гулянки. Евреи не принимали во всем этом никакого участия.

Зюсс с завистью смотрел на беспечных и шумно веселящихся христианских сверстников.

– Эх, – говорил он своему соседу Иоганну, – если бы и мне можно было плясать и веселиться, как вам! Видно, все радости жизни созданы исключительно для христиан! Верно, евреи живут на этом свете лишь для того, чтобы терпеть невзгоды от других, да и от самих себя!

Иоганн подумал минуту и сказал:

– Знаешь что, Зюсс? Сегодня ночью, когда все заснут, я постучу тебе в окошко и ты сможешь вылезти ко мне через окно.

– А что, твои христиане согласятся терпеть в своей среде еврея?

– Такого, как ты, – согласятся! Ты же совсем не похож на еврея и сильно отличаешься от всех ваших. Ты красив, и у тебя прямо-таки благородная стать! Даже не сомневайся! Тебе известно, как меня уважают в нашей компании, и всякий, кто посмеет сказать слово против тебя, будет иметь дело со мной!

Зюсса не пришлось долго уговаривать. Поздно ночью Иоганн постучал в окно его комнаты. Зюсс уже ждал этого, одетый в свой лучший костюм. Не медля ни минуты, он выпрыгнул через окно наружу.

Хотя Зюсса никогда не учили никаким танцам, он схватывал все движения прямо на лету. Без малейшего стеснения и неловкости он присоединился к веселящейся молодежи и плясал от души, и сердце его выскакивало из груди от радости и веселья.

В перерыве между танцами к нему подошел какой-то парень и протянул полный стакан вина.

– Пей, Зюсс! Сказано: «Вино радует сердце человека».

Зюсс отчего-то растерялся, не зная, как ему поступить.

– Да как же это, Зюсс! – воскликнул юноша. – Разве можно, чтобы ты всю ночь с нами плясал, а пить отказывался?

Зюсс схватил стакан и единым духом его опорожнил. Впервые с момента своего появления в доме рабби Симхи он осквернил уста запрещенной пищей.

В тот момент мимо проходил старый Янкель из Оппенгейма. Он возвращался из поездки по своим делам, что были у него в одной из окрестных деревень, и остался ночевать в Нюрнштайне. Шум веселья возбудил его любопытство, и он заглянул в залу, где веселилась молодежь. Каково же было его удивление, когда он узнал среди танцующих христиан еврейского юношу, которого привык видеть склоненным над листом Геморы, да еще в тот момент, когда он единым духом осушил стакан запрещенного вина!

– Ах ты нечисть, порождение скверны! – возопил Янкель в гневе. – Что это ты тут делаешь, гойское семя? Да если бы твой дядя, наш уважаемый раввин, знал, как ты тут пляшешь с христианскими девками и хлещешь запретное вино!.. Ну погоди, мерзавец, я тебе покажу!

– Убирайся, Янкель! – закричали парни, и того как ветром сдуло.

Несколько мгновений Зюсс стоял словно пораженный громом. Казалось, дух его витает далеко в неведомых безднах. Что же он натворил? До чего же дошел, ведомый соблазном?! Как теперь смотреть дяде в глаза?

Но уже через несколько минут Зюсс оправился и от пережитого потрясения и от уныния, в которое был повержен. В его глазах загорелись нехорошие огоньки. Он окончательно решил освободиться от назойливой дядиной опеки и отправиться в большой мир.

Всю ночь веселился Зюсс до потери чувств. Напрасно ждал его рабби Симха. Больше Зюсс не вернулся в Оппенгейм. Огорчению раввина не было предела. Старый Янкель уже успел принести ему горестную весть о недостойном поведении племянника. Рабби Симха отправился искать его в Магнеце, во Франкфурте и по окрестным городкам, но, увы, безрезультатно. Зюсс канул, как камень в пучину.

Глава четвертая

Ночь бдения

На следующее утро ближе к полудню Зюсс переступил порог дома, где проходило ночное празднество и зашагал прочь вдоль берега Рейна. Вскоре он добрался до Магнеца, но задержался там ненадолго, будучи уверенным, что дядя в первую очередь станет искать его здесь. Когда городок остался позади, Зюсс стал размышлять, куда направить свой путь. Пока было ясно одно: надо поскорее уйти как можно дальше, иначе дядя может его нагнать. В конце концов он решил отправиться в Амстердам. Этот город в то время слыл среди евреев добрым местом и даже прозывался «Малый Иерусалим».

Город рос не по дням, а по часам. Еще несколько десятков лет назад в Голландии вообще не было евреев. Первыми иммигрантами, прибывшими в Амстердам, были евреи, бежавшие из Испании и Португалии, которых насильно крестили. Бросая все нажитое добро, они бежали на далекий север, чтобы жить там как свободные люди и исповедовать веру отцов.

За некоторое время до этого Голландия освободилась от испанского владычества. Голландцы были еще молодой нацией, лишь начинавшей свое независимое существование. Торговля по большей части была пока сосредоточена в мелких провинциальных городках, по-прежнему находившихся под властью Испании. Тем не менее Амстердам охотно принимал беженцев, чьи просвещенность, коммерческие связи по всему миру и усердие в делах торговли были весьма кстати. Амстердам начал быстро расти и развиваться и вскоре составлял уже конкуренцию Антверпену, который по-прежнему находился под пятой Испании. По прошествии нескольких лет Амстердам превратился в один из главных перекрестков мировой торговли. Богатый город широко распахнул ворота перед толпами еврейских беженцев, став надежным убежищем для любого преследуемого еврея.

Вместе со всеми устремился в Амстердам и Зюсс в надежде попытать счастья. Но добраться до цели было непросто. Зима уже наступила, а в кармане Зюсса не было и мелкой монетки. Он скитался по дорогам, не имея теплой одежды, даже самого необходимого. И вместе с тем он был доволен своей судьбой – тяжелое бремя дядиной опеки больше его не сковывало. Веселым и свободным шагал он от деревни к деревне с протянутой рукой, ведя жизнь нищего попрошайки. Время от времени ему попадались добросердечные евреи, которым он рассказывал о себе всякие небылицы весьма искренне и убедительно. Ему верили и щедро помогали. Обычно он говорил, что его родители неожиданно умерли, совсем было собравшись ехать в Амстердам на поиски богатого родственника.

Но бывало и так, что ему несколько дней не попадалось ни одного еврея, и тогда приходилось терпеть голод и холод. Если не случалось никакого приличного ночлега, он обычно забирался на гумно или сеновал и засыпал там. В таком случае надо было проснуться пораньше и побыстрее убраться. Однажды он проспал дольше обычного, сраженный многодневной усталостью, и схлопотал добрую трепку от крестьянина, который был вовсе не рад с утра пораньше найти на своем гумне какого-то еврея. В тот день Зюсс пребывал в угнетенном состоянии, он уже жалел, что убежал от дяди. Но слишком уж далеко он зашел, и дорога назад была в несколько раз дольше, чем та, что оставалась до намеченной цели.

Добравшись до Кельна, Зюсс был неприятно удивлен, узнав, что ему нельзя пройти через священный для христиан город иначе как в сопровождении двух вооруженных солдат. Солдаты требовали за свои услуги две кроны, у Зюсса же, как обычно, не было ничего. Тогда ему пришлось идти в обход, долгим и утомительным кружным путем.

Однажды он целый день блуждал по чужому и недружелюбному селению, где не нашлось ни одного еврея. Это было в том месте, где Рейн пересекал границы Германии, прокладывая себе путь уже по голландской земле. Был месяц Кислев, и мороз усиливался день ото дня. Голод и холод совершенно измотали Зюсса, доведя до отчаяния. На нем была только легкая летняя одежда, которая к тому же износилась и изорвалась, и мороз пробирал до самых костей. В его затуманенном сознании мелькали видения и воспоминания детских лет. Он видел своего отца-герцога, одетого в роскошный, шитый золотом мундир, мать в шелках и бархате, в золоте и жемчугах. Потом вспомнились страшные дни, когда отец попал под суд и принял трагическую смерть от собственной руки, а оставленная в нищете больная несчастная мать с ребенком на руках в отчаянии вынуждена была скитаться под насмешки и улюлюканье толпы. Вспомнилось ему все дядино добро, все его благодеяния, раздаваемые щедрой рукой, не требовавшей мзды, за что Зюсс отплатил столь черной неблагодарностью, исчезнув бесследно.

Опустившись на камень, Зюсс горько заплакал.

– Каким же глупым и неблагодарным мерзавцем я был! – сокрушался Зюсс о себе. – Как хорошо мне было бы, останься я в Оппенгейме! Ел бы досыта, одевался достойно, имел теплый дом! А что теперь? Не иначе как нынешней же ночью замерзну насмерть здесь, в чистом поле! Не лучше ли прямо сейчас самому свести счеты с жизнью? Не легче ли броситься в холодные глубины Рейна и тем покончить со всем разом? Но нет, нет. Если уж судил Высший суд мне умереть, то да исполнится воля Г-спода. Но я не хочу расставаться с этим миром через неискупаемый грех!

Собрав остатки сил, Зюсс встал и продолжил путь. Вдруг вдали показался мерцающий огонек. Горькая улыбка заиграла на губах Зюсса. «Ну и что мне с того, если даже случится набрести на человеческое жилище? – размышлял он про себя. – Кто же согласиться приютить несчастного еврейского юношу, бродягу и скитальца? Едва увидят, что перед ними бедный еврей, ищущий убежища от холода хоть на одну-единственную ночь, тут же выкинут без сожаления в холодную темень. А если я буду слишком настойчив в своих мольбах, так и собак натравят, и мне еще повезет, если сумею убраться оттуда целым и невредимым».

Размышляя в таком духе, Зюсс приближался к тому месту, где зазывно горел огонек, и в конце концов набрел на бедный и неказистый на вид домик из невысоких двух этажей. «В этом домике – сказал себе Зюсс, – живут люди. Они греются у огня, питают насущной пищей свой желудок и радуют души крепким вином. В их власти вырвать меня из лап смерти. Посмею ли я? Постучу ли в эту дверь?»

Он приблизился к заветной двери и вдруг замер на месте от неожиданной радости. На правом косяке гордо красовалась внушительных размеров мезуза. «Так здесь живут евреи!» – Сердце радостно забилось. Он постучал.

– Смилуйтесь надо мной! – запричитал Зюсс, едва открылась дверь. – Я несчастный еврейский юноша, лишившийся отца и матери, ничтожный сирота, обреченный скитаться по дорогам. Я едва живой от холода и голода. Впустите меня в дом, позвольте разделить с вами хлеб и ночлег в эту ночь!

– Входи! – ответил ему радушно хозяин-еврей.

Зюсс шагнул в широкую комнату с низким потолком. В углу ее стояла кровать под балдахином, на которой спала молодая женщина. Рядом с кроватью стояла колыбелька.

– Не шуми, пожалуйста, – зашептал хозяин Зюссу на ухо, – моя жена недавно после родов, и она только что заснула.

За столом сидел еще один гость – старый еврей благообразного вида и плотного телосложения. Керосиновая лампа освещала комнату тусклым, изредка мерцающим светом.

– Садись с нами за стол, – обратился хозяин к Зюссу, – порадуй свое сердце горячим супом. Вот кружка для омовения и полотенце – омой руки и поешь с нами.

Зюсса не пришлось уговаривать. Он спешно совершил омовение и набросился на еду с волчьим аппетитом. Жидкий суп с черным хлебом показался ему самой вкусной на свете едой.

– Благословен Г-сподь! – воскликнул хозяин, и радость заиграла на его лице, – теперь нас трое, и у нас есть зимун, чтобы сказать благословение после еды.

Неожиданно выражение его лица изменилось, и радость на нем сменилась заботой. Он глубоко вздохнул:

– Вот, я радуюсь, а сердце мое неспокойно. Что же мне делать?

– А что случилось? – спросил Зюсс.

– Завтра день обрезания моего новорожденного сына. Я послал в Гельдерн за моэлом. Тот обещал прийти и даже прислал сюда свой нож для обрезания. Сам он должен был прибыть сегодня вечером. Но вместо него около полудня явился посланец и, к нашему великому огорчению, сообщил, что моэл неожиданно заболел и не сможет приехать. Другого моэла не сыскать во всей округе. Мой брат из Гельдерна должен был быть сандаком, но тоже не приехал.

– Собственно говоря, – вставил гость реб Лейб, – сандаком могу быть и я. Вот только моэлом я быть не могу.

– Всевышний Владыка! – воскликнул хозяин в отчаянии – Что мне делать? Если уж наградил Ты меня ребенком мужеского пола, то почему же отнял возможность привести его в союз праотца нашего Авраама в заповеданное время!

– Если вы соблаговолите довериться мне, – сказал Зюсс, – я обрежу вашего сына.

– Ты, юноша? – Реб Лейб уставился на Зюсса большими удивленными глазами. – Но ты же не моэл!

– Мой дядя, в доме которого я жил многие годы, – искусный моэл. Он обучил меня этому святому ремеслу. Смотрите, у меня даже ногти подточены и заострены, чтобы отодвигать кожу.

– Как тебя зовут и откуда ты? – поинтересовался реб Лейб.

Зюсс изложил им свою обычную историйку про родителей, неожиданно умерших перед самой поездкой в Амстердам, где они собирались найти богатого дядюшку. Сюда же он приплел и правду про дядю – искусного моэла из Оппенгейма.

Хозяин не помнил себя от радости.

– Ты свалился на нашу голову, как ангел с небес, – взволнованно воскликнул он. — О, Судья Праведный! Да будет Имя Твое благословенно, за то что послал мне этого дорогого гостя!

От этих громких звуков проснулась роженица. Ее муж поспешил поделиться с ней радостной новостью: обрезание состоится завтра, в положенный срок. Зюсс подошел к ее постели, поздравил ее с рождением сына и посмотрел на ребенка в колыбели. Это был красивый и здоровый мальчик.

Когда Зюсс вернулся к столу, хозяин оказал ему честь, возложив на него обязанность произнесения зимуна. Эту обязанность Зюсс исполнил в духе и по обычаю уважаемых ученых мужей.

Только тогда вспомнил Зюсс, что у него нет тфилин. Но тут же он изобрел новую ложь:

– В Германии украли мой узелок, там был и тфилин.

Реб Лейб подозрительно взглянул на него, но ничего не сказал.

– У меня есть лишняя пара, – поспешил утешить Зюсса ничего не заподозривший хозяин, – я тебе их подарю.

– Большое спасибо, – отозвался Зюсс. – Может быть, здесь найдутся книги Мишны, чтобы мы смогли поучиться по обычаю Израиля в ночь бдения перед обрезанием?

– Книг Мишны у меня нет, но есть «Тикун лейл Швуэс».

– Подойдет и это.

Хозяин тут же принес «Тикун».

– Сделай одолжение, – сказал реб Лейб, – читай вслух, я тоже хочу послушать.

Зюсс начал читать вслух. И хотя отрывки Мишны в книге были приведены без всяких пояснений, он растолковывал их весьма подробно и искусно, к вящему удовольствию слушателей.

В полночь хозяин предложил гостям горячий чай и пироги. За чаем Зюсс узнал, что реб Лейб – богатый торговец деревом из Магнеца, сплавлявший лес по Рейну в Голландию.

Хозяин постелил гостям две кровати наверху. Впервые за долгое время Зюсс засыпал в чистой и мягкой постели. Он тут же погрузился в сладкую дрему, и счастливый проспал до самого утра, когда его разбудили к утренней молитве.

Глава пятая

На пути к богатству

После утренней молитвы реб Лейб отвел Зюсса в сторону и сказал:

– Послушай меня, друг мой. Дело, которое ты затеял, может иметь самые серьезные последствия. Здоровье и сама жизнь ребенка могут оказаться в опасности, если ты не сможешь выполнить свою работу как положено.

– Не извольте беспокоиться, – ответил Зюсс с уверенностью в голосе. – Дело не Б-г весть какое трудное. Невелика мудрость – обрезать такого здорового младенца. Останься я у дяди, давно бы занимался этим делом.

– Кстати, а почему ты у него не остался?

Смутившись, Зюсс не нашелся с ответом. К счастью, в тот момент к ним подошел хозяин и попросил Зюсса подготовить ребенка для обрезания.

Реб Лейб восседал на «троне Ильи-пророка» в качестве сандака.

Зюсс выполнил свою работу с усердием, искусной и уверенной рукой, как будто был моэлом с двадцатилетним стажем.

Родители младенца не знали как благодарить Зюсса, свалившегося на них подобно ангелу-избавителю. У них не было слов, чтобы выразить ему все свои чувства.

Реб Лейб вновь отвел Зюсса в сторону и прошептал:

– Дай Б-г, чтобы заслуга исполнения этой великой заповеди зачлась тебе и чтоб охранил тебя Всевышний и не дал вовеки изменить вере отцов!

Зюсс замер на месте, пораженный и разозленный.

– Как вы смеете подозревать меня в таком грехе?

– Спокойно, спокойно, мой юный друг! – успокоил его реб Лейб. – Я немного разбираюсь в людях. И хотя ты проворен и прилежен, вместе с тем легкомыслен. Такой ученый юноша – и вдруг не имеет тфилин!

– А разве я не сказал, что их у меня украли?

– А разве я тебе поверил? Да если бы даже их и вправду украли, неужели за всю дорогу от Германии до этих мест у тебя не было возможности достать другие тфилин? Я не верю ни единому слову из твоего рассказа. Должно быть, ты что-нибудь натворил и сбежал из дома. Да, наверно, все так и было. Но в любом случае это меня не касается. Пусть охранит тебя та великая заповедь, которую ты сейчас исполнил. Я, пожалуй, возьму тебя в Амстердам и там позабочусь, чтоб подыскать тебе занятие. Но прежде скажи мне: ведь я был прав в своих предположениях? Мне хочется знать, действительно ли я разбираюсь в людях.

Зюсс хихикнул:

– От вас ничего не скроешь, реб Лейб. Но прошу вас, не пытайте меня более по этому поводу. Я приму ваше предложение с великой радостью и благодарностью.

Родители ребенка собирались как следует заплатить юному моэлу, но реб Лейб им не позволил, заявив:

– Вы не слишком богаты. Как сандак, я должен взять на себя все расходы по обрезанию. Поэтому я беру этого юношу с собой в Амстердам и позабочусь о всех его нуждах, пока не найду для него достойное занятие.

Сразу после праздничной трапезы реб Лейб и Зюсс отправились в путь. Хозяин напутствовал их множеством благословений и добрых пожеланий.

Сначала реб Лейб направился в Роттердам, где дождался прибытия своих плотов и продал лес. Зюсс изо всех сил старался быть полезным и в результате принес реб Лейбу большую пользу, поскольку по-настоящему владел немецким языком и хорошо считал. Через некоторое время он также выучился довольно бегло говорить по-голландски.

– Оставайся у меня, мой юный друг. Я мог бы держать тебя на должности с очень неплохим жалованьем, если только согласишься вернуться со мной в Магнец.

– Нет, в Магнец я не поеду.

– Почему?

– Потому что это слишком близко от Оппенгейма.

– С чего это ты так боишься Оппенгейма? – удивился реб Лейб, и вдруг его глаза засветились пониманием человека, неожиданно проникшего в тайну: – А, вот оно что! Незадолго до отъезда из Магнеца меня посетил раввин города Оппенгейма, искавший своего сбежавшего племянника. Ты, случайно, не тот самый беглец?

– Да, это я!

– Послушай доброго совета, юноша. Возвращайся со мной к своему дяде и к усердным занятиям Торой в мире и покое!

– Нет! Ни за что! Я всегда мечтал о жизни в большом мире, и теперь, когда я счастливо избежал все опасности и трудности пути, я не вернусь назад! Не для того я страдал, чтобы в конце концов вернуться под неусыпный надзор дяди-раввина. Я хочу найти свою дорогу в большом мире. И она лежит к богатству, славе и почестям!

– Дай тебе Б-г не пожалеть об этом. Не всегда человеку удается воплотить в жизнь мечты своей юности. Боюсь, твое легкомыслие далеко заведет тебя в сторону от тех целей, к которым ты стремишься.

На следующий день реб Лейб в сопровождении Зюсса выехал в Амстердам. Благодаря своим связям в торговом мире ему удалось устроить Зюсса на приличную должность в большой и уважаемый торговый дом, где хозяевами были евреи.

Когда реб Лейб собрался в обратный путь, Зюсс просил его передать горячий привет своему дяде, раввину Оппенгейма. Перед расставанием реб Лейб сказал Зюссу:

– Ну, юноша, будь что будет, но, как бы ни сложилась твоя судьба, не изменяй вере отцов! Еврей, даже и согрешивший, все равно остается евреем, пока он не предал своей веры. Обещай мне, что навсегда останешься евреем!

– Обещаю! – торжественно ответил Зюсс.

Коммерческие связи торгового дома, куда приняли Зюсса, простирались по всему миру. Корабли привозили грузы: пряности из Индии, экзотические фрукты Смирны, табачный лист из Южной Америки и прочее. В обязанности Зюсса входило ведение больших гроссбухов, доходно-расходных книг. Он быстро научился ориентироваться в большой торговле и исполнял свою службу с искусством и прилежанием, к полному удовлетворению своих хозяев.

Но в целом тихая жизнь в стенах конторы была Зюссу не по душе. По прошествии года он уволился с этой должности и перешел служить в большой банк. Здесь ему представилась возможность познакомиться с деятельностью биржи и постичь основы экономической теории.

Накопив капитал в несколько сотен золотых, Зюсс уволился из банка и переехал в Вену. Австрия в тот момент воевала с Турцией, а когда армия отправляется на фронт, необходимы люди, которые позаботятся об удовлетворении различных нужд солдат и офицеров. Зюсс присоединился к группе агентов-подрядчиков и отправился с ними в путь. Перед ним открылись новые горизонты бурной и полнокровной жизни, которая так подходила его характеру и запросам. Из тех приключений и переживаний, которые довелось испытать на фронте, он извлекал массу удовольствия. Попутно он сумел очень неплохо заработать. Окончательно сбросив с себя бремя Торы и заповедей, он вел грешную и беспутную жизнь. И хотя он не перешел в другую веру, его образ жизни ничем не отличался от того, что вели его товарищи-неевреи.

В одной из военных кампаний он познакомился с принцем Карлом-Александром Вюртенбергским, племянником Эбергарда Людвига, правящего герцога. Это знакомство и оказало решающее влияние на будущее Зюсса.

Еще юношей вступил Карл-Александр в австрийскую армию и принимал участие во всех австрийских кампаниях против Франции и Турции под командованием прославленного полководца принца Евгения Савойского. Карл-Александр был славен своим мужеством и героизмом. Благодаря подвигам на поле брани он дослужился до фельдмаршала.

Поначалу его шансы на герцогский трон были весьма ничтожны: у правящего герцога был сын – наследник престола. Но он умер еще при жизни герцога, и наследником престола объявили Карла-Александра.

Зюсс завоевал симпатии наследного принца столь быстро и прочно, что тот принял его в свое окружение. С тех пор Зюсс стал завсегдатаем его свиты.

По окончании войны принц отправился на отдых в Италию и пригласил Зюсса его сопровождать. В Италии Зюсс выказал такие усердие и изобретательность, дабы удовлетворить прихоти принца, что тот без Зюсса уже более не мыслил свою жизнь.

Продолжение следует

Перевод

Э. Погребинского

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru