[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2002 НИСАН 5762 — 4 (120)

РАЗГОВОР С РЕБЕ

Геула Коэн

Эксклюзивное интервью с ЛюбавиЧским Ребе

Много раз я бывала в обществе мудрых людей, людей очень образованных и умных, превосходных художников. Но совсем другое дело сидеть напротив истинно верующего человека. После встречи с мудрецом остаешься таким же, каким и был, не становишься ни глупее, ни мудрее. Образованность человека ученого к тебе не переходит, да и художник не может передать тебе ни своего таланта, ни вдохновения. С верующим все иначе. Повстречавшись с ним, ты не останешься прежним. Ты можешь не принять его веру, но уже охвачен ею, потому что истинно верующий человек верит и в тебя.

Любавичский Ребе, раввин Менахем-Мендл Шнеерсон из Бруклина, духовный лидер Любавичского движения – человек и мудрый, и образованный, но прежде всего он человек веры. И если считать веру искусством истины, он еще и художник, творение которого — армия верующих, которую он возглавляет, армия еврейской веры, Б-га Израиля и народа Израиля.

Как в Израиле обстоят дела с верой?

Чтобы задать Ребе этот вопрос, мне надо было сначала к нему попасть. В еврейском предании ничего не говорится о том, как ангелы получали аудиенцию у Г-спода, но если бы cтоял вопрос, как это лучше сделать, можно было бы взять за образец тот способ, при помощи которого мне удалось попасть на прием к Любавичскому Ребе.

Израильская газета «Маарив»,

18 декабря 1964 года.

Автор – Геула Коэн – израильский общественный деятель, бывший депутат кнесета, писательница.

БРУКЛИНСКИЕ СТРАХИ

Начну с того, что у Ребе, как у обычного смертного, имеется секретарь, который назначает время аудиенции и ведет список желающих попасть к Ребе. Только здесь секретарь не спрашивает, о чем вы намереваетесь беседовать с его «начальником». Это касается только вас и Ребе. Здесь, даже если приходится ждать много дней, примут всех и каждого. Прием ведется не днем, а с позднего вечера и почти всю ночь. День – для учения, а для бесед – ночь.

– В одиннадцать вечера? – переспросила я, когда раввин Ходаков, секретарь Любавичского Ребе, назвал время моей аудиенции. Мне показалось, что я неправильно расслышала.

– Завтра в одиннадцать вечера, – последовал лаконичный ответ. 

– А почему не днем? – Когда я задала этот вопрос, один из последователей Ребе посмотрел на меня так, словно я свалилась с Луны.

– Днем Ребе занимается, – ответили мне тоном, исключающим дальнейшие расспросы.

Я подумала о том, что так, наверное, и должно быть: ночью, возможно, Небеса и сердца людей распахнуты шире, более расположены к тому, чтобы слушать; ночью, когда преграды исчезают, человек ближе к истине...

Возможно, мои мысли потекли в этом направлении благодаря тому, что таинственные силы, хочешь ты этого или нет, начинают действовать задолго до того, как ты встретишься с Ребе; быть может, с того самого мгновения, как ты решишь, что хочешь его увидеть. Каким бы ты ни был рационалистом, тебе вдруг становится стыдно за все твои скептические вопросы...

В результате я пришла туда к одиннадцати часам вечера, естественно, не одна, потому что ночью женщины по улицам Бруклина без сопровождающих не ходят. Здесь ночной кошмар особенный, и не только из-за рассказов, которые ты слышал или читал про мужчин или женщин, убитых на том или на этом перекрестке. Людей убивают во многих уголках мира и не только ночью, случается, и днем. Наверное, в Бруклине ночью по-особенному страшно потому, что никто не знает, за что именно здесь убивают; не только убийца, но зачастую и жертва так и остается скрытой под покровом анонимности. И ты не знаешь, убивают ли тебя за то, что ты еврей, или несмотря на то, что ты еврей; за то, что ты негр, или несмотря на то, что ты негр; сделал ли ты это потому, что хотел жить или же умереть. Кроме страха, ничего определенного нет. И вот, я через кошмар ночного Бруклина должна прийти на встречу с Ребе, а чтобы по дороге не встретиться еще с кем-то, я пошла не одна.

«Двор» Ребе

В книгах я предисловие обычно пропускаю. Но по событиям, которые предшествовали моей встрече с Ребе, я поняла: порой без преамбул никак не обойтись, потому что на самом деле они – уже начало истории. Крайне важно то, что говорит Ребе, но еще важнее – и для самого Ребе, и для той ветви хасидского учения, которая называется Хабад, – когда и где он это сказал. Атмосфера, возникавшая вокруг него, не менее значима, чем собственно его слова. Иногда «как» не менее, а может, и более важно, чем «что». Ребе начинается со своей резиденции. И кабинет Ребе начинается на крыльце. Его последователи – такая же часть его личности, как, по убеждению хасидов, все люди составляют часть Г-спода. Поэтому мое интервью началось, когда я пришла в резиденцию Ребе и увидела его учеников.

Впрочем, молодых людей, которые изучали Гемору, вряд ли можно назвать студентами или учениками. Хотя они сидели перед открытыми книгами, они не были похожи на людей, изучающих нечто им неизвестное. Скорее они походили на ученых в лаборатории, проводящих опыты с духом и его проявлениями, как другие проводят опыты с материей, – смешивая и выделяя различные вещества, синтезируя и  создавая новые. При этом они все что-то напевали. О хасидских  напевах написано много, и много еще напишут. У этих мелодий нет ни конца, ни начала. Они привносят в песню, которую ты поешь, нечто вечное – чтобы кто-то мог продолжить ее за тобой. Когда я услышала этот напев, то вдруг подумала, что Десять заповедей, основа жизни человека, не могли бы быть написаны и произнесены  на хасидский мотив. Но подумала я и о том, что человечество не смогло бы выполнять эти суровые законы, не будь у него этих умиротворяющих напевов...

Те, кто не был занят чтением, стояли и беседовали друг с другом. Возможно, обсуждали свои повседневные дела, но выражением лиц они напоминали солдат, которые, обменявшись напоследок парой слов, идут в атаку. Командира их там не было, но присутствие его ощущалось. Приказ мог поступить в любую минуту, и каждый был готов выслушать его и исполнить.

«КОРПУС МИРА»

Я тоже ждала приказа – приказа предстать перед Ребе. Четверть двенадцатого, половина... ну когда же подойдет моя очередь? Я собралась было спросить об этом у одного из молодых людей, но тут в приемную вошла хорошо одетая молодая женщина, блондинка в платке. Лица я ее разглядеть не успела, но услышала ее сдавленный голос: «Ответа еще нет?». Молодой человек, к которому она обратилась, подошел к пачке писем, нашел написанное ей и сказал, что ответ Ребе написан прямо на нем. Женщина схватила письмо, развернула и тут же прочла. Взгляд у нее остановился. В глазах стояли слезы – но радости или печали, кто знает? Она вышла, даже не попрощавшись, но тут же вернулась.

– У меня есть еще вопрос. Могу я задать его Ребе?

– Конечно, – ответили ей. – В любое время.

Лицо ее озарилось радостью.

– Бедная женщина, – сказал мне какой-то мужчина, когда она ушла. – Всю жизнь ходила по психиатрам, но они не могли ей помочь. Да и как они помогут – знания ведь у них есть, а веры нет. Они не любят ее, а любят только свои книги. Как можно помогать не любя?

Этот молодой человек очень меня заинтересовал.

Ему было лет двадцать пять, и он, как выяснилось, совсем недавно вернулся из Австралии, куда ездил по поручению Ребе. «Хотите знать, что я здесь делаю? У меня есть жена и дети, но однажды Ребе предложил мне уехать, и я не стал спрашивать, куда и зачем. Ребе вопросов не задают. Каждое его слово – приказ. Поэтому я взял семью и отправился в путь. Что я делал в Австралии? Да что приходилось. Есть люди, которые ездят по миру и раздают евреям продукты и деньги, но на самом деле евреям нужна духовная пища, немного любви и идишкайта. Ребе велел мне поехать и дать им любовь, подбодрить их, подарить их душам немного еврейства. Есть социальная помощь, есть первая медицинская помощь больным и немощным телом, но нас заботит первая помощь тем, кто болен духом. Естественно, нас заботит и физическое здоровье людей. Вы слыхали про «макавеев», которые во время волнений взяли на себя защиту бруклинских евреев? Мужчина, который это организовал, – один из наших, раввин Шрага... Для меня было большой честью поехать по поручению Ребе, но я – один из сотен, даже тысяч. У нас есть целая армия, «Корпус мира». А это – наша штаб-квартира. Отсюда Ребе посылает своих солдат на самые разные фронты. Где есть хотя бы один еврей, там  для нас  еще один фронт, и мы готовы биться со Священным Писанием в руках и любовью к Израилю в сердце. Это – наше оружие. Если есть в мире такой еврейский уголок, куда не добраться на машине, мы едем на ослах. Ничто не может нас остановить. Все мы твердо знаем, что приказы Ребе надо исполнять до конца, что мы должны вернуться к нему и отрапортовать: «Миссия выполнена»».

Как мне сказал секретарь Ребе, «Корпус мира» – всего лишь одно из многих подразделений Любавичской общины.

Где никогда не заходит солнце

Раньше говорили так: над Британской империей никогда не заходит солнце, но времена изменились, и солнце над ней заходит. С Любавичской империей дело обстоит иначе. «День ото дня мы становимся все сильнее, – сказал мне раввин Ходаков. – Вы слышали о нашем издательстве? Это крупнейшее в мире издательство еврейской литературы, выпускающее книги более чем на десяти языках. Еще у нас сотни ешив, в которых обучается около 30 000 человек. Вы знаете про нашу деревню в Израиле? Скоро таких общин будет больше. Раз в неделю мы выпускаем информационный бюллетень, который распространяется информационным агентством ITA.

Что за люди приходят к Ребе? Самые разные. Хасиды и миснагеды, мужчины и женщины, бизнесмены и ученые, молодые и старые, евреи и неевреи, политики и общественные деятели, даже нынешний президент Израиля. Вы знали, что он – один из наших? А что до переписки – с кем только Ребе не переписывается. Даже с Бен-Гурионом. О чем? А вот это касается только Ребе. Никто не вскрывает писем, адресованных ему. Он их сам распечатывает, сам на них отвечает.

О чем обычно спрашивают евреи? О вере, о том, как заработать на жизнь, о личном, о политике. Короче – обо всем. Нет вопроса, на который бы он не мог ответить. Если есть вера, можно ответить на любой вопрос. Для него нет вопросов важных и неважных. Каждый вопрос требует правдивого ответа... Простите, я должен на минутку отойти».

Я не слышала звонка, но секретарь подскочил к телефону и тут же вышел из комнаты. Неожиданно для себя я достала платок. Готовясь к встрече с Ребе, повязала его на голову. И очень вовремя, потому что секретарь тут же вернулся и с видом человека, преподносящего бесценный подарок, сказал:

– Пора. Пойдемте со мной.

Может, он еще что-то сказал, но я его уже не слышала: пытаясь унять сердцебиение, уговаривала себя не быть дурой, что нет причин так волноваться – ведь я и раньше, бывало, встречалась в полночь...

ПОЛУНОЧНАЯ ВСТРЕЧА

Когда за мной закрылась дверь и я оказалась наедине с Ребе, было двенадцать часов ночи, однако Ребе встал из-за стола и приветствовал меня такой лучезарной улыбкой, что мне показалось, будто сейчас полдень.

Если вас интересует его внешность, что ж – вас встречает красивый человек с добрым и благородным лицом, с седой бородой и в черной шляпе. А глаза его смотрят на вас не для того, чтобы разглядеть, а чтобы понять вашу сущность. Если вы хотели что-то скрыть, намеревались обмануть, вам станет не по себе. Вы начнете словно застегиваться на все пуговицы – покажется, что кое-какие из них вдруг оторвались. Потому ли это происходит, что у Ребе и в самом деле магический взгляд или эта магия возникла в вас – потому что вы пришли сюда глубокой ночью, в приемной видели учеников Ребе, которые казались такими просветленными? Впрочем, причины и следствия теперь уже не важны. Главное – попытаться вспомнить, зачем вы сюда пришли. Поэтому я прежде всего представилась.

Но в этом никакой необходимости не было. Он знает обо мне больше, чем я сама могла бы рассказать. Он знает не только, что я сделала, но и что должна была сделать, не только, что делаю сейчас, но и чего не делаю и что мне следует делать. Его ученики рассказывали мне, что он каждый день читает газеты и живо интересуется тем, что происходит в Израиле, но мне все равно было немножко страшно.

– Как я понимаю, вы сейчас пишете в газеты и журналы. Что ж, это правильно, но это – не главное. Главное – это молодое поколение. С молодежью нужно прежде всего разговаривать. Почему вы с ними не говорите? Почему никто с ними не говорит? Они так ждут этого, а никто этим не занимается. К ним обращаются с напыщенными речами, но никто с ними не разговаривает, а потом все удивляются, почему молодежь такая равнодушная.

Ребе говорит со мной не на идише, а на иврите. Его произношение нельзя назвать безукоризненным сефардским, но его язык – это язык Библии. Он говорит волнующие слова, а голос остается ровным и спокойным.

– Молодежь ждет от нас приказа, который должен быть отдан тем же

тоном и голосом, каким отдавались все великие приказания Народу Израиля. Они могут подчиниться ему, а могут и нет, но ждут именно этого. Но нет начальника, который может отдать такой приказ. Где они все? Спасение не может прийти от тех, кто идет исхоженными путями, но только от тех, кто осваивает новые. Что случилось со всеми теми, кто некогда горел священным пламенем священной войны, а нынче, вместо того чтобы думать о насущных нуждах всего еврейского народа, занимается пустяками вроде того, какие установить налоги, побольше или поменьше. Где те, кто когда-то знал, как отдавать приказы? Я верю в постулаты физики: энергия не исчезает. Силы, некогда существовавшие, будут существовать вечно. Поэтому я верю в непреходящую силу еврейского народа. Какими бы ни были силы в его молодежи, они имеются и сейчас, нужно лишь их пробудить. Раньше были люди, знавшие, как их пробудить, куда они подевались?

– Всех заела рутина, все следуют путями унылой посредственности, – продолжал он. – А ведь, как вам известно, нет ничего хуже конформизма. Плыть по течению – все равно, что умереть. Творческие способности просыпаются, когда плывешь против течения. Так что необходимо, чтобы кто-то поплыл против течения. Я не проповедую – избавь Г-сподь – мятеж, я говорю о протесте против устоявшихся конформистских схем. Если нынешняя структура стала тюрьмой, нужно найти способ бежать из нее. Это отнюдь не означает, что надо нарушать закон, нет, с законом надо бороться. Однако все, весь еврейский народ смирился с установленным порядком, и нет никого, кто бы его вывел...

В голосе Ребе звучит глубокая скорбь, но говорит он без патетики.

– Вы никогда не подсчитывали, сколько драгоценных часов юности тратится ежедневно впустую? А используя каждый час для дела, можно творить чудеса. Вместо того чтобы раздавать приказы, лидеры произносят речи, а молодежь идет в кафе и тратит время понапрасну, а оно ведь уходит безвозвратно. Помните, какими они были во время Синайской кампании: они все как один встали к оружию, потому что был командир, который отдавал именно такие приказы, которых они, сами того не подозревая, только и ждали? Дайте им такой же приказ и не думайте о деталях, важно то, что это, как и тогда,   высечет искру, и вы увидите, как проснутся скрытые силы...

Это не имело бы такого значения, если бы и в Земле Израиля, и в диаспоре все шло так, как следует. Ни «идеалы», ни «панацеи» ни к чему не привели, и пока что выполнено очень и очень немногое. Никогда за три с половиной тысячи лет существования еврейского народа не было периодов без всяких перспектив; порой возможности использовали, порой – упускали. Но за всю историю еврейского народа не было периода, который предоставлял бы столько возможностей, сколько открыто сейчас, и не было периода, когда использовалось столь ничтожно малое их количество.

ТОРЕ ТОЖЕ НУЖЕН КОМАНДИР

Только услышав пронзительный звонок, я поняла, как тихо было в комнате. Звонок прозвучал снаружи, наверное, из приемной. Я поняла, что время мое вышло. Но мне и в голову не пришло встать, я так и продолжала сидеть. Звонок все звенел, но голос Ребе убедил меня в том, что разговор еще не закончен.

– Каждый прошедший день – это огромная потеря. То, на что в диаспоре требуется десять лет, в Земле Израиля может быть выполнено за десять дней – при условии, что зажглась та самая искра. Огонь может погаснуть, искра – никогда. Наша молодежь, сама того не понимая, дремлет, и те, кто обращается к молодым людям с речами, удивляются, что они их не слышит. Их волнуют лишь собственные слова.

– Каковы именно слова требуются нашей молодежи? Не могу сказать. За словами последует внутренняя сила приказа. Они должны идти из глубины. Главное – это пробуждение, инициатива. Когда появится авангард, будут и знамена. Сейчас знамен много, но чего они все стоят, если нет того, кто идет впереди и несет их? Возьмите тех мальчишек в Израиле, которые кидают камни в людей, оскверняющих Шабос. Я верю, что в них есть дух, есть что-то, что их по-настоящему заботит. Я не говорю, что они должны кидать камни, не дай Б-г, но я чувствую, что им не все равно, у них внутри что-то пылает, и это главное. И я могу попробовать убедить их в том, что они используют не те средства, направить огонь их душ в нужное русло...

С другой стороны, тех молодых людей, которые из Земли Израиля уезжают учиться в заграничные университеты, инициативными не назовешь. Чему из того, чему они могут научиться на Святой Земле, научатся они заграницей? Если человек оставляет свой дом, чтобы отправиться на Северный полюс, или, рискуя жизнью, покоряет горы, чтобы удовлетворить свою жажду знания, такого человека можно назвать инициативными. Юноша, который уезжает из Бруклина в Негев и рискует на границе жизнью, – вот его можно назвать первопроходцем. Но из Израиля в университет Бруклина уезжают в погоне за комфортом, и к инициативе это никакого отношения не имеет.

Возьмите, к примеру, учащихся наших ешив – они ведь тоже учатся. Но чтобы учить других, они разъезжаются по всему миру, туда, где есть евреи, но не для того, чтобы сидеть там в ешиве, а чтобы открывать новые учебные заведения. Они стучатся во все двери. Они находят способ общаться и с теми, кто в Израиле живет в нерелигиозных кибуцах, и с теми, кто в  диаспоре жил в ассимилировавшихся семьях. Дух иудаизма – это единственный идеал, который, в отличие от остальных, не рушится никогда. Именно поэтому в отношении него любой конформизм недопустим. Можно делать все для облегчения обучения иудаизму, и ничего – для облегчения соблюдения его законов. Попытки компромисса лишь отвратят нашу молодежь от религии, а не приблизят к ней. Молодежь Израиля не желает компромиссов. Но все равно лидера не найдено, и нет командира, который, как во время Синайской кампании, отдавал бы приказы.

он близко

Скоро два часа ночи. Звонок умолк. Наверное – устал. Но у меня в ушах звенит мой вопрос:

– А почему вы не приедете и не отдадите приказ?

– Мое место там, где вероятнее всего будут следовать моим словам. Здесь меня слушают, но в Земле Израиля меня не услышат. Там молодежь последует только за тем, кто вышел из ее же рядов, кто говорит на ее языке. Мессия – человек из плоти и крови, которого можно увидеть, до которого можно дотронуться, человек, за которым последуют остальные. И он придет.

– Очень уж он давно идет, – неожиданно для себя самой сказала я.

– Но он очень близко, и мы постоянно должны быть готовы к тому, что он придет, так как может оказаться – он уже пришел, только что.

Перевод В. Пророковой

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru