[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2002 ТЕВЕС 5762 — 1 (117)

Ваейце

День в жизни еврея

Чтобы жизнь была плодотворной, необходимо осознавать не только неостановимость временного потока, но и систему отсчета времени, которой мы пользуемся. Мы привыкли сверяться с теми или иными таблицами – на циферблате или на экране компьютера: в них протяженность дня разбита на часы и минуты, а отрезки времени, отведенные для работы, трапезы, удовольствия или отдыха, раскрашены разными цветами.

Календарь, часы и органайзер служат нам подспорьем так же, как и прочим людям, осознающим, что жизнь на нашей планете протекает во времени. Но, будучи евреями, мы следуем и другому, не столь явному календарю, сверяясь c часами духовными: для нас существуют календарь и часы истории. Мы евреи, и для нас фигуры Авраама, Ицхака и Яакова неразрывно связаны с нашими сущностными представлениями об утре, полудне и вечере – о пути солнца по небосводу. Адам, Моше и царь Давид размечают наш год, то есть чередование сезонных циклов; память о двенадцати сыновьях Яакова – прародителях двенадцати колен Израиля – легла в основу нашего деления времени, будь то двенадцать делений, что нанесены на циферблат часов, или двенадцать перекидных страничек настенного календаря, каждая из которых отображает один из месяцев года.

Двенадцать сыновей Яакова

Как сказано в книге Брейшис, двенадцать сыновей Яакова родились от четырех его жен. Объединить их можно в три различные группы:

1) шесть сыновей Леи: Реувен, Шимон, Леви, Иеуда, Исахар и Звулун;

2) двое сыновей Рахели, любимой жены Яакова и «главной опоры дома» Израиля (Мидраш Раба, Брейшис, 71:2): Иосеф и Биньямин;

3) четверо сыновей, рожденных «служанками»: Бильгой – Дан и Нафтали, и Зильпой – Гад и Ашер.

И у каждой из этих  трех групп сыновей Яакова особая роль в том, что касается разделения нашего дня: сыновья Леи олицетворяют нашу активность в том, что связано с насущными делами; сыновья Рахели – связанное с отправлением обязанностей, вмененных еврею его еврейством; «сыновьям служанок» предназначено править всем тем, что присутствует в нашей жизни постольку-поскольку, и оказывать посильную помощь и поддержку всякому нашему действию и порыву.

Синагога, Бейс а-Мидраш и рынок

Каждый день еврея начинается с молитвы – «служения сердца» (Дворим, 11:13; согласно Талмуду, Таанис, 2а). Первая осознанная мысль, с которой начинается всякий день, и первые произносимые нами слова – они проникнуты сознанием присутствия Б-га в нашей жизни и осознанием того, что каждым вздохом мы обязаны Ему (Шулхан Орух а-Рав /ранняя версия/, Орах Хаим, 1:4-6; Кицур Шулхан Орух, 1:2). И хотя формальную молитву приходится отложить, покуда мы встанем с постели, умоемся, оденемся и поспешим (Шулхан Орух, Орах Хаим, 90:12) в синагогу, именно молитва должна быть первейшим делом всякого нашего дня. Как сказано в Шулхан Орух, Своде еврейских законов: «Время читать утреннюю молитву начинается  едва взойдет солнце... И когда наступает время молитвы, возбраняется посещать друга или заниматься личным делом, или же отправляться в путь, прежде чем была прочитана утренняя молитва» (там же, 89:1-3).

После чтения утренней молитвы переходят «из синагоги в Бейс а-Мидраш», чтобы отдать «время изучению Торы» (там же, 155:1; после Талмуда, Брохойс, 64а, и Шабос, 31а), которую следует читать каждый день. И лишь затем мы устремляемся в «светский» мир, переходя к удовлетворению своих материальных нужд и поиску средств к жизни (Шулхан Орух, там же, 156:1).

Эти три рода деятельности проходят под часами сыновей Леи. Реувен, Шимон, Леви и Иеуда олицетворяют различные ступени молитвы и связанное с ней «служение сердца», Исахар – изучение Торы, Звулун же – погружение в «дела рыночные».

Служение сердца

«Лестница стоит на земле, а верх ее достигает неба» (Брейшис, 28:12; ср. Зоар, ч. I, 266 б; Мидраш Раба, Брейшис, 68:12) – это в сущности молитва. У этой лестницы четыре ступени: Реувен, Шимон, Леви и Иеуда, или же – любовь, трепет, единение и самоотверженность.

В сердце человека находят приют сотни, если не тысячи различных переживаний. Однако все они могут быть сведены к двум основным устремлениям: порыву приблизиться к чему-либо, чтобы постичь отдаленное, и порыву отойти прочь, отпрянуть. К первой категории принадлежат такие чувства, как любовь, страстный порыв, доброта; ко второй – трепет, страх, почтительность и смиренная покорность.

В спектре сердечных переживаний находятся также те эмоции, что соединяют оба порыва. И в эмоциональных связях, выстраиваемых человеком зрелым, должны присутствовать в неком единстве оба отношения – и любовь, и почтение. Такого рода чувства наполнены как стремлением к единению, так и трепетом, устанавливающим пределы этому порыву.

На самом деле такой синтез любви и трепета – высшая форма выражения чувств, идущих из глубины сердца. Однако есть и более высокая ступень для жизни сердца – отвержение эмоций. Дело в том, что всякая эмоция, всякое переживание, которые можно представить либо как экспансию нашей самости, либо как самоумаление, или же как соединение того и другого, есть лишь выражение нас самих. Но любое истинное переживание связи с кем-то или чем-то, что выше нас, неизбежно подразумевает отказ от личных интересов и эгоизма.

Лестница молитвы насчитывает четыре ступени. На первой ступени «служения сердца» (здесь вершина подъема – первая часть молитвы Шма) наша задача – раскрыть в себе чувство любви к Б-гу, облечь в слово стремление приблизиться к Нему. Вторая ступень (совпадающая со второй частью Шма) призвана пробудить в нас чувство почтения к Г-споду и трепета перед Ним. Третья ступень (она связана с благословением «Истинный и Предвечный», читаемым между Шма и молитвой Амида, или, как ее еще называют, Шмонэ-эсрэ) сплавляет воедино любовь и трепет, присущие нашему отношению к Б-гу. На четвертой ступени (достигаемой во время чтения Амиды в полной самоотрешенности) мы преодолеваем эмоции как таковые, отринув все чувства и желая достичь состояния, когда мы полностью препоручаем себя Б-гу и взываем к Нему всем своим существом.

В терминологии Кабалы и хасидизма любовь и трепет – это глаза и уши сердца. Зрение – самое интимное и «нутряное» из наших чувств; слух – наиболее опосредованное и «внешнее» . Потому любовь – желание быть ближе, рожденное сердцем, соотносится со способностью «зрения», а трепет, рожденный в сердце порыв сделать шаг назад, отшатнуться – со «слухом».

Реувен, чье имя происходит от ивритского реийа, «зрение», названный так матерью потому, что, ниспослав ей первенца, «Б-г увидел горе мое (Леи), то теперь полюбит меня муж мой» (29:32), олицетворяет первую стадию молитвы, элемент «любви» в нашем служении сердца. Шимон – от шмиа, «слух», названный так матерью, ибо сказала она: «услышал Б-г, что я не любима и дал мне и этого» (29:33), – символизирует вторую стадию молитвы, когда сердце замирает от почтения и трепета. Леви, чье имя значит «привязанность», «присоединение» (его рождение побудило Лею сказать: «с этого раза муж мой прильнет ко мне, ибо родила я ему трех сыновей» [29:34]), олицетворяет единство любви и трепета на третьей стадии молитвы. Иеуда же, чье имя значит «хвалящий» («На сей раз восхвалю Б-га», – провозгласила Лея после его рождения [29:35]), олицетворяет четвертую ступень молитвенной лестницы – самозабвение во имя Б-га, которое выражается нами в безмолвном чтении Амиды в состоянии полной самоотреченности (детально четыре стадии молитвы в их соотношении с четырьмя старшими сыновьями Яакова рассмотрены в Тора Ор, Ваейце, 45а-г).

Поддержка друг друга

Перед кончиной Яаков призвал двенадцать сыновей своих и «говорил им... и благословил их: каждого по его дарованию благословил он их» (49:28). Двести тридцать три года спустя Моше точно так же благословил двенадцать колен Израиля, каждое из которых насчитывало к тому моменту по нескольку десятков тысяч человек. Благословения Яакова и Моше описывали индивидуальный характер каждого из колен и определяли роль, назначенную им в сообществе Израиля.

Благословение Яакова Звулуну и Исахару звучало так: «Звулун у берега морей водворится, он и у корабельной пристани (49:13)... Исахар, осел костистый (“Стойко несущий ношу Торы, как сильный осел, навьюченный тяжелой поклажей” – Раши), лежащий среди заград (49:14)».

Прощальные же слова Моше, обращенные к двум этим коленам, были: «Радуйся, Звулун, выходу твоему, а Исахар – в шатрах твоих» (Дворим, 33:18).

Комментарий поясняет это следующим образом. Звулун и Исахар заключили своеобразный союз: первый поселился на побережье и выходил на кораблях в море, ведя торговлю, получая прибыль и поддерживая тем Исахара, который занимался одним лишь изучением Торы (Раши,  Дворим, там же; Мидраш Танхума, Ваейце, 11 и пр.).

Исахар и Звулун тем самым олицетворяют еще два важных аспекта ежедневного расписания еврея. Пройдя четыре ступени по лестнице сердца, которое служит Б-гу в молитве, еврей переходит «из синагоги в Бейс а-Мидраш», чтобы, изучая Тору – слова мудрости и воли Б-га, обращенные к человеку, «прикипеть» к Б-гу разумом, прикрепиться к Нему. Совершив это, еврей выходит в мир в роли человека, у которого собственное дело, или того, которому средства к существованию дает его специальность, – чтобы «во всех путях познавать Б-га» (Притчи, 3:6) и «всякое деяние совершать во имя Неба» (Пиркей Овойс, 2:12).

Ибо всякий еврей, будь его призванием образ жизни Звулуна или же Исахара, должен в течение дня отдать дань и тому, и другому. Будь он крайне занятым бизнесменом или простым работником, он не свободен от обязанности изучать «хотя бы одну главу Торы утром и одну – вечером» (Талмуд, Менохойс, 99б). Как погруженный в дела веры обитатель шатра нашей Торы, так и тот, кто ревностно несет поклажу всех установлений иудаизма, – оба они являются жителями материального мира: в силу необходимости, а также в силу общих условий существования они должны также участвовать в обмене, составляющем экономическую основу жизни, о которой сказано, что и она должна стать частью их жизни как евреев и их связи с Б-гом.

Иосеф и Биньямин

«Все пророки, – говорит в Талмуде мудрец рабби Йоханан, «свидетельствовали о том, что касается [воздаяния] для баал-тшува». Но что касается подлинного цадика – «Ничьи глаза не видят того, [что он] лишь Твой, Г-споди» (Талмуд, Брохойс, 34б).

Мнение рабби Йоханана, отмечает Талмуд, противоречит мнению, высказанному другим мудрецом, рабби Абуей, который объявил: «Там, где баал-тшува (раскаявшийся) устоит, не устоять совершенному цадику» (там же).

Цадик означает «праведный»; баал-тшува – «тот, кто возвращается», совершив покаяние. В буквальном смысле цадик – тот, кто всю жизнь живет в согласии с Б-жьей волей, а баал-тшува – кающийся грешник, человек оступающийся и уклоняющийся от верного пути, но раз за разом искупающий свои ошибки и возвращающийся к достойной жизни и повиновению воле Б-га.

В более широком значении цадик и баал-тшува являют два разных способа существования, два отношения ко всему, что человек делает в течение дня: от молитвы и «служения сердца», изучения Торы до заключения торговых сделок.

Цадик сосредоточен лишь на добре внутри себя и окружающем его мире. Свою жизненную миссию он видит в том, чтобы по мере сил культивировать свои позитивные качества, а также все то доброе, что он видит в других, все, что есть чистого и святого в Б-жьем мире. Все негативное должно быть подавлено и отброшено, оно не достойно ничего, кроме презрения. Когда же со злом надо вступить в борьбу, до этого зла не опускаются, но встают над ним, увеличив добро в собственной душе и в мире, – и силы зла рассеиваются, как рассеивается тьма перед потоком света.

Отношение баал-тшува к миру состоит в том, что такой человек готов иметь самое непосредственное дело со злом в себе и в мире: скорее, он будет бороться с этим злом, чем отвергать его, он будет пытаться его преобразить, а не преодолеть, возвысившись над ним. Сталкиваясь с любой сущностью, любой силой, такой человек стремится извлечь ядро добра из кожуры покрывающего его зла, ибо добро явлено в Б-жьем творении.

При том, что мнения рабби Йоханана и рабби Абуи противоположны, каждый из этих подходов имеет свои преимущества: отношение к жизни цадика возводит к высотам, которых «не видит никто, кроме Г-спода», тогда как отношение баал-тшува выводит на пространства, где «совершенному цадику не устоять».

Служение сердца, совершаемое цадиком, не омрачено никакими отрицательными переживаниями и побуждениями. Оно освобождает священный пыл сердца, исполненного чистоты и совершенства, которые баал-тшува даже не надеется достичь. С другой стороны, молитва баал-тшува есть борение – борение между добром и злом, сражающимися в его сердце, между Б-жественным и животным началами. И это борение, эта битва воспламеняет в нем любовь, трепет, «прикрепленность» к Г-споду и самозабвенность ради Него, которые достигают совсем иной интенсивности, чем у цадика. И во время этой борьбы возникает возможность полной победы над врагом, когда тот преображается в союзника, когда все мирские устремления сердца очищаются от их профанной сущности и превращаются в священный порыв.

Для цадика, изучающего Тору, она не замутнена ошибочными истолкованиями, разум его свободен от влияния плохих учителей, что позволяет читающему вбирать Б-жественную мудрость столь чистым и

совершенным образом, что баал-тшува даже не может себе этого представить. С другой стороны, то, как учится баал-тшува, продираясь через тернии в лабиринте заблуждений и непонимания в поисках истины, дает ему глубину знания и живое отождествление с познанным, недостижимые для сознания, свободно проникающего в сущностную сердцевину всякой мысли. Для баал-тшува, когда он сталкивается с Торой, через опровергнутые доводы и отринутые ложные истолкования открывается сама многомерность Б-жественной истины, пребывающая недоступной для цадика с его свободным познанием сути (эти два метода изучения Торы представлены двумя различными методологиями, нашедшими свое выражение соответственно в Вавилонском и Иерусалимском Талмудах).

Когда цадик соприкасается с миром материальным, его внимание сосредоточено исключительно на тех сущностях, которые имеют значение для его служения Б-гу, а все прочее для него просто не существует. Тем самым цадик достигает того, что любые материальные аспекты существования, с которыми он сталкивается, «очищаются» и «возвышаются», сам же он пребывает незапятнанным «прозой жизни». В то же время для баал-тшува рынок – минное поле негативных влияний и искушений, неизменно оставляющих свой след на его личности, а порой и полностью подчиняющих его. Однако борьба с этими враждебными элементами и победа над ними означают для него, что те становятся частью данного ему «познания Б-га на всех путях». Тем самым баал-тшува приходит к служению Г-споду в рамках материальной жизни, которое сложнее и больше, чем служение цадика: связь баал-тшува с Б-гом объемлет и те элементы Б-жьего творения, которые остаются вне пределов «совершенного» служения цадика.

Имя Иосеф означает «да прибавит» – родив Иосефа, мать его выразила надежду: «Да прибавит мне Б-г другого сына» (Брейшис, 30:24). Глубинное значение этих слов заключается в том, что Иосеф олицетворяет стремление к тшуве: «прибавить иного сына» – преобразить все чуждое и враждебное служению Б-гу, что есть в собственной душе и в мире, в «сына», тем самым обратив все это в добро и включив его в священный порядок всего сущего.

Биньямин означает «сын правоты» – так нарек Яаков второго ребенка, рожденного ему Рахелью, ибо из всех сыновей своего отца он единственный появился на свет на Святой Земле (Раши, 35:18). То есть Биньямин олицетворяет собой совершенную праведность и предельную святость цадика.

Четыре основных темы

Четверо «сыновей служанок» – Дан, Нафтали, Гад и Ашер – олицетворяют четыре основных темы, в течение всего дня присутствующие в жизни еврея: рассудительность, ощущение собственной причастности, благословение и наполненность.

«Рассудил меня Всесильный», – сказала Рахель, когда служанка ее Бильга родила первого сына от Яакова. И назвала Рахель этого сына Дан, что на иврите означает «приговор» (30:6). «Дан будет судить народ свой», – сказал Яаков в своем предсмертном благословении (49:16). Если встретится тебе человек, всегда и всюду требующий справедливости, знай, что он – из колена Данова (Талмуд, Псохим, 4а).

«Нафтали» значит «вовлеченность в борьбу» и «ощущение причастности» – второй сын, рожденный Бильгой, был назван так Рахелью в знак того, что «состязалась я с сестрой моей и преодолела» (Раши, 30:8).

В благословении, данном Яаковом, а затем и Моше Ашеру, упоминается масло: «Хлеб его жирен» (49:20; традиционно этот стих переводится: «Тучен хлеб его»), – сказал о нем Яаков, а Моше – «омывает в масле ногу свою» (Дворим, 33:24). В законе Торы и учении хасидизма «масло» означает качество наполненности: по самой своей природе масло пропитывает все, с чем соприкасается, «проникая туда навсегда» (см. Шулхан Орух, Йоре Деа, 105:5; Ликутей Сихос, т. 1, с. 102 и далее).

И, наконец, Гад означает «благословение» и «счастье». «Пришло счастье!» (Раши, Брейшис, 30:11) – сказала Лея, давая имя старшему сыну Зильпы.

Когда еврей молится (Реувен, Шимон, Леви и Иеуда) или погружен в изучение Торы (Исахар), или же ведет дела (Звулун), то и в совершенной святости цадика (Биньямин), и в преображающей мир борьбе баал-тшува (Иосеф), – во всяком начинании, всяком стремлении и деянии будут споспешествовать «четверо сыновей служанок»: рассудительность, все меряющая установленными нормами, которые определяют, что есть добро, а что – зло (Дан); ощущение причастности к Б-гу и вечного соприкосновения с Ним (Нафтали); «холистическое» отношение к жизни, когда делающий что-либо отдается этому целиком, так что данное дело занимает все его мысли, чувства, все его бытие (Ашер); признание того факта, что предоставленный самому себе он не смог бы сделать ничего – всё, чего нам удается добиться, мы добиваемся с благословения Б-га и при Его поддержке (Гад)

Ваишлах

Три жизни Яакова

Все, происходившее с патриархами, является знамением для их потомков. Вот почему в Торе столь подробно рассказано о странствиях наших праотцев, о том, как и где выкопали они колодцы, об иных событиях [их жизни]... все это – указания на будущее: ибо из того, что случилось когда-то с тем или другим из них, мы можем извлечь знание о том, что суждено испытать их потомкам

(Рамбан, Брейшис, 12:6)

В Торе больше двадцати глав (Брейшис, 25-50) посвящено жизни Яакова, третьего, «избраннейшего» (Мидраш Раба, Брейшис, 76:1; ср. Талмуд, Псохим, 56а) из патриархов. Ему выпало жить в трех странах:

1) на Святой Земле – там он провел первую половину жизни (а также годы, прошедшие от возвращения из Харана до переселения в Египет); причем сказано, что был он «человеком смирным, жителем шатров (Торы)» (Брейшис, 25:27);

2) в Месопотамии, в городе Харане, где 20 лет провел он в услужении у Лавана-обманщика и родил 11 из 12 своих сыновей, и стал богат «овцами, рабынями и рабами, верблюдами и ослами» (30:43);

3) в стране Египетской, где он осел и прожил последние 17 лет своей жизни (там же, 47:28).

Множество событий, побед и горестей, наполняют каждую из трех эпох жизни Яакова. При этом каждый период олицетворяет особое состояние Яакова, когда по-разному складываются его отношения с окружающими людьми и миром. В трех «главах» его истории мы можем увидеть три предзнаменования, которые раскроются в жизни его потомков.

Независимость, борьба и подчинение

Насколько мы властны над обстоятельствами собственной жизни? Мало кто из нас может однозначно и четко ответить на этот вопрос. На самом деле, от чего-то мы зависим в большей степени, отчего-то в меньшей, что-то – в нашей власти, а что-то над нами довлеет и полностью подчиняет себе. Все это можно свести к трем главным состояниям: независимости, борьбе и подчинению.

В каждом живет трансцендентное «я», чистая и непорочная душа, которая есть сердцевина и главная составляющая нашего существа. Мы полагаем, что это «я» не подвержено изменчивым внешним обстоятельствам нашей жизни, оно вечно пребывает вне диктата общества и условностей социальной жизни. Мы не всегда можем достигнуть этого «я», которое является основой нашего бытия, но нам все же выпадают отдельные моменты – мы называем их «моментами истины», когда наше истинное «я» утверждает свою волю поверх всех и всяческих внешних обстоятельств, настаивая на правоте самой вечности.

Однако большинству из нас сравнительно редко выпадает возможность прикоснуться к истине, и подобные переживания отделены друг от друга большими промежутками. Куда чаще мы пребываем в состоянии борьбы – борьбы со своим окружением, с нашими привычками и стереотипами поведения, со страстями, что разрывают наше сердце.

Состояние борьбы свидетельствует о том, что обстоятельства существования не всецело подчинены нашей власти, в то же время это знак того, что мы еще не совсем поддались одолевающим нас искушениям: мы противостоим силам, которые пытаются оторвать нас от вечной истины, живущей в глубине души. Собственно, это и есть жизнь в ее полноте, жизнь наиболее продуктивная, в каком-то смысле более продуктивная, чем мгновенное прикосновение к истине, дарующее ощущение совершенства, пребывающего в вечной неизменности.

Но нам ведомы и иные периоды, когда мы чувствуем себя совершенно бессильными перед лицом обстоятельств. Мы только не можем подчинить их, но даже не в силах им противостоять. В такие моменты нам кажется, что жизнь замерла на своих путях, а мы заперты в тюрьме, отданы во власть отчаянья и совершенно беспомощны.

Яаков

Яаков был цадиком – человеком, совершенным в своей праведности, никогда не оставляющим стремления полностью подчинить себе обстоятельства жизни. В контексте этого совершенного существования он испытал все три состояния, описанные выше.

Годы в Святой Земле были временем, когда ему было дано познать безмятежность совершенной жизни – ничто враждебное внутренней сущности не вторгалось в его тихое изучение Торы, молитву и служение Г-споду. Годы в Харане можно определить как время противостояния и борьбы. В Харане Яакову многое пришлось претерпеть от Лавана-обманщика, и все же он одержал верх в навязанной Лаваном игре; многое пришлось там вынести Яакову, как он говорит: «Днем жег меня зной, а холод – ночью, и отлетал сон мой от глаз моих» (Брейшис, 31:40). Как сказано было Яакову ангелом Эйсава перед возвращением в Харан: «Ты состязался с ангелом и с людьми, и одолел» (32:29). Последние же семнадцать лет своей жизни Яаков провел в земле Египетской. И если Харан был «объектом ярости Г-сподней в мире» (Раши, Брейшис, 11:32. «Харан» значит «гнев»), то Египет был «срамом земли» (Брейшис, 42:9 и далее): никакая иная страна ни до, ни после не отошла так далеко от Б-га и не претерпела такой порчи, как Египет. Яаков вынужден был воздать честь фараону (Брейшис, 47:7-10), которого в той земле почитали как верховного идола и полубога. И после смерти Яакова в земле египетской тело его 40 дней пребывало в руках египетских «врачей», которые набальзамировали его, как то принято было у этого народа (Брейшис, 50:2,3). Потому-то и заповедовал Яаков Иосефу похоронить его в Святой Земле (это обещание потребовало от Иосефа множества ухищрений, чтобы получить у фараона согласие; см. Раши, Брейшис, 50:6), ибо боялся, как бы место погребения не стало объектом идолопоклонства (Брейшис, 47:29).

Годы, что провел Яаков в Египте, в контексте его совершенно независимой жизни олицетворяют подчинение чуждой силе. Однако почему в Торе эти годы описаны как лучшие годы жизни патриарха (см. Баал а-Турим, Брейшис, 47:28)? Дело в том, что Яакову было ведомо: сами обстоятельства обращаются на пользу его народа, и порой, внешне сковав человека и поставив ему пределы, обстоятельства закаляют его дух, а в будущем служат предназначенной ему цели. Ведь именно в Египте сперва под властью, а потом под рабским ярмом фараонов, потомки Яакова и стали многочисленным народом Израиля.

Предзнаменования

«Из того, что случилось когда-то с патриархами... мы можем извлечь знание о том, что суждено испытать их потомкам». Им выпадут несколько иные испытания – так подобие отлично от оригинала, но повторяемость все же различима. Наш краткий контакт с трансцендентным кажется слишком скоротечным и не имеющим каких-либо серьезных последствий на фоне нескольких десятков лет жизни Яакова в Святой Земле, жизни безмятежно-праведной; наша борьба предстает мелкой и нелепой, стоит подумать о жизни Яакова в Харане; наше существование, когда мы вынуждены подчиниться чьей-то чуждой власти и неприкрытому гнету, кажется крайне мрачным, если сравнить его с годами, проведенными Яаковом в Египте. Но при всем том три жизни Яакова послужат для нас «знамением», что ведет, вдохновляет и питает наши жизни, как они есть.

Жизнь Яакова в Святой Земле подталкивает нас к тому, чтобы и в своей жизни мы прошли через опыт истинной свободы, когда мы способны подчинить воле своего истинного «я» как внешние, так и внутренние силы, стремящиеся заглушить эту волю.

Его годы в Харане для нас своего рода ободрение: мы не только должны упорствовать и продолжать бороться, но также воспринимать само время, отданное этому противостоянию, как особо напряженное и особо наполненное смыслом из всей нашей жизни. Египетский же период жизни Яакова учит нас, как следует относиться к ситуации, когда мы вынуждены подчиниться силам, сладить с которыми не в нашей власти. Мы можем извлечь из этого и другой урок: такие периоды бессилия – тоже неотъемлемая часть нашей жизни, и мы можем извлечь из них мудрость, познать, что же такое достоинство и цельность. Так что и такие периоды могут рассматриваться как важное и плодотворное время жизни.

Ваейшев

Близнецы

И когда настало время родов ее, и вот – близнецы в утробе ее. А при родах ее высунул один руку, и взяла повитуха, и навязала ему на руку алую нить, сказав: «Этот вышел раньше». Но едва возвратил он руку свою, как вот вышел брат его. И она сказала: «Как прорываешься ты напролом!» И нарекли ему имя Перец. Потом вышел брат его, у которого на руке алая нить, и нарекли ему имя Зерах.

Брейшис, 38:27-30

[В данном отрывке сказано] «во время родов ее»; когда же говорится о Ривке, сказано: «и настало ей время родить». В одном случае не исполнился еще полный срок беременности [и родила], во втором же – родила cвоевременно.

[В данном отрывке] слово «близнецы» дано в полном написании, тогда как в истории Ривки слово это написано неполно, ибо один из рожденных [Ривкой] был недобр нравом, здесь же оба были праведны.

Раши

Среди многочисленных рождений, упоминаемых в книге Брейшис, о рождении близнецов говорится дважды: у Ицхака и Ривки рождаются Яаков и Эйсав; у Тамар и Иеуды – Перец и Зерах.

При том, что в этих рождениях много сходного, в повествовании о них есть важные различия, касающиеся как обстоятельств, связанных с беременностью, так и некоторых специфических черт родившихся на свет пар близнецов.

Ицхак и Ривка двадцать лет прожили в бездетном браке; они молили о детях, при этом каждый в своих призывах к

Б-гу подчеркивал праведность другого (Мидраш Раба, Брейшис, 25:21;). Союз Ицхака и Ривки, освященный Г-сподом, дал двух сыновей, во многом отличных друг от друга: Яаков вырос кротким мудрецом, Эйсав – грубым материалистом, которому доступен лишь поверхностный смысл вещей (Брейшис, 25:27).

Сыновья Тамар были зачаты при куда менее возвышенных обстоятельствах. Изначально Тамар была выдана замуж за Эра, старшего сына Иеуды. После его преждевременной смерти мужем Тамар стал младший брат покойного, Онан. Но и Онан умер бездетным. Тамар же, убедившись, что Иеуда не собирается отдавать ее третьему своему сыну, Шеле, переоделась блудницей и соблазнила Иеуду. Когда беременность ее открылась, Тамар, по приказу Иеуды, едва не была приговорена к смерти за разврат; и лишь когда предъявила вещи, принадлежащие Иеуде, которые он оставил ей в залог своей платы, тот понял, что «блудница», с которой он возлежал, – его бывшая сноха, а близнецы в утробе ее им же самим зачаты (38:6-26).

Однако если дети, что родились от брака Ицхака и Ривки, были один праведен, а другой нет, то близнецы, появившиеся на свет в результате двусмысленного союза Тамар и Иеуды, оба были праведными. И все цари Израиля, от Давида до Мошиаха, ведут свой род от потомства Тамар (см. Рут, 4:18-22).

Это своеобразная «зеркальность», которой отмечены обе беременности и оба рождения близнецов, нашла отражение и в словах, что описывают соответствующие события. О Ривке сказано в Торе: «И настало время ей родить, и вот – близнецы в чреве ее» (25:24), тогда как о Тамар сообщается: «И когда настало ей время родить, и вот – близнецы в чреве ее» (38:28). Мудрецы обратили внимание на это различие в описании и, объясняя его, подчеркивали, что Ривка проносила положенный срок и родила по истечении девяти месяцев, тогда как Тамар родила раньше срока, на седьмом месяце (Раши, Брейшис, 25:24 и 38:27).

Также мудрецы замечали, что само слово близнецы, те’омим, предстает в этих двух рассказах Торы в различном написании. В языке Священного Писания многие слова могут быть написаны или в «полной» форме, или в «усеченной», когда одна или две буквы опущены. В случае с рассказом о рождении Переца и Зераха слово те’омим написано в полной форме, когда же речь идет о рождении Яакова и Эйсава, дана «усеченная» запись, с пропуском букв алеф и йод. Это, по словам комментаторов, связано с тем, что близнецы, рожденные Тамар, «оба были мужами праведными, тогда как [у Ривки] один был праведником, другой – отступником» (Раши).

Иными словами, Ривка, выносив полный срок, родила при этом близнецов не вполне «полноценных» – один из них был с изъяном. Тогда как Тамар, при неполном сроке беременности, родила потомство «полное» и совершенное.

Семена зла?

Однако была ли и впрямь «совершенной» беременность Ривки? Мидраши высказываются за то, что неправедный сын Ривки заявил о зле, заложенном в нем, еще в материнской утробе.

Тора говорит, что «толкались сыновья в утробе ее» (Брейшис, 25:22). В мидраше дано следующее объяснение: «Всякий раз, когда входила она в дом молитвы или дом учения, Яаков толкался, стремясь выйти наружу... Всякий же раз, когда входила она под кров, где служили идолам, толкался Эйсав, чтобы выйти наружу» (Мидраш Раба, Брейшис, 63:6). Ривка, недоумевающая, почему столь разно ведут себя ее чада в утробе, «пошла вопросить Б-га», и было сказано ей в ответ: «Два племени в чреве твоем, и два народа разойдутся из лона твоего» (Брейшис, 25:22,23).

Но в мидрашах есть и иные высказывания, которые утверждают, что Эйсав и Яаков оба взрастали как праведники, пребывая в благочестивой атмосфере родительского дома под опекой своего отмеченного святостью деда Авраама, и «лишь позже Эйсав погубил себя своими делами» (Зогар, I, 138б; Ялкут Шимеони, Иеошуа, 23).

Это аргумент в пользу нашего изначального предположения о зачатии, беременности и рождении, не запятнанных злом, в результате которых, все-таки, на свет появляется «потомство, отмеченное изъяном», но последнее связано лишь с тем фактом, что Эйсав, движимый своей свободной волей, выбрал путь ко злу.

Сходное противоречие можно увидеть в суждениях мудрецов о сотворении мира Б-гом. С одной стороны, в мидрашах говорится, что «мир сотворен был во всей своей полноте» – то есть законченным и ни в чем не ведающим недостатка (Мидраш Раба, Брейшис, 14:7). И при том этот совершенный мир, сотворенный Б-гом, содержал возможность несовершенства и даже зла. В сущности, это свойство было частью самого совершенства как такового. Потому Мидраш, приводя стих «И видел Всесильный все, что он создал, и вот, весьма хорошо», дает комментарий: «весьма хорошо» – склонно к добру; «и вот, весьма хорошо» – склонно ко злу... «весьма хорошо» – будет ко благу; «и вот, весьма хорошо» – будет к страданию... «весьма хорошо» – рай; «и вот, весьма хорошо» – ад... «весьма хорошо» – ангел жизни; «и вот, весьма хорошо» – ангел смерти (там же, 9:9-12; ср. к тому же месту Коэлес, 3:15: «Хорошо» – склонность к благу; «весьма хорошо» – склонность к злу).

Две тонкости

Основной постулат иудейской веры: «Свобода выбора дана каждому человеку: если он желает обернуться к добру и быть праведником – все в его руках; если он желает обернуться ко злу и быть грешником – все в его руках» (Рамбам, Законы Тшувы, 5:1). Однако мы видим, что одни люди восприимчивей ко злу, чем другие. Талмуд, говоря об Иове, видя в нем прообраз всякого, кому выпало претерпеть зло, указывает, что тот возвышал свой голос к Б-гу: «Создатель мироздания! Ты сотворил праведника и Ты сотворил грешника» (Талмуд, Бава Басра, 16а).

В Тании рабби Шнеур-Залман поясняет, что Б-г действительно сотворил «праведников» и «грешников»: «Праведники (цадиким) – те, кто в силу своей природы питают отвращение ко злу и желают одного только блага – потому ли, что они были такими рождены, или потому, что преобразили свои дурные желания в желание блага. Грешники же – это не означает, что они на самом деле грешники, но что они как грешники лишь в своих мыслях и помыслах и всегда будут бороться, дабы отвлекать свое внимание от них, и чтобы покорить зло. Но не смогут уничтожить его совсем, ибо это совершается праведником» (Тания, гл. 27).

Б-гу любезны оба описанных типа людей, населяющих Его мир. «Есть два вида вещественной вкусной пищи: один – то, что нежно и сладко, а другой – то, что остро или кисло, но все это хорошо приправлено и приготовлено, так что получается пища, оживляющая душу», а потому «есть два вида удовольствия Всевышнего наверху: одно – от полного уничтожения зла... что совершается праведниками; второе – когда покоряется зло, покуда оно еще сохраняет свой натиск и силу... – это совершается средними» (там же).

Таково глубинное значение сказанных Ривке слов о «двух народах», что в утробе ее. Тяготение ко злу, проявленное одним из ее близнецов, было не пороком, но в основе своей лишь «вторым видом вкусной пищи», также любезной Б-гу. И лишь позже, когда Эйсав предпочел не бороться со своей склонностью ко злу, а предаться ей, то, что было заложено в сыновьях Ривки как двойственность, стало «изъяном» ее пары близнецов.

Пребывая в утробе Ривки, Яаков и Эйсав являли собой «полноту» ее беременности, ибо та заключала обе основополагающие потенции, которые Б-г вложил в творение: наслаждение совершенным благом, а также определенное удовольствие и чувство достижения цели, проистекающее исключительно из борьбы с противостоящим человеку злом.

Беременность же и роды Тамар описаны как процесс, противоположный первому, когда неблагоприятные обстоятельства и дурные поступки могут быть очищены, так что изначальное совершенство, в котором берет начало все, потенциально существующее, восстанавливается в своей полноте. Ибо когда потенциальные зло, страдание, ад и смерть актуализируются, есть возможность достижения большего совершенства путем удаления зла и преображения его во благо.

Восхождение на гору Сион

В этом – парадоксальная суть нашего существования: совершенство порождает несовершенство (как беременность Ривки), ибо ничто не может быть названо истинно совершенным, покуда в нем сохраняется внутренняя потенция для борения, делающая эту сущность уязвимой для несовершенства. Несовершенное же дает бытие совершенному (как беременность Тамар), когда сама уязвимость оборачивается тем, что в итоге борьба оказывается вознаграждена, а достигнутый результат – рождение совершенной пары близнецов, в которой явлено нетронутое злом благо, зло же – изгнано.

Вся история – благородное и исполненное страдания движение к разрешению этого парадокса, когда с приходом Мошиаха «придут спасители (потомки Тамар) на гору Сион, чтобы судить гору (Ривкиного) Эйсава» (Овадья, 1:21), соединяя уязвимость, рожденную совершенством Б-жьего Творения, с совершенством, рожденным из несовершенства условий человеческого существования.

Ханука

Свет

Покуда длятся восемь дней Хануки, эт

и огни священны; недозволительно ими пользоваться, – можно лишь их созерцать.

Ханукальная молитва

Нас называют «народом Книги», ибо наша приверженность ей стала легендой. Закон велит, чтобы каждое свободное мгновение мы уделяли ее изучению. Когда рождается ребенок, мы желаем его родителям: «Да будете вы достойны того, чтобы привести его к Торе». Четыре тысячи лет изучение Торы для еврея – занятие всей жизни и высшее достижение, к которому он стремится.

Тора многомерна, и уровней ее постижения множество. В самом общем виде можно выделить три основных типа изучения Торы: а) Тора как наставление в жизни;

б) Тора как средство соединения с Б-гом;

в) Тора как самоценность.

Акт постижения

На первом уровне мы изучаем Тору, дабы «знать путь, по которому идти, и дела, которые делать» (Ср. Шмойс, 18:20). Тора – Б-жественный «план творения» (Мидраш Раба, Брейшис, 1:2). Она – указание Б-га, как следует жить в сотворенном Им мире. На этом уровне мы изучаем Тору с той же целью, с которой человек, купивший некий сложный агрегат, изучает инструкцию изготовителя – конечно, он может попытаться запустить это приспособление на свой страх и риск, но в таком случае весьма велики шансы его сломать, и тогда уж точно покупатель не получит от него максимальной отдачи. Мудрецы имели в виду именно этот аспект Торы, когда говорили: «заповедь дана, чтобы очистилось существо человека» (там же, 44:1) и «Тора дана, чтобы установить мир в мире» (Сифри, цит. Рамбамом, Законы Хануки, 4:14).

Однако Тора – не только наставление в том, как нам жить, она также и средство, которое дает возможность соединиться с Б-гом. Как пишет в Тании (гл. 5) рабби Шнеур-Залман: «Когда человек ясно и до конца понимает и постигает какой-либо закон в Талмуде, разум схватывает его и объемлет собою» (то есть речь идет о феномене «полного поглощения» идеей).

«Но этот закон не что иное, как Мудрость и Воля Б-га, ибо так пожелал Он, что если, к примеру, Реувен будет что-то определенным образом утверждать, а Шимон также определенным образом ему ответит, то решение их спора должно быть также некоего определенного рода. И если даже никогда не произойдет обсуждение подобных утверждений и контраргументов, все же Воля и Мудрость Всевышнего выразились в том, что если кто-нибудь будет нечто подобным образом утверждать и кто-то другой отвечать ему, их спор должен разрешиться так, как об этом говорится в законе. И поэтому, когда человек узнает и постигает разумом это решение в виде закона... он постигает, схватывает и объемлет разумом Волю и Мудрость Всевышнего... И разум тоже в них облечен...

Это удивительное единство, подобного которому нет, и в вещественном мире не существует такого совершенного единства со всех сторон и во всех отношениях».

Наконец, существует третий уровень изучения Торы – Тора лишмо, «Тора ради Торы». На первых двух уровнях изучение Торы служит некой цели: овладению искусством жить и делать мир совершенным или служить более трансцендентной цели соединения с Б-гом. Однако высший уровень постижения Торы – постижение Торы ради нее самой: изучение, единственная цель которого – поглощенность актом изучения Торы.

Свет в трех измерениях

«Ибо заповедь – светильник, – говорит царь Шломо в Мишлей, – и Тора – свет» (6:23). Свет – метафора для Торы, в то же время свет принимает три сущностных формы: свет как орудие жизни, свет как средство соединения с высшим и свет в качестве себя самого.

Эти три состояния света можно проиллюстрировать тремя заповедями, касающимися зажигания свечей: зажигание свечей в Субботу, зажигание меноры в Святом Храме и зажигание ханукальных свечей.

Смысл субботних свечей заключается в том, чтобы создавать шолом байс – «мир в доме», атмосферу уюта и покоя в нем в честь Субботы (Талмуд и Раши, Шабос, 23б и 25б). Так, Рамбам (Законы Хануки, 4:14) наставляет: «Если у кого-то денег хватает либо на свечу для дома, либо на хлеб и вино для кидуша, прежде следует позаботиться о свече для дома, ибо та приносит в дом мир. Ибо... вся Тора была дана, дабы привнести мир в мироздание». Тем самым субботние свечи олицетворяют Тору как наставницу жизни в гармонии и совершенстве.

Свечи, зажигаемые в Святом Храме, служат цели более высокой. Храм был «домом Б-га», в котором гармония и совершенство Б-жественности было явлено во всей славе их. «Нуждается ли тогда это место в освещении?» – спрашивает Талмуд. И отвечает: но свет меноры Храма служил «свидетельством всему миру, что Шхина присутствует в Израиле» (там же, 22б).

Огни Храма олицетворяли Тору, когда та служит не только улучшению творения, но идет еще дальше, соединяя небо и землю, человека и Б-га.

Но у нас есть также ханукальные свечи. При том, что им дано «возвещать всем чудо» (там же, 23б), это не определяет их сущности. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что, когда обстоятельства не благоприятствуют тому, чтобы выставлять ханукальную менору на публичное обозрение, «можно поставить ее на стол, и того будет достаточно» для полного исполнения заповеди (там же) (в отличие от субботних свечей, благословить которые можно, только если они служат тому, чтобы привнести еще свет в дом» (См. Шулхан Орух а-Рав Орах Хаим, 263:10, и цитируемые там источники).

При этом закон запрещает использовать свет ханукальной меноры для каких бы то ни было практических целей – ханукальные свечи «предназначены исключительно для созерцания». Это – сам сущностный свет Торы: свет ради себя самого; свет в качестве света.

Микейц

Склонившиеся пастухи

Иосеф же был правителем страны, сам продавал хлеб всему народу страны. И пришли братья Иосефа и поклонились перед ним до земли... И вспомнил Иосеф сны, которые снились ему о них...

Брейшис, 42:6, 9

За двадцать лет до описываемого дня Иосеф видел два сна, в которых было предсказано то, что теперь сбылось уже наполовину. В первом сне ему снилось: «Вот мы вяжем снопы посреди поля, и вот поднялся мой сноп и стал, и вот кругом стали ваши снопы и поклонились моему снопу» (Брейшис, 37:7). Во втором же сне Иосеф видел: «вот солнце и луна и одиннадцать звезд кланяются мне» (37:9).

Братья, которые и так ревновали Иосефа за то, что отец любит его более других своих сыновей, «еще более возненавидели его за сны и за речи его» (37:8). Яаков же «сохранил в сердце эти слова» (37:11) и «ждал исполнения их и предвкушал это» (Раши).

Но чтобы исполнились те сны, Яакову пришлось двадцать лет оплакивать потерю своего возлюбленного сына, Иосефу – пройти через рабство и узилище, а его братьям – пережить муки раскаянья. Двадцать исполненных боли лет протекли, прежде чем сыновья Яакова простерлись перед наместником Египта, который, не узнанный ими, и был тем самым «сновидцем», которого они продали в рабство. Почему все же настолько важно было, чтобы братья простерлись перед Иосефом? И почему Яаков ждал исполнения тех снов и предвкушал это несмотря на то что осознавал (см. Раши, 37:10): его ожидание лишь провоцирует вражду среди детей?

Новый тип еврея

Авраам, Ицхак и Яаков были пастухами, так же, как пастухами были и сыновья Яакова (ср. Брейшис, 46:34.). Они выбрали это призвание, ибо полагали, что пастушья жизнь – жизнь в уединении, в слиянии с природой, вдали от суеты и шума городской толчеи, – наиболее плодотворна для их духовных поисков. Когда они пасли овец в долинах и на холмах Кнаана, они могли, презрев мирские заботы, предаваться размышлениям о величии Творца и служении Ему – предаваться с ясностью в душе и покоем в сердце (Сефер а-Мааморим, 5765, с. 192).

Иосеф же отличался от них. Он был человеком мирским, «человеком преуспевающим» (Иш мацлиах – Брейшис, 39:2) в том, что касается торговли и политики. Проданный в рабство, он вскоре сделался главным управляющим, тем, кто ведает всеми делами своего хозяина. Брошенный в тюрьму, он вскоре становится одним из тех, кто принадлежит к верхушке тюремной администрации. А покидает тюрьму он, чтобы стать наместником Египта, вторым после фараона человеком в самой могущественной стране на земле и единственным поставщиком продуктов для целого региона.

Однако ничто из всего, что пришлось ему претерпеть, не изменило его. Он остался все тем же праведным Иосефом, что изучал Тору у ног своего отца (Раши, Брейшис, 47:31). Раб, узник, правитель миллионов, человек, распоряжающийся богатством целой империи, – все это не имело значения: по улицам развращенного Египта ходил тот же Иосеф, что размышлял о Б-ге на холмах и в долинах кнаанских. Его духовность, мораль – они росли изнутри и совершенно не зависели ни от общества, ни от среды, ни от того, чем ему приходилось заниматься, хотя эти занятия требовали круглосуточной сосредоточенности именно на них.

Конфликт Иосефа с братьями – куда глубже, чем просто зависть к цветным одеждам брата или большей доле отцовского внимания, достающейся ему. То был конфликт между духовной традицией и новой светскостью; между сообществом пастухов и политиком. Братья не могли принять саму возможность того, что человек совершенно мирского образа жизни способен не поддаться материальным благам, может, оставаясь в единении с Б-гом, жить во дворцах языческого Египта. (Тот факт, что «узнал Иосеф братьев своих, а они не узнали его» (Брейшис, 42:8), имеет глубокое значение. Сыновья Яакова были не способны признать «брата» (того, кто равен им духовно) в человеке, столь погруженном в материальные заботы мира).

В течение двухсот лет пастушеская жизнь давала преимущество исповедовавшим духовность. Но Яаков знал: если его потомкам предначертано пережить египетский голус (изгнание), так же как тысячелетие вавилонского, греческого, римского, восточного, западного, экономического, религиозного и культурного голуса, уготованного для них историей – они должны склониться перед тем кредо, в котором предстает Иосеф. Если детям Израиля суждено пройти через все социальные потрясения четырех тысяч лет и остаться народом Б-га, они должны подчиниться Иосефу.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru