[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2001 ТИШРЕЙ 5762 — 10 (114)
ЖАЖДА СВОБОДЫ И ДОЛЯ РАБА
К 85-й годовщине со дня смерти С.Я.Фруга
Матвей Гейзер
Имя русско-еврейского поэта Семена (Шимона) Яковлевича Фруга (1860 – 1916), чьи стихи в 80 – 90-х годах ХIХ века властвовали над умами и чувствами многочисленных его читателей и почитателей, причем отнюдь не только евреев, оказалось ныне почти забыто. Эта публикация об С. Фруге – первая после долгих лет молчания.
А между тем, как писал в статье, посвященной его памяти, искусствовед С.М. Гинзбург, «имя Фруга сразу приобрело необыкновенную популярность. Номера русско-еврейских журналов с его произведениями ждали с нетерпением, как праздника; его стихотворения учили наизусть и вскоре стали они распеваться, невесть откуда являлись к ним мелодии»...
Семен Фруг, как справедливо отмечают историки литературы (С.А. Венгеров и другие), стал первым еврейским, а точнее – русско-еврейским, поэтом России. Предвижу возражения: «А как же Леон (Арье-Лейб) Мандельштам, выпустивший еще в 1840 году сборник стихов на русском языке и выполнивший первый перевод Пятикнижия на русский?» Безусловно, такой вопрос правомерен, постараюсь на него ответить. Как известно, Леон Мандельштам был ученым евреем при министре народного просвещения С.С. Уварове, он занимался разработкой проекта школьной еврейской реформы, и, думаю, имя его вправе занять достойное место в истории евреев России именно в связи с его общественной, просветительской деятельностью. Будучи человеком, безусловно, широко одаренным, по-настоящему первым еврейским поэтом России он все же не стал и может считаться таковым только формально.
Ранние стихи Фруга появились в русско-еврейских журналах Петербурга, а вскоре и в русских периодических изданиях конца 70-х – начала 80-х годов позапрошлого века. Первый сборник его стихов был издан там же, где первые стихи, в Петербурге, в 1885 году и печатался в типографии А.С. Суворина, что говорит о многом. Рецензий и отзывов на эту книгу было множество. Приведем отрывок из воспоминаний выдающегося историка С. Дубнова, вмещающий, на наш взгляд, впечатления и остальных: «Люди следующих поколений, когда творчество Фруга остановилось в своем росте (автор имеет в виду конец 80-х годов ХIХ века. – М.Г.), не могут себе представить, какое глубокое душевное волнение вызывали в первые годы фатальной эпохи его современные элегии, библейские мотивы, исторические легенды, как много говорил истерзанному сердцу своего поколения поэт, который “ни одной песни веселой не спел своему народу”».
А вот и одна из тех песен, как назвал эти поэтические шедевры С. Дубнов, – фрагмент стихотворения «Над Библией» из первого сборника С. Фруга:
В священном сумраке легенды вековой –
Прозрачна и бледна, как блеск зари,
скользящий
По заводям глухим, заросшим осокой
И желтых камышей таинственною
чащей –
Проходит предо мной толпа святых
теней;
Спокойно светятся их образы немые...
Давно минувших лет, давно забытых
дней
Я слышу отзвуки заветные, родные...
О, светлый мир чудес! Расцвет могучих
сил,
Святая колыбель нетленной вечной
славы!
Из-под надгробных плит, из тьмы
сырых могил
Встает передо мной твой образ
величавый,
И песня громкая свободы и любви
Растет, кипит во мне волной
мятежной, шумной,
И вспыхивает вновь огонь в моей
крови,
И рвется из груди крик радости
безумной...
Это стихотворение по сути дает представление о всей поэзии Фруга, философа, поэта, всегда остававшегося верным Священной Книге в своем творчестве. По мнению В. Львова-Рогачевского, выдающегося литературоведа ХIХ – начала ХХ века, «С. Фруг принес в литературу совершенно иные настроения и лозунги, он отозвался на отчаяние своего народа»; «оплакивал страдание бедствующего народа», – в унисон ему замечает С.А. Венгеров, – «пропел песнь надгробную надежде»... В этой характеристике творчества поэта особо обращают на себе внимание ноты драматизма. Чтобы лучше это понять, обратимся сначала к судьбе поэта.
Шимон Фруг родился в 1860 году в еврейской земледельческой колонии Бобровый Кут в Херсонской губернии, то есть на тех землях, где поселились первые евреи-земледельцы Российской империи. Колония была создана в 1808 году на берегу реки Ингулец, правом притоке Днепра, выходцами из Могилевской губернии, среди которых был и дед Шимона Фруга, на их собственные деньги. Здесь, в Бобровом Куте, в тот же год в традиционной еврейской семье родился отец будущего поэта, Мойше-Цви Фруг. Землепашец, он исполнял еще обязанности писаря колонии. Рано женившись, Мойше-Цви вскоре развелся, что для верующих евреев было крайне редко. Во второй раз женился спустя много лет. Был счастлив в новом браке, дети рождались один за другим, однако быстро умирали...
Шимон был пятым ребенком в семье и первым, оставшимся в живых. По поводу его рождения отцу прислал поздравление знаменитый хасидский ребе Менахем-Мендл из Любавичей, любимый внук и ученик рабби Шнеура-Залмана из Ляд...
Итак, пятому ребенку Мойше-Цви Фруга суждено было не только остаться в живых, но и получив образование не только в хедере, а и в русской начальной школе, открытой в этой еврейской сельскохозяйственной колонии, изумить многонациональную Россию изысканной по выражению и необычайно богатой эмоционально поэзией, на редкость емко выражающей еврейскую душу на русском языке. Приобщение к русскому языку с детства, особое чувство этого языка и безусловный врожденный поэтический дар позволили еврейскому мальчику, воспитанному в хасидских традициях, воспеть свой народ не столько на родном, сколько на выученном, чужом для него, языке, да так, что голоса его ждали многие в России. Поэт достойно возвестил о своем народе, волею судеб занесенном и в эту страну, о трудной его судьбе.
Сказано в Теилим (137): «При реках Вавилонских там сидели мы и плакали, вспоминая Сион. На ивах средь него повесили мы кинноры наши... Как нам петь песнь Г-спода на земле чужой? Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука. Да прилипнет язык мой к небу моему, если не буду помнить тебя, если не вознесу Иерусалим на вершину веселья моего...»
Со времен создания этих стихов прошли тысячелетия. Евреи пели свои песни на разных языках на земле многих стран и в радости, и в горе. Но данный обет они, по существу, не нарушали, ибо за все годы изгнания так и не забыли Иерусалим...
И все же, возможно ли на языке, приобретенном в силу исторических обстоятельств, излагать сокровенные мысли так, как на родном? Да. Если этот язык становится родным. Даже Х.-Н. Бялик, поэт, не признававший права евреев писать на чужих языках (даже идиш считал чужим, именуя его «жаргоном»), как бы сам себе противореча, писал о Семене Яковлевиче: «Читая Фруга, даже на чужом языке, я чувствовал в нем родную душу, душу еврея, я обонял запах Библии и пророков... Я воспринимал Фруга не только как читатель, но и как еврей. Для меня Фруг писал не по-русски. Читая его русские стихи, я не замечал русского языка. Я чувствовал в каждом слове язык предков, язык Библии, я чувствовал душу человека, страждущего за еврейский народ».
Я вновь пришел к тебе, родная сторона;
Пришел измученный, с поникшей
головою.
Но радостью немой душа моя полна,
Той тихой радостью, той светлой
тишиною,
Что веют в полумгле румяных вечеров
С обрывов и низин Днепровских берегов,
Где в светлой глубине души моей
впервые
Два звука родились, согласные, родные,
Как два подземные ключа, –
И песня первая, свежа и горяча,
Зажглась в моих устах, вскипала под
перстами
И брызнула со струн звенящими
струями.
О, родина моя, недаром же душой
Стремился я к тебе...
В этом стихотворении, как нетрудно догадаться, речь идет не об исторической родине евреев, а о «втором Сионе» – так называли Российскую империю многие евреи второй половины ХIХ века. Да, душой, полной любви, евреи прирастали к земле, где рождались и жили... Но прав был Бялик в отношении феномена Фруга, что его стихи на русском языке читаются евреем по-еврейски, другому же способны передать еврейскую душу во всей ее первозданной Б-жественной красоте.
И, надо сказать, кроме иврита и идиша, Фруг знал не только русский, но и украинский язык, а с ним и украинскую поэзию. Замечательные одухотворенные стихи он посвятил памяти великого украинского поэта Тараса Шевченко:
Так отчего ж на эту тризну
С такой я радостью спешил,
Неся в душе не укоризну
За эту кровь и ряд могил,
А слово теплого привета,
Который сердцу люб и мил.
Не оттого ль певец Украйны,
Что в песнях тех, что пел нам ты,
Лежат пленительные тайны
Непостижимой красоты;
Что, осененный светлой думой,
Твой дух покой и мир любил,
И под суровостью угрюмой
Ты сердце мягкое таил;
Что, кровь и муки воспевая,
Ты часто сам болел, рыдая,
Скорбя в душевной глубине
Об этой мрачной старине...
На иврите и на идише Фруг тоже писал, но в русско-еврейскую литературу он, конечно же, вошел стихами, написанными на русском, и его «Сиониды» стали образцом и точкой отсчета не только для русских поэтов еврейского происхождения (В. Жаботинский, Х. Зингер, С. Маршак, Л. Яффе), но и для многих русских поэтов, писавших на библейские темы (И. Бунин, М. Цветаева, К. Романов). Как здесь не припомнить мысль французского писателя Рене Шатобриана о том, что литература всех народов начинается с поэзии, и добавим: в значительной мере – с Библии.
Представление о русско-еврейском поэте С.Я. Фруге невозможно составить без упоминания имени Пушкина. Вот стихотворение, написанное в 1899 году, посвященное столетию со дня рождения великого поэта, которого Фруг не просто любил – обожал:
Поэзии русской чарующий гений,
Пленитель души и властитель ума!
С бессмертных страниц твоих дивных
творений
Звучит нам великий завет
вдохновений:
«Да здравствует солнце,
да скроется тьма!»
И вторя теперь дорогому завету,
Воскликнем: Для тех, чей удел,
как тюрьма,
Кто отдан во власть роковому
запрету
И все же стремится к ученью
и свету, –
«Да здравствует солнце, да скроется
тьма!»
Для всех, кто стремится к науке
и знанью,
Чтоб сердца добычу и жатву ума
Нести на треножник живого сознанья,
Чтоб чести и правды помочь
процветанью, –
«Да здравствует солнце,
да скроется тьма!..»
Тема «Пушкин – Фруг» весьма важна, чтобы понять феномен появления русско-еврейской поэзии вообще и Фруга – в частности. В дни 100-летия со дня рождения Пушкина Фруг написал статью «Чувства добрые», опубликованную в 1903 году, в которой повел разговор о его стихотворении «В еврейской хижине лампада...». Это довольно неожиданно, но Фруг сопоставляет его с «Памятником» (к сожалению, ошибочно утверждая, что оба стихотворения написаны в 1833 году, тогда как на самом деле «В еврейской хижине лампада...» создано в 1826-м). Он пишет: «Если трудно сказать, к какой исторической эпохе относится сюжет этой незавершенной поэмы (“В еврейской хижине лампада...” – М.Г.), то в то же время с отрадной ясностью выступает один знаменательный момент в жизни русских евреев, которому вполне могут быть приурочены... строки этого стиха. В незабвенную эпоху Царя-Освободителя» (Александр II. – М.Г.).
Невозможно не обратить внимания на то, почему еврей Фруг, и не он один, называет Александра II «Освободителем». В ответ достаточно процитировать Указ царя от 31 марта 1856 года: «Пересмотреть существующие о евреях постановления для соглашения их с общими видами слияния сего народа с коренными жителями, поскольку нравственное состояние евреев может сие дозволить».
Итак, статья Фруга – во многом она проливает свет на его мировоззрение и многое объясняет в его творческой судьбе. «В незабвенную эпоху Царя-Освободителя, – писал он, – в “еврейскую хижину” постучался “странник” – тот могучий дух культурного возрождения, который внес в эту темную и тесную хижину струю новой, полной надежд и отрады жизни... В ту хижину, где “старик читал Библию” (и не только Библию), этот странник внес букварь, русскую хрестоматию...
И тогда-то к Пушкину действительно “постучался еврей”, но не за презренным златом,.. а за чистым золотом возвышенных поэтических вдохновений. Тысячи детей “презренного еврея” стали учиться русскому языку. Первое стихотворение, выученное еврейским ребенком, было Пушкина. Первый восторг поэтического настроения, испытанный еврейским юношей, еврейской девушкой, почерпался им у Пушкина»...
Сам Фруг, «первый восторг поэтического настроения», как он рассказывает в той же статье, ощутил своим чутким юным слухом при чтении его учителем первого же стихотворения Пушкина «Птичка Б-жия не знает ни заботы, ни труда...» Он замечает также: «В эту колонию периодически приезжал для сбора дани цадику (праведник; в данном случае – духовный руководитель хасидской общины. – М.Г.) посланец последнего. Едва ли понимая слово по-русски, этот человек относился как нельзя более толерантно к этой русской школе».
А теперь обратимся при помощи историков литературы к биографии поэта и его собственному творчеству, чтобы проследить их взаимосвязь.
Как известно, Девятое Ава – день глубокого траура, установленного в память о разрушении обоих Храмов. В этот день во всех синагогах мира читают библейскую Книгу Эйха. И можно ли после ее пронзительных строк сказать что-то свое? Наверное, даже необходимо. Евреи все века испытывают в этом потребность и обращаются к своей истории снова и снова, с каждым событием или драмой по-новому осмысляя прошлое и сегодняшний день. Фруг написал стихотворение «Девятое Аба» в очень страшные для евреев России времена погромов начала 80-х годов ХIХ века. Обращаясь на русском языке ко всем, кто прочтет его стихи, евреям и неевреям, поэт возгласил:
Но чей в дали раздался голос чудный:
– Ты ошибаешься, слепой бездушный
Рим!
Не обладать тебе с твоей гордыней
блудной
ни родиной моей, ни алтарем моим...
И если ныне нет к нему дороги,
не все ль равно? Мой край, взлелеянный
мечтой,
Цветет в душе моей; и светлые
чертоги
я вижу там, где мрак и прах перед
тобой.
В этом стихотворении слышится не только призыв к возвращению евреев на историческую родину (погромы привели к такой мысли не одного Фруга, к тому же призывали евреев некоторые русские писатели, уважительно относившиеся к древнему народу, народу Книги, не веря, что ему дадут в России обещанные, равные с другими права. – Д.Л. Мордовцев). В нем улавливается страстное желание поэта внушить русским евреям веру в вечность заповедей Моисея и неудивительно, что он делает это на русском языке.
Израильский литературовед И. Портнова в статье «Еврейский поэт России» отмечает, что среди евреев последней четверти ХIХ века были такие, кто оставался предан идеалам основателей (писатели О. Рабинович, Л. Леванда и другие) русско-еврейской литературы, веривших обещаниям Александра II уравнять евреев в правах с другими народами России. Погромщики, реакционеры, полагали такие люди, – явление временное. Другие видели выход лишь в исходе евреев из России (палестинофилы). «Молодой Фруг, палестинофил и просветитель вместе, искренне был с “уезжающими” и с “остающимися”, – писала И. Портнова. – Политически разрозненных и громко спорящих читателей он объединял национальной идеей: его считали своим поэтом и те и другие...»
С. А. Венгеров в статье о Фруге замечает: «Как всякий лирик, Фруг тесно связан с искренностью своих настроений. Больше всего искреннего увлечения в первом сборнике («Стихотворения». Петербург, 1885 год. – М.Г.) не только потому, что поэт был моложе, но и потому, что он явился отражением большого подъема в русском еврействе, относящегося к концу 1870-х годов и началу 1880-х... Тогда в мыслящей части еврейства, воспитавшейся под влиянием лучших элементов русской общественности, значительно повысилось чувство собственного достоинства...
В 1879 году Фруг стал посылать в русско-еврейский орган “Рассвет” стихотворения, сразу обратившие на себя внимание читателей этой газеты (журнала. – М.Г.). Молодому поэту-самородку дали средства приехать в Петербург, где он с тех пор и живет, исключительно посвятив себя литературной деятельности. Известность вне круга... читателей еврейских органов Фруг приобрел в середине 80-х годов, когда стихотворения его стали появляться в общих журналах – “Вестнике Европы”, “Русской Мысли”, “Недели” и других изданиях. И когда вышел первый сборник его стихотворений, сборник этот был встречен критикой очень сочувственно...».
Когда в России в начале 80-х произошли еврейские погромы, вера в возрождение еврейской культуры на русской почве пришла в упадок. И поэт Семен Фруг ушел из русской литературы. Нет, он продолжал писать стихи, баллады, поэмы (в 1902 году вышел его второй сборник «Сиониды и другие стихотворения»), но это был уже совсем другой поэт. В это время в нем начинает преобладать писатель, публицист. В конце ХIХ столетия Семен Фруг входит в русско-еврейскую журналистику своими фельетонами, в русско-еврейскую литературу – прозой, публицистикой. Его публиковали в «Петербургской газете» и других престижных изданиях. Но от поэзии он уходил все дальше. Тому было много причин и, конечно, одной из главных были погромы. Еще об одной, на первый взгляд самой неожиданной, он однажды с горечью сказал С. Дубнову, с которым связывала его давнишняя дружба, – они даже какое-то время жили в Петербурге по соседству (Фруг в ту пору работал домашним служащим у адвоката М. Варшавского): «Что же было делать? Ведь еврейские меценаты не спасут меня от голода».
Было ему знакомо и чувство горькой неприкаянности. Есть у Фруга позднее стихотворение «Итоги» (1900):
Мне сорок лет, а я не знал
И дня отрадного поныне;
Подобно страннику в пустыне,
Среди песков и голых скал
Брожу, пути не разбирая.
Россия – родина моя,
Но мне чужда страна родная,
Как чужеземные края...
В этих строках, как видим, глубокая драма человека, до конца и беспредельно любившего страну, где он родился, но... Впрочем, и Лермонтов, горячо любимый Фругом, задолго до этих стихов написал: «Люблю отчизну я, но странною любовью!.. / Но я люблю – за что, не знаю сам...» Наверное, такова судьба всех истинных поэтов России – чувство одинокой, неразделенной любви.
О, если бы жизнь Фруга в Петербурге складывалась так удачно и просто, как пишут об этом авторы статьи в энциклопедии Брокгауза-Ефрона!.. С первого дня пребывания в столице Фруг как еврей не мог не почувствовать себя человеком бесправным. Не получив высшего образования, не будучи купцом первой гильдии, даже не имея ремесла, он не мог рассчитывать получить здесь право на жительство. Его пребывание в Санкт-Петербурге «узаконил» только Марк Абрамович Варшавский, видный деятель Общества по распространению просвещения среди евреев в России. И здесь Фруг прожил почти тридцать лет... Но в 1909 году он все же вернулся в любимую Одессу, которую считал для себя родной. Стихи тогда почти не писал – создавал прозу, продолжал писать удивительные по своей выразительности и мощи фельетоны. Вместе с Х.-Н. Бяликом и И.Х. Равницким он работал как переводчик и автор предисловия «Агады»... Его русский был не менее совершенным, чем у исконно русских классиков литературы. Интересно, как рано обнаружилось у Фруга такое владение этим языком?..
«С.Г. Фруг прекрасно владел русским языком... Уже по выходе его сборника в 1885 году о молодом певце заговорила не только еврейская, но и русская печать. Известный критик и публицист К. Арсеньев причислил С. Фруга в журнале “Вестник Европы” к группе лучших поэтов нового поколения», – писал В. Львов-Рогачевский. При этом он замечает, что по своему таланту С. Фруг, как и Минский, и Надсон, мог остаться и в общерусской литературе, но «Фруг стал золотой арфой своего народа, стал национальным еврейским поэтом».
Интересно, что Ю. И. Айхенвальд, видный литературовед, критик конца ХIХ – первых десятилетий ХХ века, свою статью, прочитанную на вечере памяти С. Фруга (Берлин, 1926), назвал «Еврейский Надсон». Почему он отождествил эти два имени? Вероятнее всего поводом послужило знаменитое стихотворение Надсона:
Я рос тебе чужим, отверженный
народ,
И не тебе я пел в минуты
вдохновенья.
Твоих преданий мир, твоей печали
гнет
Мне чужд, как и твои ученья.
И если б ты, как встарь, был счастлив
и силен,
И если б не был ты унижен целым
светом,
Иным стремлением согрет и увлечен,
Я б не пришел к тебе с приветом.
Но в наши дни, когда под временем
скорбей
Ты гнешь чело свое и тщетно ждешь
спасенья,
В те дни, когда одно название «еврей»
В устах толпы звучит, как символ
отверженья,
Когда твои враги, как стая жадных
псов,
На части рвут тебя, ругаясь над
тобою,
Дай скромно стать и мне в ряды
твоих бойцов,
Народ, обиженный судьбою!
Семен Яковлевич Надсон написал эти стихи в 1886 году – как раз в то время, когда многие хотели уйти, избавиться от своего еврейства, а иные, наоборот, выражали свой протест против нарастающего антисемитизма в демонстративном возвращении в еврейство, из русской – в русско-еврейскую литературу.
Небезынтересно заметить, что это стихотворение Надсона было впервые опубликовано в 1901 году в Петербурге в сборнике «Помощь». Альманах этот был издан для оказания помощи евреям, пострадавшим от неурожаев. О стихотворении «Я рос тебе чужим...», ставшем органической частью русско-еврейской литературы и, несомненно, русской поэзии, Львов-Рогачевский пишет в своей книге: «В поэзии С.Я. Надсона громко говорит голос крови несмотря на то что среди стихотворений поэта-юноши было только одно, посвященное родному народу, да и это единственное стихотворение вошло лишь в последнее издание произведений С.Я. Надсона».
Итак, упомянутое стихотворение Надсона, равно как уход из поэзии основоположника русско-еврейской поэзии Фруга, свидетельствует о той драме, которую ощутило русское еврейство во второй половине 80-х годов, и продлившейся затем долгие десятилетия.
Снова обратимся к статье Фруга «Чувства добрые»: «Да, потомки презренного еврея горячо любят Пушкина и вместе с лучшей частью русского общества глубоко скорбят о вырождении нашей поэзии благодаря новейшим нездоровым веяниям извне засорившим чистый родник поэтического творчества... Пушкин был великим законодателем русского Парнаса...
Прямо и смело говорю: если бы Пушкин увидел, чем стала часть еврейского населения России за последнее пятидесятилетие, если бы он видел хотя бы только еврея-врача, добровольно отправляющегося в местности, зараженные холерой, цингой, голодным тифом, еврея, занимающего кафедру русской словесности... и в то же время сотни других евреев, лишенных возможности применять к живой и благотворной деятельности свои знания и силы, – он, стремившийся пробуждать своей лирой чувства добрые и милость к падшим призывать, вряд ли молча прошел бы мимо этих явлений».
Так искренне размышлял Фруг в начале ХХ века, но в том же году, когда он написал эту статью, близ Одессы, где он тогда жил, в Кишиневе, произошел один из самых страшных в истории России еврейских погромов (о котором другой поэт, не русско-еврейский, а еврейский, пишущий на иврите, Хаим-Нахман Бялик написал поэму «Сказание о погроме»). Оставаться русско-еврейским поэтом в такую пору было непросто.
Вместе с Бяликом и Равницким Фруг продолжает заниматься русско-еврейской литературой, но уже в ином направлении. В его переводах было издано несколько сборников «Агады» (сказания, притчи, изречения из Талмуда и Мидрашей), он писал статьи, в основном на литературные темы, фельетоны и очень редко – стихи. В Одессе еще при его жизни вышло несколько изданий его полных собраний сочинений. Последнее из них – последнее до нынешней поры – вышло там же в 1917 году, посмертно. Средства на это издание были собраны Фондом имени Фруга, который возглавил Х.-Н. Бялик – самый признанный в ту пору еврейский литератор.
Фруг и умер в Одессе – 6 сентября 1916 года. О его похоронах сохранилось немало воспоминаний, свидетельствовавших, что Одесса до той поры еще не видела подобных траурных процессий. Однако уже очень скоро – после Октябрьской революции – имя Фруга оказалось запрещенным, забытым, на его поэзию было наложено табу. Памятник, установленный на его могиле, вскоре исчез – прах поэта был перенесен на другое одесское еврейское кладбище, на Слободку, там он покоится и доныне, а первый памятник Фругу в конце концов нашел свое место на исторической родине поэта – в Израиле. Стихи его начали появляться в разных сборниках и антологиях России только в конце 80-х годов прошлого века, при перестройке.
Завершая этот, безусловно, грустный разговор о первом русско-еврейском поэте и припомнив строки молодого Фруга «О, родина моя, недаром же душой / Стремился я к тебе...», исполненные горячей веры и любви, я приведу отрывок из его позднего стихотворения, написанного незадолго до смерти, который, на мой взгляд, довершает образ этого поэта и представление о драме его судьбы.
Друг мой, я вырос в чужбине
холодной
Сыном неволи и скорби народной;
Два достоянья дала мне судьба:
Жажду свободы и долю раба...
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru