[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2001 ХЕШВАН 5762 — 11 (115)

«ВЕЩЕСТВО ИСКУССТВА» АРКАДИЯ РАЙКИНА

24 октября исполнилось 90 лет со дня рождения великого артиста Аркадия Исааковича Райкина

Во времена тоталитарного режима расхожими мишенями сатириков были бюрократы, бракоделы, мошенники, бездельники и, конечно же, дураки всех мастей и калибров (разумеется, неперсонифицированные). Эти набившие тогда оскомину персонажи благодаря высокому искусству Райкина становились чрезвычайно выразительными, приобретали неповторимую индивидуальность, а порой даже вызывали симпатию, по сути примиряя – нет, ни в коем случае не с пороками, а с жизнью во всем ее парадоксальном многообразии. Сатира Райкина не была злой, брезгливой и брюзгливой, она талантливо вышучивала, а не бичевала, фиксировала и с педантичной аккуратностью выводила человеческие грехи, а не клеймила их, не вырубала, не выжигала... Что пользы злобно бороться со злом! Его театральный гений был мудрым.

Самыми впечатляющими получались у Аркадия Исааковича бытовые пародии. И особенно на люмпенов – неотесанных, порой агрессивных. В своих антиподов он перевоплощался поразительно точно и ярко, из-за чего многие реплики этих персонажей прочно засели в нашей памяти

(«В греческом зале, в греческом зале!», «В ванной огурчики засолим»...). В его творчестве были разные этапы. В какой-то момент он предпочел отказаться от очень смешных и точно передающих характер персонажей масок: Аркадий Исаакович справедливо решил, что его мастерство не нуждается во вспомогательных выразительных средствах... Сегодня  воспоминаниями о Райкине, размышлениями о его жизни и творчестве делится с нами актриса театра имени Вахтангова Екатерина Аркадьевна Райкина, дочь Аркадия Исааковича.

– Когда пришло осознание, что ваш отец – гениальный актер, основатель собственного эстрадного жанра?

– Осознание приходило постепенно. Помню, после войны мне было приятно, что незнакомые люди узнавали отца на улице. Я была тогда девочкой, школьницей. А до конца я смогла постичь величие его непревзойденного таланта, когда уже стала взрослой.

– Отец одобрил ваш выбор профессии?

– Родители относились к нам с братом с большим уважением, считая, что каждый из нас – самостоятельная личность. А потому никогда ни на чем не настаивали. В том числе – на выборе профессии. Учили собственным примером. Атмосфера в семье была очень доброжелательная, мы с Костей никогда не слышали скандалов. Видимо, отец и мать выясняли отношения наедине, но очень достойно. Зато творческих споров мы наслушались много, порой даже на повышенных тонах. Мама, будучи человеком очень умным, образованным и одаренным, с безупречным художественным вкусом, очень помогала папе в театре, где играла сама. Она была камертоном здоровой творческой атмосферы в небольшом театральном коллективе.

Отец всегда жалел, что не может уделять детям много времени. А когда мы с Костей стали взрослыми, после спектаклей (родителей и наших) все непременно собирались за домашним столом. Эти посиделки стали обязательной традицией несмотря на то, что все были очень заняты.  Посиделки продолжались даже тогда, когда после учебы я поступила в театр, много выступала в спектаклях, концертах и на телевидении и радио, вышла замуж, родила ребенка. Наспех разгримированные (а папа иногда садился за стол прямо в гриме) мы пили чай, говорили о театре, искусстве, прочитанных книгах, увиденных спектаклях, горячо спорили. Эту радость общения, которое затягивалось далеко за полночь, я бережно храню в своей памяти. Отец был прекрасным собеседником и – редкое качество – внимательно слушал других.

Часто вместе мы ездили отдыхать, а когда мама тяжело заболела и стало ухудшаться здоровье отца, я старательно рассчитывала график гастролей и отпуск, чтобы как можно больше быть вместе с ними. Мама перенесла обширный инсульт, а папа страдал болезнью Паркинсона, которая к концу жизни сильно сковывала его движения, мимику и речь. Это было очень горько и страшно.

– Поэт Евгений Рейн придумал термин – «вещество поэзии». Очевидно, существует и «вещество искусства». Что же это за «вещество», которое возводило вашего отца на недосягаемую высоту жанра?

– У этого «вещества» несколько составляющих: доброта, щедрость, любовь и сочувствие к людям. Все эти качества ярко проявлялись в его искусстве. Отец был убежден, что жить так, как живут советские граждане, уважающему себя, имеющему честь и достоинство человеку стыдно. Зрители очень тонко чувствовали эту чрезвычайно искреннюю интонацию. Прибавьте к этому огромное, буквально фантастическое личное обаяние Райкина. Он обращался ко всем присутствующим в зале и в то же время к каждому в отдельности. Люди очень ценили это, невероятно верили Райкину и очень его любили, относились к нему с искренней нежностью и благодарностью.

Я бережно храню массу писем, написанных отцу со всех уголков страны, от людей самых разных. Собираюсь издать их отдельной книгой, может быть, это будет несколько томов. В письмах не только дифирамбы, слова уважения, восхищение и благодарность. Часто авторы писем рассказывали свою очень непростую и горькую историю, просили о помощи. А нередко предлагали темы для театра. Понравившиеся темы отец передавал авторам для разработки, и потом они вместе их воплощали. Как видите, письма играли значительную роль в жизни Райкина и его театра.

– Какие миниатюры отца вы больше всего любите?

– Трудно сказать. В каждой программе были шедевры. И мне очень обидно, что снят целиком только самый последний спектакль – «Мир дому твоему». Смотреть без слез я его не могу, потому что играл в нем отец, будучи уже тяжело больным, ему трудно было говорить, трудно двигаться по сцене, трудно жестикулировать, а всегда подвижное и выразительное лицо походило на маску.

В то же время я понимала, что если бы отцу сказали: «Вы очень больны и должны прекратить выступления. Поезжайте в санаторий, лечитесь и забудьте о сцене», — он бы не смог жить. Зал заряжал отца энергией, и это позволило ему надолго оттянуть трагический финал.

– Пожалуйста, расскажите о неординарных ситуациях из жизни отца.

– Это ситуации по большей части драматические. Потому что каждый выпуск программы требовал огромного напряжения нервов, хождения по высоким инстанциям, изнурительных разговоров с чиновниками, с которыми приходилось спорить, что-то им доказывать. Никто ничего не хотел слышать и понимать, люди, не стоившие мизинца великого артиста, смотрели на него скучающими, равнодушными глазами, перед Райкиным оказывалась страшная, непробиваемая стена тупости. Именно этим чиновникам отец был во многом обязан своими инфарктами.

Помню, в театре имени Вахтангова был очередной юбилей, на котором папа должен был выступить (он очень любил этот театр, и его приглашали на все театральные празднества). Он собрался в театр, и тут у него случился сердечный приступ. Вызвали «скорую». По дороге в больницу папе поставили капельницу. Вдруг он поднимает голову: «Нельзя ли проехать по Арбату?» — «Конечно можно». – «Пожалуйста, притормозите у вахтанговского театра и подождите меня минут пятнадцать-двадцать». — «Аркадий Исаакович, я не имею права это делать». – «Я вас понимаю. Но я обещал выступить и должен сдержать слово».

Врач с трудом согласился. Но на всякий случай попросил пациента расписаться, что он по собственной воле подвергает себя огромному риску. После выступления папа умиротворенно лег на каталку «скорой помощи» и протянул руку для капельницы...

Еще один эпизод, не столь грустный. В 1985 году папа получил письмо из США от некоего юриста Стива Райкина. Оказалось, что на международном юридическом симпозиуме к нему подошел советский юрист и, увидев на груди Стива карточку с его фамилией, спросил: «Вы не родственник Аркадия Райкина?» «Кто это такой?» – поинтересовался Стив. «Это наш великий эстрадный артист». Американский Райкин очень захотел познакомиться с советским. И в том же году приехал в СССР. Переводчицей была наша знакомая, великолепная синхронистка. Выяснилось, что оба Райкина никак не связаны родством, но папе очень понравился молодой, улыбчивый, очень милый однофамилец. Симпатия оказалась взаимной, и Райкины решили считать себя дальними родственниками. Может, какая-то ветвь генеалогического древа была утеряна? Они рассказали друг другу о своем еврейском детстве. Папа, вспомнив, что ребенком ходил в хедер, почему-то расплакался. И, удивляясь собственной памяти, заговорил на иврите (в хедере он назывался древнееврейским).

С ивритом связана и другая встреча. Когда в нашу страну приехал из Франции знаменитый мим Марсель Марсо, папа был на его представлении, а Марсо побывал на спектакле Райкина. Талантливые мастера душевно потянулись друг к другу, но общаться им было нелегко. Отец с трудом вспоминал отдельные слова из английского, Марсо – из немецкого. В отчаянии папа сказал что-то на иврите, и собеседник радостно подхватил родной язык... Отец пригласил Марселя Марсо в гости, Костя показал придуманные им сюжетные пантомимы, восхитившие гостя фантазией, пластикой и талантом.

– Жалел ли Аркадий Исаакович, что административное руководство Ленинградским театром эстрады и миниатюр в течение сорока лет отвлекало его от творчества?

– Жалел. Отцу очень долго не везло с директором, человеком, на которого можно целиком положиться, которого могли принять на любом уровне, выслушать и помочь. Приходилось все делать самому. Мы говорили ему: «Зачем ты ездишь к чиновникам сам? Позвони». – «Я позвоню, попрошу к телефону нужного начальника, а мне скажут: “Он вышел”. Или: “Он еще не пришел”. Или: “Его срочно вызвали на совещание”. Или: “Ой, вы опоздали, он пришел и сразу же убежал”. Зачем же мне разыгрывать сцены из собственных миниатюр? Я поеду и буду сидеть перед кабинетом, ловить его». И ехал. И сидел иногда часами в приемной какого-нибудь бонзы – в Ленинграде или Москве, в обкоме, ЦК или министерстве. Черт бы побрал этих чиновников. Но правда и то, что во многом они не могли отцу отказать, когда он своим тихим голосом ненавязчиво объяснял, что его просьбу нужно удовлетворить. Срабатывало его неотразимое обаяние.

Труднее было отстоять сомнительные с точки зрения властей предержащих политические пассажи в новой программе, что грозило очередным инфарктом. Убеждена, отец потерял не один год жизни в этих проклятых кабинетах.

– В последних программах Аркадий Исаакович все же позволял себе смелую для того времени сатиру на советский общественный строй. В частности, в упомянутой вами програме «Мир дому твоему». Другого бы, думаю, актера, чуть менее талантливого, власти стерли бы в порошок. Но с Райкиным приходилось считаться, хотя, очевидно, и у него были неприятности?

– Конечно, были. Прибавьте к этому, что ему никогда не давали забывать, что он еврей. Остроумная мама как-то заметила: «Благодаря твоему таланту тебе прощают даже еврейство». Имея в виду не чиновников, а немалую часть зрителей. Из нескольких мешков присланных отцу писем я отобрала солидную папку посланий от антисемитов. Посланий, которые, к сожалению, характерны для нашего общества.

– Работавшие с Аркадием Исааковичем утверждают, что он был предельно и жестко требовательным, решительно мог расстаться даже с талантливыми людьми, если не находил с ними полного взаимопонимания. Очевидно, гений имеет право диктовать партнерам свою волю?

– Отец был бесконечно требователен к себе и ждал того же от партнеров. Если от актера на сцене хоть чуть-чуть пахло алкоголем, это грозило ему самыми крупными неприятностями (сам Райкин не пил и не курил). Если человек, работавший в театре отца, не проявлял должного уважения к его жанру или актерскому ансамблю, папа очень переживал. Он никогда не пытался удержать пожелавшего уйти актера, при этом ценил партнеров по сцене. Среди них были очень талантливые – моя мама, Ольга Малозёмова, Герман Новиков, Володя Лиховицкий... Все эти актеры до самого конца (своего или папиного) самозабвенно работали с отцом. Он всегда считал, что театр – его семья.

Понимая, что чем талантливее партнер, тем легче и интереснее с ним работать, отец в разное время приглашал к себе Александра Калягина, Геннадия Хазанова, Александра Филиппенко и многих других прекрасных актеров. Но все они понимали, что на сцене рядом с Райкиным будут вторыми.

У папы были сложные отношения с некоторыми авторами. Никто лучше отца не знал тонкости его жанра. Если автор понимал требования театра, все было в порядке. А если выходил за рамки жанра, отцу это не могло нравиться.

Когда папа ушел из жизни, многие из тех, для кого он немало сделал, – неблагородные и завистливые – старались уязвить его, принизить талант и заслуги. Зная, что он не может ответить... Пошли на продажу самые низкие, мелкие и пошлые сплетни. Но больше таких, кого я помню с горячей благодарностью. Это авторы Райкина – Зощенко, Поляков, Хазин, Лиходеев, Жванецкий, Альтов, Мишин, Синакевич, Настроевы, Гинряры (Гиндин, Рябкин, Рыжов) и другие замечательные, талантливые люди, с которыми навсегда связана трепетная память об отце.

Беседу вел Владимир Познанский

Фотографии из архива семьи Райкиных.

Редакция благодарит Фонд поддержки и развития культуры им. А.И. Райкина за содействие, оказанное в подготовке материала.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru