[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2001 КИСЛЕВ 5762 — 12 (116)
Gesharim, или Мосты культуры
Это – издательства: «Гешарим» – в Иерусалиме, а «Мосты культуры» – на родимых просторах.
Пинхас Коц
Хотя слово «мост» многозначное (и зубной протез и борцовская стойка), однако же без синонимов: мост – он и в Африке мост, съемный, понтонный, задний-передний на автотранспорте. И равным образом – в переносном смысле: то, что соединяет, служит посредником, связующей нитью.
Есть древняя байка, бородатый анекдот, как некие чудаки строили данное сооружение – мост. Долго и мучительно колебались: перебрасывать вдоль реки? Поперек?.. Наконец решили, что поперек. Тогда возникает дилемма: настил как укладывать? Струганным верх? Струганным вниз?
Самые элементарные вещи, а поди растолкуй. Кто спорит, куда милее жить в дружбе и согласии, чем в нетерпимости и вражде... Да как замирить? Не то что народы и государства – просто соседей, супругов, свекровь & невестку. Лев Николаевич Толстой говорил, что злые люди цепляются друг за дружку, – отчего бы нам, добрым, не перенять опыт? И не о том ли мечтает герой Бабеля – собрать «Интернационал» хороших людей...
Работа Виктории Хитерер «Документы по еврейской истории в Киевских архивах» – мост в прошлое. Какую страницу ни открой, прочитаешь «Повесть из времен мрака», как раввин Саббатай Коген озаглавил свою хронику 1648-1649 года. Происходит: а) национально-освободительная война под руководством Богдана Хмельницкого и б) восставшие казаки уничтожают еврейские общины на Украине и в Польше.
Сотни женщин и девиц они осквернили... издевались и увлекли в полон... разорвали и сожгли священные книги... В купальни для очищения... брошены 1500 невинных детей и засыпаны землею...
Через сто лет – знаменитая (юмористическая) резолюция Елизаветы Петровны насчет еврейской торговли: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»... Ну да что там! Императрица – известная насмешница! Местный классик, Алексей Константинович Толстой, правильно написал:
Веселая царица
Была Елизавет!
Поет и веселится...
Порядка ж нет как нет.
Через сто лет – Сенатский указ (18 ноября 1828 года), запрещающий принимать евреев на государственную службу (действовал до Февральской революции).
Иудей в Российской империи не мог, например, быть профессором! Крестились Евгений Викторович Тарле (Тарло), Абрам Федорович Иоффе, Семен Афанасьевич Венгеров... Полукровка и христианин Борис Михайлович Эйхенбаум оставлен для подготовки к профессорскому званию (по-нынешнему – в аспирантуре), а Тынянов – еврей – нет... Михаилу Осиповичу Гершензону предложили кафедру в Московском университете (если сменит вероисповедание), но Михаил Осипович (в сущности, атеист) отказался.
Шла первая мировая война. Полмиллиона евреев сражались на фронте, не имея права (даже с высшим образованием) на офицерский чин. Вот что я вычитал некогда в газете «Биржевые ведомости».
ДЕЛО ПЛЕМЯННИКА МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ
Много лет назад сестра покойного Петроградского митрополита вышла замуж за некоего Ф. – православного из евреев. Сын ее, племянник митрополита, призван недавно в действующую армию, но ему, потомку крещеного еврея, отказано в офицерском присвоении.
Племянник митрополита Антония возбудил особое ходатайство, удовлетворенное на днях во внимание к кровному родству просителя с первоприсутствующим членом Синода.
Газета вышла 13 января 1917 года, за два месяца до Февральской (мартовской по старому стилю) революции.
А двумя годами пораньше московский студент Женя (Евгений Львович) Шварц, будущий сказочник и драматург (сказочный драматург!), подался в военное училище. А его не берут! Вы, говорят, «выкрест» во втором поколении. А по закону надобно в третьем!
Только Временное правительство объявило набор юнкеров-евреев. Среди тех 2500 мальчиков – Сергей Яковлевич Эфрон, муж Марины Цветаевой и тоже, подобно Шварцу, «выкрест» во втором поколении, и бобруйский мещанин Лейба Фельдбин – Александр Орлов, чекистский генерал, резидент в Испании, автор книги «История сталинских преступлений»...
Тем не менее (выскажу спорное соображение), 1913 год – лучший год ушедшего века (по крайней мере в России). Не потому даже, что самый сытый. И самый (насколько возможно), по тутошним меркам, цивилизованный. Нам кажется, аккурат тогда проживало в родимой местности наибольшее число интеллигентных людей. Шутки ради (и отчасти для убедительности) приведем маленькую байку собственного изготовления.
Композитор Александр Константинович Глазунов (1865 – 1936) возглавлял Петербургскую консерваторию до и после Октябрьской революции. После – материально поддерживал юного Шостаковича (схлопотал персональную стипендию), а до к нему обратились с официальным запросом, сколько, извините, ей-еев обучается в подведомственном Вам заведении.
Надо сказать, что консерватория до не давала формального высшего образования. Туда принимали детишек 10-12 лет, какие сейчас поступают в ЦМШ (центральную музыкальную школу). Да при ЦМШ есть общежитие-интернат, а консерватория не имела... И малолетних сопливых вундеркиндов сопровождали родители.
Из Одессы, Бердичева, Жмеринки – и прямиком на Невский проспект, где их, по тогдашним законам, не прописывали. Но дирекция каким-то путем исхитрялась, – улаживала, пристраивала... Ну и узнали в столице, что такое ей-ейская мама.
А узнавши, интересуются: сколько же, блин, этих мамочек?
И Глазунов ответил по телефону, не снисходя к письменному уведомлению:
– А мы не считаем...
Российская интеллигенция – самое ценное, что создала царская империя (по своей воле и принужденно). Октябрьская катастрофа обрекла нас на внутреннюю эмиграцию, а два миллиона вымела за пределы. Мы очутились в рассеянии, в галуте. Владимир Набоков окрестил новых изгнанников библейским племенем, «чьи птичьи следы и лунные знаки еще восстанут из пепла».
Разумеется, 1913 год – не рай на земле. Оправдали Менделя Бейлиса, но затеяли «Переписку об еврее Бару, подозреваемом в нанесении раны служанке Кривой Е. с целью получения крови для религиозных обрядов»... Воистину, голова кругом! 1916 год, война в разгаре, а им вроде и делать нечего!
Книга Виктории Хитерер – источниковедческое пособие для специалистов: в каком архиве и в каком виде (разобранном, не разобранном) обретается тот или иной документ. Вот, скажем, секретное отношение (12. 11. 1865) о местечковом ребе Меере Тверском, на свадьбе которого выставили угощение «для всех жителей без различия верований-исповеданий, и деревенские мужики перепились разом с евреями»...
Крестьяне, украдкою от начальства, преподнесли жениху и невесте хлеб-соль, оправдываясь тем, что «раввин – нам благодетель: помогает деньгами и прочим»... Гулял на свадьбе и местный помещик – князь Ромуальд Гедройц...
Такая, значит, произошла «встреча на мосту», если понимать мост, как мы условились, в переносном смысле... А начальство, по обыкновению, строчило секретные донесения и запрещало.
Сборник «Созидание еврейского будущего» – мост в грядущее.
Осенью 1999 года Центр еврейских исследований при Йоркском университете собрал в Торонто (Канада) международную конференцию. Съехались академические ученые: историки, философы, теологи, социологи – и руководители североамериканских общин. Образование и ассимиляция, демография и экономика, религия и светская власть, Израиль и диаспора – вот краткий перечень вопросов, которые обсуждались.
Участники – люди науки и практики – весьма озабочены... «счастливой судьбой североамериканского еврейства».
Казалось бы, от добра добра не ищут, но счастливая судьба (наше еврейское счастье) тоже выходит боком: «Ослабление антисемитизма в Северной Америке... сделало ассимиляцию возможной для многих, а не только для богатого меньшинства». 30% еврейских браков сегодня – межнациональные, межконфессиональные...
О подобной проблеме размышлял в позапрошлом веке Николай Яковлевич Данилевский. Дескать, в Оттоманской империи попросту и запросто вырезают славян, а в Австро-Венгерской – онемечивают. Но угроза физического уничтожения сплачивает, толкает на отчаянное сопротивление, пробуждает мощное сознание своей самобытности. А духовная экспансия – школа, культура, чужой язык – не вызывают такого отпора. Славяне теряют себя, растворяются, ассимилируются...
Данилевский – по старой советской терминологии – реакционный философ, по западной либеральной – a Russian totalitarian philosopher. И как тоталитарный мыслитель рубит с плеча: лучше турки, чем Австрия! В теории, когда лично вас не щупают ножиком, оно, положим, резонно. А на практике – вот вам советское (или постсоветское) мироощущение, зафиксированное современным поэтом Александром Рапопортом:
Если горек хлеб,
если в горле ком,
и в семье и в стране своей
все же лучше быть пасынком,
чем сынком, –
пасынок, он сильней.
Его не так-то легко сломать, –
пасынок гнет свое
и знает: о нем не заплачет мать, -
он сам оплакал ее.
Американские евреи – не пасынки, а родные дети. Обосновались в стране победившей личности, где каждый наделен равными правами и заслуживает равного обращения. «Но, – пишет профессор Станиславский, – предпосылка о врожденном и неотъемлемом равенстве как раз и привела к роковому результату». Еще в позапрошлом веке «евреи Германии, Франции, Англии не были членами еврейской нации, а просто немцами, французами, англичанами еврейской веры (Моисеева закона, как это прелестно формулировали)».
Само собой, профессор Майк Станиславский не призывает возродить, допустим, российскую действительность начала прошлого века. Там, в имперской реальности 1913 года, приключился забавный эпизод.
Православная девушка, коли не вру, Афанасьева, обучалась в Голландии. Полюбила молодого физика Пауля Эренфеста и вышла за него замуж. Талантливого ученого пригласили в Санкт-Петербург прочесть несколько лекций, и новобрачные прибыли в Северную Пальмиру.
А в гостинице, блин, не прописывают! Голландский их брак получается что фиктивный. Супруга, как сказано, – православная, а муж – иудей. Такие союзы, по царским законам, не регистрируются...
Скандал, крик, смех сквозь слезы. Выкрест Абрам Иоффе, профессор Технологического института, сам женатый на православной, будущий атомный академик Ёфе (которого Высоцкий рифмует с кофе), – и вот бегает, суетится... Да супротив власти не попрешь! И поселилась научная парочка на частной квартире.
Ах, да шут с ним, с квартирным вопросом! Интересно, кем будут потомки Эренфеста и Афанасьевой, – русскими, евреями, голландцами, европейцами?.. Ну какая разница? – возмутятся отдельные старые комсомольцы. А иные по-советски отшутятся: был бы человек хороший!
Местный националист Василий Витальевич Шульгин (1878 – 1976) изо всей (отнюдь не дурацкой) мочи поносил смешанный брак. А чего, собственно, испугался? Русских, в тогдашнем раскладе, сто миллионов (на круг), евреев – пять. Ежели переженятся, прекратятся разом Янкели с Хайками. Сплошь будут Яковы и Христины!
Нет, – огорчался Шульгин, – из десяти смешанных пар у девятерых будет еврейское потомство... Время показало, что в шульгинской арифметике тоже есть резон. Только в Америке не (подчеркиваю) НЕ подтверждается: «чем дольше еврейская семья проживает в Соединенных Штатах или в Канаде, тем менее вероятно, что каждый из членов ее – ...еврей».
Невредно бы выяснить (на худой конец – прояснить): а что же такое – еврей? В глубоком застое, на московско-питерских кухнях, родилась краткая формула: еврей – тот, кто считает себя евреем. Занятно, что Моше-Лейб Лилиенблюм (1843 – 1910) держался близкого мнения: «Еврей, который не отрекается от своей нации, – это еврей в полном смысле слова».
Двадцать веков (больше!) от нас требовали отречения. И вот – не требуют. Как же нам – в свободном, открытом обществе – остаться евреями?
Хорошо (в кавычках и без), «хорошо» было Лилиенблюму соблюдать еврейские традиции, перелагая в стихах (на иврите) 613 предписаний Галахи. Ведь в общине, кроме чего другого, был и такой обычай. Самый способный из юношей, изучающих Тору (пускай распоследний бедняк), женился на дочери первого местечкового богача, дабы не удручаться материальной заботой. И Лилиенблюм с 15 лет жил на содержании тестя... Но – в Просвещении был с веком наравне:
Моралисты вечно жалуются, что всех евреев не объединяет одна вера. Такого единения никогда не существовало и никогда не будет существовать. Только овцы могут быть настолько едиными, а не интеллигентные люди. Нет в Европе нации, которая не дробилась бы на клерикалов, консерваторов, либералов, прогрессистов, радикалов, ортодоксов, свободомыслящих, еретиков, материалистов... Как различаются между собой лица, так различаются и идеи. Пусть каждый следует своей собственной совести.
И проблема еврейского будущего есть проблема свободного выбора.
Что выбрал Йонатан Нетаниягу, известно: руководил операцией в Энтеббе и погиб, вызволяя заложников. А как выбирал, открывают его Письма, собранные братьями – Идо и Беньямином.
Эта книга – мост к самому себе. Как есть писатели и «писаки», художники и «мазилы», учителя и «училки», умельцы-мастеровые и горластый «рабочий класс», фермеры и «деревня», исследователи-специалисты и «научные кадры», так в армейском сословии есть военные и «вояки», солдаты и солдафоны. Почему высшие офицеры таскали каракулевые папахи в серых мерлушковых завитках? Ответ: на мозги похоже.
Йони был сложной личностью, – говорит начальник разведывательного отдела генерал Шломо Газита. – С одной стороны – боец и командир из самых отличных, самых основательных, храбрых и преданных, а с другой – одаренный молодой человек с широким кругозором, богатым воображением и великолепной способностью к аналитическому мышлению.
Йони Нетаниягу (1946 – 1976) поделил свою жизнь между службой в израильской армии и Гарвардским университетом. В Америке тосковал по Родине и «солдатской лямке», в «боях и походах» – по студенческой читальне и кампусу. Со временем, несомненно, сделался бы генералом. А может быть, как брат Биньямин, – и премьер-министром.
Он был патриотом Израиля, любил страну и народ со всем пылом и жаром молодости, но трезво, спокойно, рассудительно. С чувством, с толком, с расстановкой, как и положено интеллигентному человеку. Такое отношение культивировал в позапрошлом веке Петр Яковлевич Чаадаев, которого причислили к сумасшедшим, а он всего-то и утверждал: любовь должна быть зрячая, не слепая.
Подобно русским путешественникам – Есенин, помните, заклеймил Америку железным Миргородом, – израильский путешественник Нетаниягу настаивает на «бездуховности» заокеанской республики:
Люди говорят о машинах и девушках. Жизнь вертится вокруг одной темы – секса... Постепенно прихожу к убеждению, что окружают меня не люди, а обезьяны. Или, еще круче: Теперь, прожив здесь достаточно долго, могу сказать с твердой уверенностью: мир этот ужасен, делать здесь нечего. Все разлагается, настоящей жизни нет. А чуть раньше: Я соскучился по стране тесной, жаркой, паршивой, грязной, по стране, 60% которой занято пустыней, по стране, которую с трудом найдешь на мировой карте...
И вот – с «гнилого» Запада – попадает в родную страну. Возвращается, чтобы стать солдатом.
В армии – огромное количество сержантов... несчастные, убогие люди, что первый раз получили возможность «самовыражения»... в гражданской жизни были полными нулями, постоянно страдая от комплекса неполноценности... Наступают армейские будни: Еда неплохая. Ее маловато, но обойтись можно... Армия ведь не платит налогов! Гражданину постоянно твердят о необходимости экономить, а здесь, в государственной организации, ужасное расточительство. Выбрасывают еду, не берегут рабочую силу... Воровство процветает в невероятных масштабах. Беда в том, что когда солдату не хватает чего-нибудь из снаряжения, он подвергается штрафу, и за утерю рабочей фуражки стоимостью меньше лиры приходится платить десять. Понятно, почему воровство.
Йони Нетаниягу – «неформальный лидер», очень самостоятельный человек. После «курса молодого бойца» тех, кто выдержал особые испытания, направляют в летную школу, – может, спрашивают, есть несогласные?.. шаг вперед!.. Строй переминается и молчит. Йони выходит первым. А за ним – еще семеро.
Нет, не манкирует, не отлынивает. Просто не хочет быть летчиком. Десантником – пожалуйста! С превеликим удовольствием!.. Он – настоящий солдат. Голубая мечта, как у Васи Теркина, – храпануть минут пятьсот. «Копим сон про запас», – говорит Йони, даже словесно совпадая с Твардовским: спать за прежний недосып, спать в запас научен.
Пушкин писал младшему брату: «Иные скажут: учись, служба не пропадет. А я говорю: служи – учение не пропадет». А Нетаниягу – другу и однокашнику: «В армию все равно надо идти, а интеллигентом стать никогда не поздно». Потому что (по Пушкину, из того же письма) чтение – вот лучшее учение.
Читаю здесь (в армии) много. Как говорит бабушка, благодарение Б-гу, привез с собой много книжного материала – «Апологию» Сократа, «Государство» Платона, учебники, сборники рассказов... А в Гарварде: Каждая открытая книга приводила к тому, что я открывал еще три и хотел открыть еще три.
Не знаю, слышал ли Йони от своей бабушки то, что я – от своей. Что главное для мужчины – профессия и жена. Задачка с двумя неизвестными. Наш герой ее не решил. Вернее, решил так: я женат на моей работе. История не слишком веселая, хотя и в стихах:
Я люблю
С почти ужасающей сдержанностью.
И отсюда крик.
Отвлечемся... перескажем любимый анекдот подполковника Нетаниягу, натурально, еврейский. И про войну.
Англичанина, американца и израильтянина захватили в плен людоеды. Уже сидят в кастрюле, но исполнить последнее желание – это святое. Англичанину – виски и трубку. Американцу – бифштекс. Израильтянину... коленкой под зад. И непременно, чтоб лично вождь. Нет, нет! – вопят людоеды. – Ни за что!.. Споры, дебаты, дискуссии, и в результате – хороший пинок. Израильтянин тут же вытаскивает пистолет из потайного кармана. Пиф-паф! – перестрелял людоедов.
Англичанин с американцем – в недоумении:
– Если у тебя было оружие, почему не применил раньше?
Израильтянин:
– Вы с ума сошли! Чтобы в ООН сказали, что я агрессор?
Вот и все. Напоследок – воспоминание сослуживца. Пожалуй, крупными буквами, как титр в немом кино:
ОН ШЕЛ ВЫПРЯМИВШИСЬ, ОТДАВАЯ КОМАНДЫ НАЛЕВО И НАПРАВО. И Я, ЕГО СОЛДАТ, ПОДУМАЛ: «КАКОГО ЧЕРТА! ЕСЛИ ОН ТАК МОЖЕТ, ЗНАЧИТ, МОГУ И Я!» ВСТАЛ И НАЧАЛ СРАЖАТЬСЯ.
«Переводчик» Аркана Карива и «Жизнь Александра Зильбера» Юрия Карабчиевского – мост между отцом и сыном. Потому что Аркан Карив – сын Юрия Карабчиевского. И переводчик из его повести – тоже Зильбер, как бы сын отцовского Зильбера. Только живет в Израиле. А отцовский, понятно, – в Москве, в столице нашей Родины на четыре буквы.
В смысле – была у нас такая Родина – СССР. Было советское искусство с удивительным персонажем – еврей под псевдонимом. Сугубо положительный герой интеллигентной профессии. Учитель («Доживем до понедельника»). А кстати, как его имя отчество? Правильно, Илья Семенович! Или в «Чужой родне». Кто на бюро райкома произносит самую разумную и внятную речь? Лев Захарович. А Штирлиц – Максим Максимович Исаев? Он ведь полный тезка наркоминдела (министра иностранных дел) Литвинова... А Литвинов, простите, кто?
Леонид Бахнов в предисловии к семейному сборнику отмечает, что в ту пору (1974-1975) не таясь написать про Зильбера «уже граничило с подвигом». В официальной литературе днем с огнем не найдешь еврея. Национал-большевики последнего периода осуществляли, ну что ли, бескровное «окончательное решение». Людей не убивали, а книги и замыслы (фильмы, спектакли, полотна...) убивали.
У нас с Леонидом Бахновым (автором предисловия) был общий знакомый, что в юности выпалил: «Я – Райхман, но стрелять умею!» Потом взял псевдоним, стал, в общем, благополучным и благоденствующим членом Союза – поэтом, прозаиком, кинодраматургом... А в ту злополучную пору (1974 - 1975) совершил средиземноморский круиз с краткосрочным посещением исторической родины – «земли обетованной». И по возвращении, «дрожа от смелости», нашептывал лично нам (мне, Пинхасу Коцу): «Представляешь, кругом евреи! Полицейский – и тот еврей!»
В точности, как американец, которого в повести Аркана Карива водят по «вечному городу».
– Фира! – зовет он жену. – Посмотри же скорей, Фира! Это наш еврейский солдат!
Не будем умиляться и перелагать сюжет. Ограничимся, как свойственно нам, мелкими хохмами, не забывая, однако, что хохма – действительно шутка, если ударить на «о», а если на «а» – мудрость.
Русские выдумали любовь, чтобы не платить денег. (Наглость – сестра таланта.)
Ильф и Петров на Ближнем Востоке
Босоногий арабский малец пришел под вышку, задрал голову и потребовал: «Солдат, дай шекель!» Я спросил, не выдать ли ему еще и ключ от квартиры, но он на иврите туго знал только одну фразу: «Солдат, дай шекель!» Я скинул ему шекель, и он ушел.
Великий и могучий
Академия языка совсем недавно подсуетилась – придумали слово для похмелья: а-мар’морет. Никто этого слова не знает, а мне оно так полюбилось, что в меру сил способствую распространению.
Стишки
Война – не жид, в Израиль не убежит.
Впереди – пески Синая, позади – страна
родная.
Время подумать уже о душе, а о другом
поздновато уже.
Если видишь номер МОС, брось гранату
– едет босс.
Последняя речовка из далеких времен, когда раскатывали по городу правительственные машины под номером МОС – черный квадрат с белою окантовкой. Мы общались тогда с Юрием Аркадьевичем Карабчиевским и записали за ним (весьма близко к тексту) следующую байку:
Почему, –
спрашивает Юрий Аркадьевич, –
так трудно издать произведение
на еврейскую тему?
Дело в том, – разъясняет, –
что антисемиты
не печатают нас,
потому что
антисемиты.
Осторожные,
потому что они –
осторожные.
А евреи –
потому что евреи.
Нынче нас вроде бы публикуют. И евреи, и русские, и осторожные. Но писать легче не стало. А «жизнь, – как говорил классик (Наум Коржавин), – жизнь серьезна все равно».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru