[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2001 ЭЛУЛ 5761 — 9 (113)

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ

Бернард Маламуд

Джордж Фишер лежал без сна и думал про несчастье, которое случилось при нем сегодня на 12-й улице. Молодого человека сбила машина, и его отнесли на Бродвей, в аптеку. Аптекарь ничем не мог ему помочь, ждали «скорой». Молодой человек лежал на столе в помещении за аптекой и смотрел в потолок. Он знал, что умирает.

Джордж безумно жалел этого человека, на вид ему не было и тридцати. Стойкость, с какой тот принял несчастье, говорила Джорджу о благородстве его натуры. Он понял, что человек этот не боится смерти, и хотел сказать ему, что тоже не боится умирать; но слова никак не складывались у него на губах. Джордж шел домой, и эти невысказанные слова душили его.

Лежа в постели у себя в темной спальне, Джордж слышал, как дочь его Флоренс хрустнула ключом в замке. Слышал, как она шепнула Полу:

– Не зайдешь на минутку?

– Нет, – чуть погодя сказал Пол. – У меня завтра лекция с девяти.

– Ну тогда спокойной ночи, – сказала Флоренс и стукнула дверью.

Джордж думал: в первый раз ей попался приличный молодой человек, только ничего у нее с ним не выйдет. Вылитая мать. Как обращаться с приличным человеком, – этого они не знают. Он приподнялся на подушке и глянул на Бити, чуть ли не опасаясь, что ее разбудил, так громко отдавались в нем его мысли, но она не шелохнулась.

Опять у Джорджа была эта его бессонница. Так бывало, когда он прочтет интересный роман, лежит и воображает, что все эти дела произошли с ним самим. В бессонные ночи Джордж вспоминал, что было с ним днем, и говорил те слова, которые люди видели у него на губах, но слышать – не слышали. Он говорил умирающему в аптеке: «Я тоже не боюсь умирать». Он говорил героине романа: «Вы поймете мое одиночество. Вам я могу такое сказать». Он говорил жене и дочери все, что он о них думает.

– Бити, – он говорил, – когда-то ты заставила меня высказаться, только разве это ты была? Это море, и темнота, и волны, громко колотящие в дамбу. Всю эту поэзию насчет того, как человек одинок, я нес, потому что ты была хорошенькая – ах, твои темно-рыжие волосы, – а я маленький, и у меня тонкие губы, и я боялся, что ты не пойдешь за меня. Никогда ты меня не любила, но ты согласилась, ради Риверсайд-драйв согласилась и двух манто, и тех, кто приходит сюда играть в бридж и ма-джонг.

Флоренс он говорил:

– Одна досада мне от тебя. Я любил тебя, когда ты была маленькая, а теперь ты мелкая эгоистка. Последние крохи чувства к тебе я утратил, когда ты не захотела поступать в колледж. Лучшее, что ты сделала в жизни, – ты привела в дом образованного человека, такого как Пол, но разве тебе его удержать.

Все это Джордж говорил сам с собой, пока первый апрельский брезг не вошел в спальню, высветив силуэт Бити на постели рядом. И тогда Джордж повернулся на другой бок и немного вздремнул.

Утром за завтраком он спросил у Флоренс:

– Ну как, хорошо провела вечер?

– Ах, оставь меня в покое, – ответила Флоренс.

– Оставь ее в покое, – сказала Бити. – Ты же знаешь – она всегда утром не в настроении.

– Причем тут не в настроении, – чуть не плача сказала Флоренс. – Это все из-за Пола. В жизни никуда меня не сводит.

– А вчера что вы делали? – спросила Бити.

– Да что всегда, – ответила Флоренс. – Пошли погулять. Даже в кино его не затащишь.

– А деньги у него есть? – спросила Бити. – Может, он учится в этом колледже, чтобы в жизни пробиться?

– Нет, – сказала Флоренс. – Есть у него деньги. У него отец богатый. Ах, что толку! Не могу добиться, чтоб сводил куда-нибудь.

– Имей терпенье, – сказала Бити. – В следующий раз либо я, либо отец как-нибудь ему намекнем.

– Я не буду намекать, – сказал Джордж.

– Нет, он не будет, – сказала Бити. – Ну так я намекну.

Когда он пришел домой к ужину, Джорджа ждала записка, что Бити и Флоренс поели пораньше, и Бити пошла играть в бридж на Форест-хиллз, а Флоренс договорилась сходить в кино с подругой. Ужин ему подавала служанка, а потом он пошел в гостиную почитать газеты, послушать военные новости.

В дверь позвонили. Джордж встал и крикнул служанке, которая уже выходила из своей комнаты, что он сам откроет. Это оказался Пол, в старой шляпе и мокром на плечах плаще.

Джордж был рад, что Бити и Флоренс нет дома.

– Заходите, Пол. Что там – дождь?

– Накрапывает.

Пол вошел, не снимая плаща.

– А где Флоренс? – спросил он.

– Пошла в кино с какой-то подругой. Ее мать играет где-то в бридж, не то в ма-джонг. А Флоренс знала, что вы зайдете?

– Нет, она не знала.

Пол, кажется, расстроился. Он пошел к двери.

– М-м, мне очень жаль, – сказал Джордж, надеясь задержать Пола.

Пол повернулся в дверях:

– Мистер Фишер.

– Да? – сказал Джордж.

– Вы сейчас очень заняты?

– Нет, я свободен.

– Как вы насчет того, чтобы немного пройтись?

– Вы же говорите – дождь?

– Просто весенний дождик, – сказал Пол. – Вы плащ наденьте и старую шляпу.

– Да-да, – сказал Джордж, – мне полезно пройтись.

Он пошел к себе в комнату за галошами. Надевая их, он чувствовал радостное возбуждение, но не отдавал себе в этом отчета. Надел старый дождевик, прошлогоднюю шляпу.

Они вышли на улицу, холодный туман упал на его лицо, и по всему телу у Джорджа разлилась радость. Перешли улицу, прошли мимо могилы Гранта и побрели к мосту Джорджа Вашингтона.

В небе плавал белый туман, зацеплялся за фонари. Сырой ветер дул через темный Гудзон от Нью-Джерси и нес с собою весенний дух. Иногда он швырял холодным туманом Джорджу в глаза, ударяя, как электричеством. Джордж с трудом поспевал за размашистым шагом Пола и тайком наслаждался. Ему даже немножко хотелось плакать, но он старался, чтобы Пол ничего не заметил.

Говорил Пол. Рассказывал истории про профессоров в своем Колумбийском университете, и Джордж смеялся. Потом Пол сообщил, что изучает архитектуру, а Джордж и не знал. Пол показывал разные детали домов, мимо которых они проходили, объяснял, что откуда взялось. Джорджу было интересно. Он всегда хотел знать, что откуда взялось.

Они побрели медленней, переждали поток машин, опять перешли Риверсайд-драйв и зашли в кафе. Пол заказал сэндвич и бутылку пива, Джордж тоже. Поговорили о войне; потом Джордж заказал еще две бутылки – для себя и для Пола, и тут разговор перешел на людей. Джордж рассказал про молодого человека, который умирал в аптеке. Он чувствовал странное счастье, видя, как подействовал на Пола его рассказ.

Кто-то вставил никель в фонограф, и он заиграл танго. Танго еще прибавило радости Джорджу, он сидел и думал о том, как свободно он говорил.

Пол притих. Выпил еще пива, потом завел речь о Флоренс. Джорджу стало неловко и даже чуточку страшно. Он боялся, что вот сейчас Пол скажет что-то, чего он не хочет знать, и прости-прощай все его удовольствие.

– Флоренс красивая, у нее такие рыжие волосы, – сказал Пол, будто говорил сам с собой.

Джордж ничего не сказал.

– Мистер Фишер, – сказал Пол, опуская стакан и подняв глаза. – Я хочу, чтобы вы кое-что знали.

– Я?

– Мистер Фишер, – Пол говорил теперь очень серьезно. – Флоренс меня любит. Она сама мне сказала. Я тоже хочу ее любить, я так одинок, но – сам не знаю – не могу. Я не могу ее понять. Она не такая, как вы. Вот мы идем с ней по Драйву, и я ее не понимаю. И тогда она говорит, что я кислый, и хочет пойти в кино.

Джордж чувствовал, как колотится у него сердце. Он слушал чужие тайны, да, но какие же это тайны, он сам всю жизнь это знал. Он хотел говорить – сказать Полу, что он такой же, как он. Рассказать, как одинок он был всю свою жизнь, как он ночами лежит без сна, и думает, думает, пока серое утро не глянет в комнату. Но ничего он этого не сказал.

– Я вас понимаю, Пол, – сказал он.

Они шли домой под дождем, который лил теперь как из ведра.

***

Когда Джордж пришел домой, Бити и Флоренс обе уже легли. Он снял галоши, мокрую шляпу и плащ повесил в ванной. Сунул ноги в шлепанцы, но раздеваться не стал, спать не хотелось. Его распирали чувства.

Джордж подошел к радио, нашел какой-то джаз. Зажег сигару, выключил свет. Постоял в темноте немного, слушая тихую музыку. Потом подошел к окну, отдернул шторы.

На все, на все лил весенний дождь. На темную массу берега в Джерси. На текучую реку. Напротив через улицу дождь барабанил по листьям высоких кленов, мокрым в фонарном свете и качающимся на ветру. Ветер стегал дождем по окну, и Джордж чувствовал у себя на щеках слезы.

Душа его просила слов. Хотелось говорить. Сказать то, чего никогда не выговаривал прежде. Сказать им, что вот он нашел себя, и больше уже не вернется в пустыню молчания. Опять он всех понимал, опять всех любил. Он любил Пола, любил Флоренс, и того молодого человека он любил, который умер в аптеке.

Надо ей сказать, он подумал. Он открыл дверь ее комнаты. Флоренс спала, он слышал сонное дыхание.

– Флоренс, – тихонько позвал он. – Флоренс.

Она сразу проснулась.

– Что такое? – шепнула она.

Слова хлынули к губам Джорджа.

– Пол, Пол приходил.

Она приподнялась на локте, длинные волосы падали на плечо.

– Пол? И что он говорил?

Джордж хотел ей сказать, но слова вдруг застыли. Нет, не мог он ей сказать, что говорил Пол. Горькая жалость к Флоренс его ужалила.

– Ничего он не говорил, – бормотнул Джордж. – Мы гуляли. Пошли пройтись.

Флоренс вздохнула, снова легла. Дождь стучался в окна весенним дождем, и они слушали шелест, с которым он падал на улицу.

Перевод с английского Е. Суриц.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru