[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2001 ХЕШВАН 5762 — 11 (115)

Уроки Торы

ААЗИНУ

Глава Аазину начинается большой речью Моше: «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речи уст моих...» В одном из мидрашей, всегда столь чутких к языковым нюансам, подчеркивается, что Моше говорит это так, словно он близок к Небесам и далек от земли. У Иешаяу мы встречаем стих, почти противоположный по смыслу: «Слушайте, Небеса, и внимай, земля» — здесь подчеркнуты удаленность от Небес и близость к земле. Таким образом, перед нами два типа отношений. Какому же из них подобает следовать еврею? Должен ли он стремиться к Небу и «воспарять» над суетой земли? Или он, как Иешаяу, обретает духовное пристанище именно в земном бытии? И каково значение этой дилеммы в дни, когда обычно читается данная глава Торы – в течение Десяти дней трепета, тех, что следуют сразу за Йом Кипуром, когда для еврея наступает время задаться самыми главными вопросами?

О БЛИЗОСТИ И УДАЛЕННОСТИ

В одном из мидрашей (Сифри, нач. Аазину. Ср. Зогар, Аазину, 286б) говорится, что Моше был «близок к Небесам» и «далек от земли», именно потому сказано им: «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речь уст моих». «Внимайте, Небеса» – здесь слышна интонация, с которой обращаются к находящемуся рядом, тогда как слова «услышит земля речь уст моих» подчеркивают некую удаленность.

Точно так же в этом мидраше отмечается, что Иешаяу был «далек от Неба и близок к земле», когда говорил: «Слушайте, Небеса, и внимай, земля» – слова эти зеркально противоположны словам Моше (Иешаяу, 1:2).

Однако эта противоположность поистине удивительна, ведь «Тора» означает «учение», и каждое ее слово – наставление для еврея (Зогар, ч. III, 53б). Когда Моше говорит «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речь уст моих», посылка, содержащаяся в этом высказывании — всякий еврей должен стремиться к Небесам и к тому, чтобы освободиться от земных противоречий. Но если даже Иешаяу, величайший из пророков (Ялкут, Иешаяу, Ремез 385), не смог достичь неба, то как же Тора требует того от каждого еврея? А если близость к Небу по сути своей достижима для любого еврея, черпающего вдохновение в словах и деяниях Моше, и вдохновение это всегда теплится в еврейской душе (Тания, ч. I, гл. 42), так почему же Иешаяу не смог этого достичь и подняться на такой уровень?

Это тем более странно, если учесть, что в мидрашах сказано (Сифри; Ялкут, Аазину, Ремез 942): слова Иешаяу были произнесены в прямое продолжение слов Моше. Но если пророк говорит, отталкиваясь от слов Моше, то Иешаяу было легче, чем многим иным, подняться до уровня Моше.

Отсюда следует: в словах Иешаяу отражен не более низкий уровень по сравнению с тем, который подразумевал Моше, а более высокий. Именно в этом смысле он продолжает оттуда, откуда Моше закончил свою речь. Взойдя на высоты, где пребывал Моше, – «вблизи Небес», Иешаяу смог добиться большего – быть «рядом с землей». А поскольку его слова также часть Торы, они ниспосланы всем евреям.

И мы должны учитывать: поскольку каждый урок, который дает нам Тора, имеет специфическое отношение к тому периоду года, когда читается соответствующая глава (ср. Шало, нач. Ваешев. Ор а-Тора, нач. Ницавим), то высказывание Моше, продолженное Иешаяу, особым образом связано с промежутком, отделяющим Рош а-Шона от Суккос – именно в это время обычно читается глава Аазину.

ДНИ ПЛАЧА

Раби Ицхак Лурия, Ари, говорил (При Эц Хаим, Шар а-Шофар, гл. 5): «Тот, кто не проливает слез в Десять дней трепета, душа того несовершенна». Смысл сказанного прост: в Дни трепета Б-г подступает совсем близко к каждому из нас (Рош а-Шона, 18а /объяснение на стих Иешаяу, 56:6/. Рамбам, Законы Тшувы, 2:6). Хасидизм учит, что это «близость источника света к искре пламени» (Дерех Хаим, 13д, 21б, 91а).

А если даже в дни милости и прощения еврей не «дозрел» до слез покаяния, душа его с изъяном. Ничто не способно пробудить ее, ничто не способно вернуть эту душу к истоку. Она слишком отдалилась от своего предназначения.

И все же говоря «Тот, кто не проливает слез», Ари распространяет сказанное на всех евреев, даже на тех, кто воистину праведен. Но ведь сожаление в смятении, изливаемое в слезах, есть сожаление о совершении греха, о нарушении заповеди, поступке неправедном, а праведник от этого чист. Как же можем мы ждать от него покаяния – покаяния столь сильного, чтобы излилось оно слезами? И разве, если праведник не плачет покаянными слезами, душа его несовершенна?

Замечание Ари было бы понятно, если б относилось к «бенони», еврею, который никогда не грешил, даже в мыслях, но при всем том не изгнал из сознания само желание совершить нечто неправедное, хотя желание это каждый раз им подавлялось (Тания, ч. 1, 12, 13 и далее). В таком человеке всегда присутствует сама возможность греха, и одного этого достаточно, чтоб лить слезы в дни предельно честного самоанализа.

Однако совершенно праведному, чья природа не тронута даже отсветом неверного желания, казалось бы, что ему плакать? У него нет причины для слез.

Но смирение толкает его к слезам. Даже Раббан Йоханан бен Закай плакал, говоря при этом: «Видя два открытых предо мною пути: один ведет в Рай, а другой – в Геином, и неведомо мне, какой из них будет мне предназначен, могу ли я не рыдать?» (Брохойс, 28б). Исполненный рвения, праведник полагает себя человеком недостойным. Но почему Ари настаивает, что праведники не только могут порой проливать слезы раскаяния, а должны их лить? Ведь достигнутое самопознание есть добродетель, и представлять себя хуже, чем ты есть, – не есть долг человеческий.

СЛЕЗЫ РАДОСТИ И ГОРЕЧИ

Алтер Ребе поясняет (Ликутей Тора, Теце, 37д): слезы, о которых говорит Ари, – не слезы горечи и самообвинения, это слезы, подобные тем, что лил рабби Акива, когда проник в тайное тайных Торы (Мидраш а-Неелам, Ваера, 98б), – слезы радости.

Однако слезы, о которых идет речь, не могут быть лишь слезами праведников, иначе обнаружилось бы, что Ари использует одно и то же слово для обозначения противоположных понятий: радостных слез праведников и горьких слез остальных евреев. Одни слезы свидетельствуют о близости к Б-гу, другие же – об удаленности от Него.

ДУХУ СУЖДЕНО ВЕРНУТЬСЯ

Объяснение тому кроется в следующем: тшува не есть просто раскаяние, она не что-то, приходящее только тогда, когда было совершено прегрешение. Тшува означает «возвращение души к истоку» (Ликутей Тора, нач. Аазину). «А дух возвратится к Б-гу, Который дал его» (Коэлес, 12:7).

Даже праведник с любовью и страхом всем своим существом служащий Б-гу, не достигает того состояния близости с Ним, которое испытала душа до своего рождения (Тания, ч. I, гл. 37). Земное существование создает дистанцию между душой и Г-сподом, и ни один праведник не в силах преодолеть ее целиком – в этом и сокрыты скорбь праведных и источник их слез. Праведник чувствует, что даже когда он ведет жизнь до предела высокую и чистую, она далека от той высоты, с которой сошла душа, знавшая близость к Небесному Трону. И его слезы, как и слезы простых евреев, рождены из сознания того расстояния, что отделяет его от Б-га.

СЛЕЗЫ ПРЕОДОЛЕНИЯ

Но и этот ответ неполон. Ибо в таком случае праведный скорбел бы о том, что составляет саму основу нашей жизни: о простом факте, что в земном существовании немыслимое расстояние разделяет Г-спода и душу. Однако этот факт непреложен. И нельзя винить себя в том, что изменить не в твоей власти.

Если бы праведник думал о собственном духовном удовлетворении, он чувствовал бы горечь от того, что само рождение было для души утратой. Он может не столько казниться, испытывая чувство вины, сколько скорбеть. Однако праведные люди не думают о себе. Они помышляют о Г-сподней воле (там же, гл. 10) – это Ей было угодно, чтобы данная душа была ограничена узкими рамками этого мира. Над чем же тогда плакать праведным?

Может быть, им подобает плакать потому, что они еще не выполнили свою миссию? Ибо нисхождение души в материальный мир еще не конец; нисхождение влечет за собой восхождение, ведущее куда дальше вверх — к полному самозабвению, когда душа осознает, что она – ничто, и ей откроется всеобъемлющая реальность Б-га. И пока праведник полагает, будто сам он есть нечто реальное (там же, гл. 35), он еще не достиг конца пути. У него есть повод для слез.

И если даже величайший из людей не может достичь этой стадии, как же можем мы говорить о том, что подобает ему это сделать? Нельзя требовать невозможного.

Истина в том, что еврей есть часть Б-га. Он способен подняться над обычными духовными возможностями этого мира. И он льет слезы над ограниченностью человеческих возможностей, ибо в этом и заключен путь их преодоления.

«Из тесноты воззвал я к Б-гу, и ответил мне Б-г, (вывел меня) на простор» (Теилим, 118:5). Смысл данного стиха такой: даже после всех достижений, к которым может привести праведная жизнь, человек все еще пребывает в «тесноте» и выйти «на простор» можно лишь ценой отказа от самости, тем самым обнаруживая готовность к слиянию с Б-гом.

ЕДИНЕНИЕ С Б-ГОМ В МИРЕ

В этом состоит важность и значение Десяти дней Тшувы – периода, когда Б-г ближе всего к человеку, и при том Тшува всегда сохраняет свою важность (Рамбам, Законы Тшувы, 2:6). Но эти дни не только несут в себе особую милость – они выводят на новый уровень. Происходит не только раскаяние в совершенных грехах, но само возвращение к Б-гу, которое кладет конец духовному отдалению. Человеку выпадает возможность понять, что ограниченность человеческой природы – еще не все, из нее есть выход. Можно эту ограниченность преодолеть. Она может быть залита слезами – каждого еврея.

Когда человек достигает выхода за собственные пределы, он совершает прорыв, в земных условиях доступный только душе. Он сливается с Бесконечным в самой сердцевине конечного. И тем утверждает, что для единения души с Б-гом нет ни преград, ни пределов: ведь единение с Ним было достигнуто в этом мире. «Из тесноты воззвал я к Б-гу,» – из этого тела, этого узкого мира, – «и ответил мне Б-г, (вывел меня) на простор».

ШОФАР

Здесь кроется объяснение, почему на Рош а-Шона трубят в шофар. Звуком шофара (учитывая специфическую форму этого инструмента: его узкий конец напоминает о «тесноте», а широкий – о «просторе») мы призываем Царство Г-спода. Талмуд сообщает (Рош а-Шона, 16а, 34б), что

Г-сподь сказал: «В Рош а-Шона возглашайте предо Мной о царствии, храните память, трубите в шофар. О царствии – ибо вы поставите Меня Царем над вами... Как? Звуком шофара».

Слова эти могут вызвать недоумение, ибо естественно было бы сначала провозгласить Б-га Царем нашим, а потом лишь подчиниться его велениям (ср. Мехилта и Ялкут Шимеони, Итро, 20:3). Как можем мы пробудить в Б-ге желание быть Царем над нами, исполняя то или иное из Его повелений, если само это исполнение предполагает, что Он уже Царь?

Объяснение этому в молитве, которая читается перед трублением в шофар: «Из темницы воззвал я к Б-гу...» Наша «темница» – это не только грехи наши, это – само наше существование в ограниченных рамках, когда мы чувствуем, что отделены от Г-спода, и покуда длится это состояние, мы не можем принять Б-га как Царя и Владыку над нами. Но если мы пребываем в «темнице» и все же «взываем к Б-гу», то достигаем самой сути Б-жественности, тем самым преображая сердцевину человеческой жизни в «просторное место», место для Б-га. Так устанавливается Его царская власть. Он – Царь, пребывающий в материальном мире, а не только в Небесах.

«ТЕСНОТА» МИРА И ЕГО ПРЕОБРАЖЕНИЕ В «МЕСТО ПРОСТОРНОЕ»

Теперь нам понятна связь между главой Аазину, словами Моше, продолженными Иешаяу, и Десятью днями Тшувы (как и теми четырьмя днями, что следуют за Йом Кипуром).

В течение года наша религиозная жизнь сосредоточена на «земных» вещах, на изучении Торы и практическом исполнении заповедей. Даже «долг сердца» связан с нашей человеческой, личностной сущностью, с нашими интеллектом и темпераментом.

Но в течение Десяти дней трепета «дух возвращается к своему создателю, к Б-гу». Еврей должен осознать, насколько «темница» олицетворяет весь этот мир и насколько подобает рыдать, пребывая в этой «темнице». Он должен воззвать к Г-споду, воззвать с доверием и рвением, чтобы слиться с Ним.

Человек там, где пребывает во

ля его. И тем, что он проливает слезы из-за заключения в «темнице», он выходит за пределы своего узилища. Он становится «близок к Небу» и «далек от земли». Его самое сильное и сокровенное желание – «приблизиться к Небесам», и он воистину достигает Небес.

Б-г отвечает на это тем, что «выводит на простор», а Его присутствие на земле раскрывает саму сущность Б-га как здесь, так и в духовных мирах. Бесконечное входит в порядок человеческого существования. Так происходит обретение Б-га, «вблизи земли» и «далеко от Небес».

УРОК ИЕШАЯУ

Это истинно для жизни каждого еврея.

«Небеса» – это Тора, слово Б-га. «Земля» – заповеди, деяния человека (Тора Ор, нач. Брейшис; Ликутей Тора, Аазину, 74б). Изучая Тору, еврей приближается к Б-гу (Тания, ч. 1, гл. 23. Ср. там же, гл. 5). Исполняя заповеди, он вносит в мир присутствие Г-спода (там же, гл. 37).

Прежде всего еврей должен быть «близок к Небесам». При том, что он обязан соблюдать заповеди, сердце его должно быть отдано изучению Торы.

Однако это – лишь первая ступень. Со временем он должен постичь, что «сущностно важно не изучение, но – деяние» (Пиркей Овойс, 1:17), ибо истинная задача человека – преобразить этот мир, сделав его обителью Б-га (Бава Басра, 14б).

И опыт Иешаяу нужен нам, чтобы взойти на эту вторую ступень. Ибо Тора была дарована Моше, но именно Иешаяу суждено было пророчествовать о грядущем спасении (Тания, ч. 1, гл 23. Ср. там же, гл. 5), о времени, когда мир станет обителью Б-га, когда «всякое создание познает, что Тобой создано» (Молитва на Рош а-Шона и Йом Кипур), когда все сущее в мире соединится с Бесконечностью Б-га.

БРОХА

В день Симхаc Тойра (день Радости с Торой) мы завершаем годовой круг чтения Торы и начинаем его заново. Какова же связь между этим днем и читаемой главой Броха (Везойс а-Броха), последней в Торе? И почему праздник в честь Торы по установлению отмечают именно в этот день, а не в Швуэс, когда Тора была дана народу Израиля? Чтобы ответить на эти вопросы, следует обратить внимание на одну особенность данной главы. Шмини Ацерес, восьмой день Суккос, и отмечаемый на следующий день Симхас Тойра изначально были единым праздником. Однако в диаспоре, пока наш народ пребывает вне земли Израиля, мы празднуем их поочередно, как два праздника, ведь мы тоже разделены. И все же по сути своей эти два дня - единый религиозный праздник, о чем и говорится в настоящей главе.

ШМИНИ АЦЕРЕС И ГЛАВА ТОРЫ К НЕМУ

Рамбам пишет (Законы Тфилы, 13:8), основываясь на Талмуде (Мегила, 31а), что в каждый из праздников мы читаем определенный отрывок из Торы, имеющий отношение к этому дню, ибо «установил Моше Израилю, чтобы в каждый из праздников читалась соответствующая часть Торы». Далее Рамбам определяет, что надлежит читать в какой праздник, и говорит: «В последний день (Суккос) читают отрывок, начинающийся словами “Кол а-бехор” (“Все первенцы...”), а на следующий день читают Броха (Везойс а-Броха) – “И вот благословение, которым благословил Моше...”» (33:1).

Мы читаем главу Броха, последнюю в Торе, на второй день Шмини Ацерес не только потому, что это, как резонно можно заключить, конец цикла годовых праздников, который Моше закончил благословением Израилю (Ран, Мегила, 31а). И не потому, что этот праздник совпадает с окончанием годового цикла чтения Торы (Махзор Витри, 385). Даже не затем мы читаем этот отрывок, чтобы соединилось благословение Моше с благословением Шломо, произнесенным перед народом в день Шмини Ацерес (там же, Авудрахам). Все это подобающие основания, чтобы читать данный текст, и однако же они вторичны. Главная причина, по которой следует его читать, состоит, как указывает Рамбам, в том, что глава Броха имеет непосредственное отношение к самому празднику.

Что же это за связь?

ОСОБЫЙ НАРОД

В Талмуде (Сукка, 55б) объяснено символическое значение жертв, которые приносят в праздники Суккос и Шмини Ацерес. «За что приносятся семьдесят тельцов (таково жертвоприношение, совершаемое в Суккос)? За семьдесят народов мира. За что приносится единственный телец (в день Шмини Ацерес)? За единственный (то есть выделенный среди прочих народов) народ Израиля».

Таким образом, день Шмини Ацерес – тот самый, когда раскрывается особая роль народа Израиля.

Все это непосредственно связано с главой Броха. Ибо благословение, произнесенное Моше, начинается словами: «Б-г от Синая пришел, и показался им в сиянии от Сеира, показался от горы Паран» (33:2). Упоминание здесь Сеира и Парана Раши объясняет следующим образом. «Сперва обратился Он к сыновьям Эйсава (населяющим Сеир), не примут ли они Тору, но те отказались. Тогда обратился Он к сыновьям Ишмаэля (живущим на Паране), не примут ли они Тору, и те также отказались». Потомки Эйсава и Ишмаэля олицетворяют здесь весь мир за пределами еврейства, и значение слов Моше состоит в том, что «всему миру (Авойда Зора, 2б) во времена Синая была дана возможность принять закон Б-га, но один лишь Израиль, “средь народов единственный”, возложил на себя этот Закон».

И однако, даже если акцент на избранности Израиля и связывает главу Броха со Шмини Ацерес, все же она больше связана с другим праздником, Швуэсом, «днем дарования Торы». Ведь Моше упоминает события, связанные с горой Синай, то есть то, что произошло в день Швуэса.

РАЗБИТЫЕ СКРИЖАЛИ

Объяснение тому мы найдем в словах, которыми заканчивается данная глава, завершающих Пятикнижие Моисея: «И не было более пророка в Израиле, подобного Моше... по всем могучим деяниям, и по всем страшным свершениям, которые совершил Моше на глазах у всего Израиля» (33:10, 12).

Раши задается вопросом, какое же именно из деяний прежде всего имеется в виду, когда говорится о том, что «совершил Моше на глазах у всего Израиля»? И отвечает: то было мгновение, когда «сердце подвигло его разбить скрижали (с Десятью заповедями) на глазах у народа Израиля».

Но почему этот поступок ставится Моше в особую заслугу, как свидетельство его добродетели? Внешне он связан с эпизодом, в котором упомянут гнев Г-спода. Ведь пишет же Раши в другом месте (Дворим, 10:7): «смерть праведника столь же омрачает Святого Благословенного, как день, в который были разбиты скрижали». Раши сам отвечает на этот вопрос, указывая, что, когда разбил Моше скрижали, «Святой Благословенный пребывал в согласии с Моше» и возрадовался за него.

Однако вряд ли это может разрешить стоящую перед нами проблему. В Талмуде (Шабос, 87а) говорится о причинах такого поступка Моше: «Если, когда идет речь о пасхальной жертве, которая лишь одна из 613 заповедей, сказано в Торе (Шмойс, 12:43), “никакой чужак не должен есть ее”, а тут вся Тора, и весь народ Израиля был отступником, насколько же превышена мера!» Иными словами, Моше защищал сам дух Торы, не желая передать ее «отступникам», но в то же время подчеркивал низкий уровень Израиля. Но как же глава Броха – благословение Моше Израилю может заканчиваться осуждением его народа? Ведь тогда бы конец главы противоречил ее началу, и, начинаясь утверждением об избранности Израиля, принявшего Тору, она бы кончалась признанием его несоответствия такому дару. Это тем более странно что последние слова Торы, суть которой быть обращенной к Израилю и принятой им, касаются эпизода с разбиванием скрижалей, на которых был написан Закон.

ВТОРЫЕ СКРИЖАЛИ И ПУТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ

Вместо всего вышесказанного мы должны признать, что Б-г одобрил Моше за то, что тот разбил скрижали, ибо тем самым он действовал не только во славу Торы, но и во славу Израиля.

Однако следует помнить, что Б-г не сразу одобрил Моше. Он ждал и лишь по прошествии сорока дней повелел: «Вырежи себе две скрижали из камня – такие же, как первые» (там же, 34:1; Дворим, 10:2). Раши, давая свою интерпретацию, указывает, что слова Г-спода, обращенные к Моше, стали словами прославления не раньше, чем пришел черед главы Броха, смерти Моше, то есть лишь сорок лет спустя. Отсюда предполагается, что вся доблесть и праведность, которые явил Моше, разбив скрижали, открылись только в конце его жизни.

Объяснение тому ниже. Талмуд (Авойда Зора, 4б, Раши к данному фрагменту) говорит, что «израильтяне затем лишь сотворили золотого тельца, чтобы представить веское доказательство вернувшимся и раскаявшимся». Г-сподь допустил народ Израиля впасть в соблазн и сделать золотого тельца только затем, чтобы Израиль изо всех сил покаялся – то было беспрецедентное раскаяние, которое вывело евреев на иной духовный уровень, намного выше того, что был достигнут ими до этого прегрешения (ср. Рамбам, Законы Тшувы, 7:4).

Тем самым разбивание первых скрижалей, спровоцированное поклонением золотому тельцу, подготовило возможность дарования вторых скрижалей, прославленных более, нежели первые (Шмойс Раба, гл. 46). Они были вечным напоминанием о силе раскаяния, которое не просто стирает грех прошлого, но выводит на новые духовные высоты.

Следует также учесть и категоричный отказ Моше дать Тору «отступникам». Моше хотел своим поступком не только защитить славу Торы, но и пробудить в народе Израиля стремление вернуться к Б-гу. Он действовал как отец, изгоняющий заблудшего сына из дома не ради того, чтобы отвергнуть его, но дабы пробудить в нем желание вернуться под отчий кров (Ср. Ор а-Тора, Ваэра, с.123). Вот почему Моше разбил скрижали «на глазах у Израиля» (Дворим, 9:17). То был своего рода демонстративный жест, адресованный Израилю, чему Израиль должен был стать свидетелем, чтобы этот опыт изменил его к лучшему.

Потому пост 17 Тамуза, день, когда были разбиты скрижали (Мишна, Таанис, 26а), с приходом Мошиаха станет днем радости и ликования (Зхарья, 8:19). Сейчас мы видим лишь первые последствия поклонения золотому тельцу в пустыне, страдания изгнания. Ряд серьезнейших трагедий изгнания произошел именно в 17-й день месяца Тамуз. Потому в этот день мы и соблюдаем пост. Но когда Израиль полностью вернется к Б-гу, станет понятно, что само это возвращение началось тогда, когда были разбиты скрижали, и сам этот день станет днем радости.

Но лишь когда даны были вторые скрижали – в знак власти, которой обладает покаяние, Б-г воздал Моше великим даром. Но само это воздаяние не было явлено, покуда жизнь Моше не подошла к концу – только тогда тот удостоился видения «последнего дня» и узрел «все, что случится с Израилем в будущем, вплоть до дня, когда мертвые воскреснут» (Сифри и Раши, Дворим, 34:2). Ибо именно тогда Моше увидел победу раскаяния, мессианское исполнение того, чему положено было начало на горе Синай.

РАДОВАТЬСЯ ТОРЕ

Такова связь, существующая между главой Броха и праздником Шмини Ацерес.

На внешнем уровне следует праздновать Симхас Тойра, Радость с Торой, в день Швуэс, когда впервые были даны Десять заповедей. Однако самая великая радость связана с дарованием вторых скрижалей на Йом Кипур. А Шмини Ацерес – конец цикла праздников, начинаемого Йом Кипуром (Ор а-Тора, Шмини Ацерес, с. 1779 и далее).

При этом мы должны помнить и то, что слова Моше, открывающие его благословение «Б-г от Синая пришел...» (33:2), относятся к первому дарованию Торы и тем самым должны быть связаны с праздником Симхас Тойра.

ПРАВЕДНОСТЬ И РАСКАЯНИЕ

Разница между первыми и вторыми скрижалями подобна разнице между праведностью и раскаянием. Когда были даны первые скрижали, Израиль еще был праведен; когда были дарованы вторые скрижали, народ Израиля согрешил и раскаялся.

Праведны те, чья добродетель – жизнь в соответствии с Торой. Но раскаяние поднимает выше, чем Тора (Ср. Ликутей Тора, Ахарей, 26с; Дерех Мицвосеха, Заповедь Видуй у-Тшува). Оно возносит туда, где связь между Б-гом и человеком сохраняется, даже когда мы преступаем Его закон. И потому, когда дарованы были первые скрижали, Израиль получил Откровение от Торы. С дарованием же вторых скрижалей народ Израиля сам послужил Торе Откровением. Он превысил ее уровень, достигнув сущностного единения с Б-гом.

И в этом связь главы Броха и Симхас Тойры. Наша недельная глава начинается повествованием о первых скрижалях, когда Израиль возрадовался Торе. Кончается же она намеком на вторые скрижали, когда сама Тора возрадовалась Израилю. Соответственно, Симхас Тойра означает и «Радость с Торой», и «Радость Торы»

ЭТОТ ДЕНЬ И ГОД

Праздники – это не сами по себе, вне связи с другими существующие дни света и радости. Наша задача – пронести чувства, испытываемые в праздник, через весь год. Они – подобны святилищу внутри потока времени, святилищу, чей свет достигает каждого дня календаря, как бы далек он ни был.

Но, сталкиваясь с этой задачей, еврей может почувствовать некую растерянность перед ее грандиозностью. Как можно побудить этот материальный мир, от которого Б-г скрыт, являясь в мирах высших, принять свет оттуда – свет святости?

И наша глава указывает на прецедент и пробуждает силы для исполнения данной задачи. Ибо даже событие, кажущееся горестным и мрачным – разбивание скрижалей, по сути своей есть начало пути, ведущего назад к Б-гу. Через это нам открывается новый, оптимальный доступ к вершинам духа. Вот почему сразу, как только прочитаны слова, относящиеся к скрижалям, – «на глазах Израиля», мы опять возвращаемся к тем, что открывают Тору: «В начале сотворения Всесильным...» Ибо покуда с евреем сила Б-га, сила, которую он открывает, возвращаясь к Г-споду, он может выстоять в охватывающей невежественный мир тьме и сотворить новый мир. Он – архитектор и строитель мира, в котором «каждая тварь знает своего Создателя, и каждый из пределов земных признает власть Б-га» (молитва на Рош а-Шона).

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru