[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2001 АВ 5761 — 8 (112)
Какова доля правды в сказке о еврейской солидарности?
Александр Синельников
Из неизданной книги
В легенду о еврейской солидарности, где правда смешана с вымыслом, верят не только те, кто не любит евреев и считает целью еврейской солидарности захват власти над всем миром, но и те, кто симпатизирует евреям и считает, что другие народы должны брать с них пример взаимопомощи. На практике же солидарность евреев всегда была не наступательной, а оборонительной, причем ее не хватало даже для того, чтобы удержать тех, кто бежал от погромов, от возвращения туда, где погибли их родные.
Кто вас толкал, несчастные собратья,
Идти назад – к мучителям в обьятья?
Чтоб выбраться из замкнутого круга,
Стоять горою надо друг за друга.
(Стихи автора)
В средние века еврейская солидарность была сильнее нынешней, но и тогда она принимала общенародный национально-религиозный характер лишь в ответ на самые жестокие гонения. Когда они прекращались, солидарность сводилась в основном к защите экономических интересов общины (а не всего народа). В крупнейших общинах проживало по нескольку сотен семей. Все члены общины хорошо знали друг друга, а нередко и состояли в родстве. Еврей помогал еврею не просто как единоверцу, а как соседу, другу или родственнику.
Община эффективно защищалась не столько от преследований со стороны неевреев (от них можно было откупаться), сколько от проникновения «чужих» евреев, в которых старожилы видели лишь конкурентов. В XII веке еврейские общины Франции ввели закон о запрете поселения. Затем его приняли евреи в Италии, Германии, Чехии, Польше, Литве и других странах. Этот закон запрещал «пришлым» евреям вступать в еврейскую общину другого города без разрешения ее правления – кагала. Обычно разрешение давали только тем, кто платил кагалу крупную сумму за право водворения. Кроме того, общины не только принимали, но и специально приглашали иногородних раввинов – считалось, что раввин из числа местных жителей не может быть беспристрастным арбитром в тяжбах между ними. Высшая религиозная школа – иешива, принимающая только местных жителей, не имела бы авторитета в еврейском мире. Поэтому большинство учащихся иешив всегда, как и в наше время, составляли приезжие.
Закон о запрете поселения мешал евреям поголовно эмигрировать из регионов, где отношение окружающего населения к ним было крайне враждебным, в те местности, где к ним относились с большей терпимостью. Как правило, этот закон не применялся к евреям, покинувшим родные места вследствие погрома или изгнания. Общины обычно давали приют лишь тем, кто уже пострадал. Если же над евреями в каком-либо городе или стране только сгущались грозовые тучи (то есть издавались новые антиеврейские законы, шли слухи о готовящемся погроме и т. п.) и они хотели уйти в более спокойные места до того, как грянет гром, шансов на прием еврейскими общинами, находящимися в этих местах, было немного. А когда гром, то есть погром, уже разразился, бежать было нелегко.
Но и те, кому удавалось бежать, считались лишь временными и неполноправными членами приютивших их общин. Их принимали с условием не нарушать «хазоку», то есть монополию старожилов на аренду жилья и «доходных мест» (например, шинка или корчмы). Если другой еврей претендовал на ту же аренду, предлагая хозяину больше денег, такое посягательство строго наказывалось – вплоть до отлучения. Законы о «хазоке» были направлены в основном против пришлых евреев, которые нуждались в жилье и заработках.
В 1648 году на Украине вспыхнуло восстание крестьян и казаков под руководством Богдана Хмельницкого против Речи Посполитой (Польша и Литва). Оно сопровождалось резней панов и евреев, многие из которых были арендаторами, – управителями панских имений. Евреев (причем отнюдь не только арендаторов), захваченных мятежниками, забивали палками насмерть, поджаривали на угольях, сдирали кожу с живых. Счастьем было попасть в руки крымских татар – союзников Хмельницкого. Они уводили пленных в Турцию и потом отпускали за выкуп. В 1652 году Натан Ганновер – свидетель и летописец ужасов Хмельничины, писал, что турецкие евреи не только выкупают из плена своих украинских единоверцев, но и содержат их за свой счет «по сей день», то есть уже три-четыре года. Бедные и пострадавшие от войны общины Польши и Литвы не имели таких возможностей для оказания помощи беглецам, как богатые общины Турции и других стран – от Голландии до Египта.
Когда беглецы с Украины хлынули в Литву (в состав которой в то время входила и Белоруссия), Ваад – высший орган еврейского самоуправления этой страны – предоставил им приют. Две тысячи самых нуждающихся беженцев были приняты на содержание литовскими общинами в течение нескольких месяцев. Тысячи беглецов нашли убежище в общинах Польши, Чехии, Германии и других стран, хотя эти общины в нормальных условиях почти не принимали «чужих».
Однако беженцы, как правило, рассматривались принявшими их общинами в качестве «бедных родственников», которым из милости предоставляли кров, пищу и одежду, но не позволяли конкурировать с местными жителями и вести свое дело. Они должны были наниматься на работу к местным евреям за очень низкую плату, снимать комнаты в их домах и не имели права на прямые деловые отношения с христианскими домовладельцами, работодателями и заказчиками. Со временем многие беженцы все-таки становились полноправными членами общин. Другим это не удавалось, и они возвращались туда, откуда бежали.
Осенью 1648 года евреи из общин Западной Украины, разгромленных войсками Хмельницкого при поддержке части местного населения, бежали в Польшу. Но уже зимой 1648–1649 гг. тысячи беженцев, которые не имели средств на жизнь в чужих краях и не могли рассчитывать ни на «хазоку», ни на длительную помощь от приютивших их общин, вернулись в свои родные города и местечки, поверив ложному слуху о скором заключении мира. Весной 1649 года казацкие отряды вновь вторглись в Западную Украину, и некоторые только что восстановленные общины опять подверглись нападениям.
В августе 1649 года Хмельницкий заключил с поляками Зборовский договор, предоставивший автономию Украине и запретивший евреям жить и торговать в этой стране. Но почему казацкие полковники, на чьих саблях еще не высохла еврейская кровь, требовали вписать эту статью в договор? Неужели они думали, что евреи вернутся к убийцам своих родных?
В 1651 году война возобновилась, и казаки потерпели поражение. Затем был заключен Белоцерковский договор, урезавший украинскую автономию. Евреям разрешили вернуться на Украину на тех же правах, какие у них были до 1648 года. Но почему польские паны добивались включения такой статьи в договор? Конечно, они нуждались в арендаторах для управления своими деревнями. Но зная об участи замученных евреев, как могли они верить, что евреи вернутся на Украину в роли ненавистных крестьянам арендаторов независимо от того, будет ли им это разрешено или запрещено?
Паны сталкивались с «хазокой», когда хотели заменить одних арендаторов другими. Кроме того, литовский Ваад рекомендовал кагалам в тех случаях, когда окажется невозможным принудить пришлых евреев к отъезду «властью Израиля», обращаться за содействием к христианским властям. Эти просьбы охотно удовлетворялись – речь шла о бедных евреях, от которых паны не ждали никакой выгоды.
Оборотная сторона страницы из пинкоса «Ваада четырех стран».
Все знали, что евреи, бежавшие в Польшу и Литву, не смогут долго там оставаться. Поэтому Хмельницкий добился включения в Зборовский договор антиеврейской статьи. Ведь его «гетманат» формально оставался частью Речи Посполитой, а евреи были польскими подданными, и для запрета им жить в какой-либо местности требовалась привилегия «недопущения иудеев», которую и получила Украина в виде данной статьи. Хмельницкий понимал, что из-за расправ над вернувшимися евреями поляки могут обвинить украинцев в несоблюдении договора и под этим предлогом сами станут нарушать те его статьи, которые им не нравились. Было важно, чтобы возвращение евреев даже с польской точки зрения считалось незаконным. Зборовский договор действовал лишь полтора года, Белоцерковский – 8 месяцев. Евреи не успели вернуться за это время на Украину в массовом порядке.
Литовский Ваад распределял беженцев по общинам, обязывал кагальные власти обеспечить им бесплатное питание. Но Ваад постановил, что даже живущие на собственные средства люди, которым удалось спасти не только свою жизнь, но и свои деньги, могут оставаться в принявших их общинах в течение «по крайней мере» одного года. В начале Хмельничины Ваад еще надеялся, что война скоро закончится и беглецы вернутся на родину. Но вскоре евреям пришлось бежать и из самой Литвы. В 1654 году Хмельницкий признал себя подданным царя Алексея Михайловича. Украина воссоединилась с Россией. Царские войска двинулись на запад. Кое-где это сопровождалось резней евреев (в Могилеве) либо их изгнанием (из Вильны). Но в целом литовско-белорусское еврейство пострадало меньше, чем украинское, поскольку у русских стрельцов не было такой ненависти к евреям, как у украинских казаков и крестьян, которые прежде зависели от евреев-арендаторов.
Война кончилась лишь в 1667 году. В том же году литовский Ваад выслал из страны беженцев, которые, лишившись имущества, залезли в долги и не смогли их выплатить за 15–19 лет пребывания в Литве.
Вот почему евреи возвращались в любой округ правобережной Украины как только он вновь попадал под власть поляков. Левобережная Украина отошла к Московскому государству, где евреям тогда вообще запрещалось проживать. Тем не менее, в конце XVII-го и в XVIII веках евреи не только приезжали торговать на левый берег Днепра, но и пытались остаться там на постоянное жительство. Время от времени происходили новые мятежи, сопровождавшиеся погромами, – восстание Семена Палия в 1702 году, затем Гайдамачина, продолжавшаяся с перерывами около 50 лет и завершившаяся резней в Умани в 1768 году.
Конечно, отношение к евреям на Украине, как и в других странах, со временем изменилось к лучшему. Но евреи возвращались в любую страну после самых страшных гонений не тогда, когда там полностью исчезала юдофобия (чего нигде не произошло до сих пор), а тогда, когда власти разрешали им вернуться, нередко и без разрешения. Все шло по циклу: «погром-бегство-возвращение-погром».
В результате разделов Польши в конце XVIII веках литовские, белорусские и украинские евреи стали русскими подданными. В 1844 году Николай I упразднил кагалы. С тех пор право евреев поселиться в том или ином городе зависело уже не от еврейской общины, а от полиции. Но сами евреи всегда считали свой закон о запрете поселения вполне целесообразным. Он утратил силу лишь из-за вмешательства государственной власти – в Западной Европе это произошло уже в XVIII веке. Однако и в последующие времена евреи вовсе не радовались, что в их городе или местечке селился чужой еврей-конкурент.
Многие евреи покидали родные места не только из-за погромов или изгнаний, но и вследствие издания ограничительных антиеврейских законов, повышения налогов с евреев за «терпимость», экономического банкротства, невозможности унаследовать родительскую «хазоку», которая переходила только к одному из сыновей, и по другим причинам. Если им не удавалось найти еврейскую общину, которая бы их приняла, или создать новую общину, где ее прежде не было, если обстоятельства не позволяли вернуться на родину, то оставался только один путь – крещение. Но над выкрестами часто тяготело подозрение в тайном соблюдении иудейских обычаев, что могло привести и в застенки инквизиции. В 1728 году двое братьев Райцес во Львове были осуждены на жестокую казнь и погибли как мученики за попытку возвращения крещеного еврея в иудейство. Страх и желание отомстить обидчикам заставляли многих выкрестов демонстрировать ненависть к своему народу, чтобы доказать «искренность» своего обращения.
Некоторые из них заявляли, что «жиды пьют христианскую кровь», и именно их «свидетельство» придавало правдоподобие «кровавому навету», несмотря на то что папы римские не раз объявляли в своих буллах эти обвинения ложью и клеветой. От выкрестов исходили и другие доносы, причем, в отличие от «кровавого навета», – не всегда ложные. Они обвиняли евреев в том, что последние прячут в своих общинах крещеных евреев, вернувшихся к отцовской вере, что какой-то еврей непочтительно отозвался о христианской вере (хотя это было несравнимо с оскорблениями, которыми осыпали иудаизм тогдашние христиане). Доносили они и о том, что евреи нарушают законы, ограничивающие их права. Это приводило к изданию новых антиеврейских законов, штрафам и конфискации имущества евреев, погромам, изгнаниям, арестам, пыткам и казням.
Выкресты были участниками религиозных диспутов между евреями и христианами. Ведь кроме них почти никто в тогдашнем христианском мире не знал иврита и арамейского языка и не мог прочесть Талмуд, который служил основной мишенью нападок на иудаизм. Нередко это приводило к сожжению всех экземпляров Талмуда, имевшихся в городе или государстве, и к новым гонениям на евреев. Выкресты встречались даже среди погромщиков – запорожцев и гайдамаков. Но так вели себя не все.
Еврейские историки обычно делят выкрестов на две группы – принужденных отречься от веры своих отцов и добровольно переменивших религию. При этом к первым относят лишь тех, кто крестился под страхом смерти, пыток, изгнания или всевозможных издевательств, а также детей, отнятых у родителей и переданных на воспитание в христианские семьи или монастыри, в более позднее время – в России при Николае I – в военные школы кантонистов. Остальные выкресты рассматриваются как добровольно отрекшиеся от иудаизма.
Многие из насильно окрещенных (особенно испанские и португальские «марраны») тайно придерживались иудаизма, хотя это грозило им судом инквизиции, и открыто возвращались к прежней вере при первой возможности. Когда во время Хмельничины польский король Ян Казимир разрешил вернуться к иудаизму евреям, принявшим под страхом смерти православие, этим правом воспользовались, по свидетельству Натана Ганновера, все насильно обращенные, которые бежали с казацкой Украины.
Те евреи, которые крестились не при столь трагических обстоятельствах, рассматривались прежними единоверцами не как несчастные жертвы грубой силы, а как вероотступники. Их отношения с некрещеными евреями почти всегда были крайне враждебными. Религиозные евреи до сих пор совершают похоронные обряды в случае вероотступничества члена семьи, считая, что он умер для своего народа и своих родных. Поэтому и власти Речи Посполитой полагали, что если родители крещеного еврея считают своего сына умершим, то и он вправе смотреть на них как на уже покойных. Закон разрешал любому выкресту потребовать от своих родителей положенную ему долю наследства еще при их жизни (!). Если это был единственный сын, он забирал все. В России по Уложению о наказаниях 1845 года преступники-евреи, крестившиеся во время суда или следствия, могли рассчитывать не только на уменьшение срока каторжных работ, но и на их замену ссылкой на вольное поселение. Те, кто крестились, чтобы ограбить родителей или спастись от заслуженного наказания за воровство или грабеж, были способны на ложь, клевету и любую другую подлость. Они создавали негативный образ еврея в глазах общества – некрещеные евреи жили замкнуто, и христиане знали их меньше, чем выкрестов.
Однако и группа «добровольных отступников» не была однородной. Пока существовали правовые ограничения для евреев и на них оказывалось давление с целью крещения (в России это имело место до Февральской революции 1917 года), трудно говорить о свободном выборе евреями христианской веры. Если еврей крестился, чтобы жениться на христианке, его обращение лишь условно можно считать добровольным – ведь без этого брак бы не разрешили. Эти люди были потеряны для еврейства, но обычно не становились его врагами.
Другое дело те, кого вынудили отречься от веры отцов не только иноверцы, но также (косвенным путем) и собственные единоверцы, которые сперва лишили их возможности получить какую-либо «хазоку» и тем самым заставили покинуть свои общины, затем не приняли их ни в какую другую общину и таким образом вытолкнули из еврейского мира вообще. Именно эти выкресты были самыми опасными для евреев.
Но когда некоторые из них поддерживали кровавые наветы, другие, напротив, выступали против них. В начале XVIII века выкрест Ян Серафимович объявил, что ритуальные убийства предписываются евреям Талмудом и даже «признался», что сам совершал такие убийства (причем остался безнаказанным!). Другой крещеный еврей – Иосиф Торжевский, большой знаток еврейской письменности, опроверг его утверждения. Польский католический епископ Иосиф Андрей Залуский, выслушав обоих, пришел к выводу, что все слова Серафимовича, включая признания в убийствах, являются ложью и клеветой.
Двумя веками ранее, в начале XVI века Иоганн Пфефферкорн крестился, чтобы выйти из тюрьмы, где он сидел за кражу, и заявил, что Талмуд содержит тексты, оскорбительные для христиан. Из-за его доноса в Германии начались гонения на еврейские книги, которые сотнями сжигались на площадях (как и в 1933 году). Однако тот же Пфефферкорн категорически опровергал легенду о ритуальных убийствах и об употреблении евреями христианской крови для своих обрядов.
Первое публичное сожжение Талмуда. XV век.
При Николае I во время Велижского дела по обвинению евреев в ритуальном убийстве выкрест Грудинский заявил следственной комиссии, что готов показать описание такого убийства в одной «тайной» еврейской книге, но когда перевели указанное им место из книги, оказалось, что речь идет о правилах убоя скота по еврейскому закону о кошерной пище. Грудинский признался, что донес из желания заработать, и по царскому повелению был сдан в солдаты. После разбирательства евреи были признаны невиновными. Но далеко не всегда подобные доносы выкрестов вообще проверялись. Часто, особенно в средние века, им просто верили на слово – очень уж хотелось поверить.
Разумеется, не все трагедии, пережитые еврейством в средние века и начале нового времени, были связаны только с доносами некоторых выкрестов или с последствиями закона о запрете поселения. Этим печальным событиям есть много объяснений в еврейской литературе как светской, так и религиозной. Данная статья написана не для того, чтобы опровергнуть традиционные объяснения, а для того чтобы обратить внимание на почти забытые обстоятельства истории нашего народа, сыны которого из поколения в поколение совершают один и тот же грех и несут за него кару.
Верующие евреи знают, что не только разрушение Второго Храма, но и многие последующие бедствия в еврейской истории вплоть до наших дней – это наказание за «синас-хинам» – неоправданную враждебность одних евреев к другим, которая в разные эпохи и в разных странах принимала многие формы.
По моему мнению, самым массовым и хроническим проявлением этой несправедливой ненависти одних сынов гонимого народа к другим был закон о запрете поселения. Он действовал в наиболее длительный и мрачный период в истории еврейства, в эпоху погромов, изгнаний, инквизиционных преследований, насильственных крещений и бесчисленных правовых ограничений, которая началась с первого крестового похода в 1096 году и закончилась страшной уманской резней на Украине в 1768 году, хотя сам этот закон утратил силу несколько позже.
Книга Иоганна Пфефферкорна «Враг евреев». Аугсбург. 1509 год.
Представляется, что выражение «синас-хинам» следует переводить на русский язык с учетом не только грамматики, но и контекста, в котором оно встречается в раввинской литературе, не как «беспричинная ненависть» (обычный вариант перевода), а как «неоправданная враждебность», которая приводит к последствиям, совершенно несоизмеримым с причинами, ее вызвавшими, в следующих случаях:
1) отсутствие явной рациональной причины вообще, то есть неприязнь на подсознательном уровне – классическая беспричинная ненависть;
2) несоизмеримость причины и следствия. В этом случае реакция на обиду выходит за рамки принципа Торы «око за око, зуб за зуб», но не в ту сторону, о которой говорил Иисус: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую», а в ту, о которой говорил Сталин: «За глаз выбьем оба, за зуб – целую челюсть»;
3) ненависть к одним людям за вину других. В этом случае обиженный стремится отомстить не только своему обидчику, но и его родным, землякам, соплеменникам, единоверцам и другим людям, как-то связанным с обидчиком, но к самой обиде непричастным;
4) ненависть, основанная только на подозрении. В этом случае людей ненавидят не за то, что они действительно сделали, а за то, что они якобы совершили или даже только могут совершить (по мнению ненавистников);
5) ненависть к тем, кто действительно совершил поступки, за которые их ненавидят, но сами эти поступки не греховны и не должны вызывать столь негативной реакции у нормальных людей. Чаще всего в основе ненависти подобного рода лежит чувство соперничества, конкуренции, ревности и особенно зависти. Объектом такой ненависти становятся обычно те люди, которые больше своих ненавистников преуспели в жизни и (или) превосходят их по красоте, материальному достатку, уровню образования, эрудиции, талантам, способностям, физическому развитию и состоянию здоровья. Подобная ненависть является основной причиной революций. Очень часто такого рода ненависть обращалась и обращается до сих пор как раз против нашего народа, в котором много способных и талантливых людей;
6) ненависть за критику, особенно в тех случаях, когда ненавистник понимает, что его критикуют справедливо.
Закон о запрете поселения был основан на подозрении, что все (или почти все) пришлые евреи – дурные люди, он наказывал одних людей за вину других и даже тех, кто был действительно в чем-то виноват, подвергал, как правило, гораздо более суровой каре, чем они того заслуживали, превышая меру, установленную законом Торы, «око за око». Он причинял «чужим» евреям, отвергнутым общиной, гораздо более серьезные неприятности, чем они сами в худшем случае причинили бы общине, будучи в нее приняты. Неоправданная враждебность к своим единоверцам и соплеменникам была возведена в ранг закона, который действовал почти во всех ашкеназийских еврейских общинах в течение многих веков и рассматривался общественным мнением как вполне целесообразный.
По сути, это был грех всего нашего народа. И наказанием за него стали все новые и новые бедствия, которые обрушивались на евреев отчасти по их собственной вине: они сами себе создавали врагов, доносы которых приводили к страшным гонениям. Из-за этого закона невозможно было заблаговременно покинуть те места, где над евреями сгущались тучи: общины в других местах обычно принимали лишь тех, кто уже пострадал от погромов, да и им чаще всего приходилось возвращаться к своим гонителям при первых, даже самых ненадежных, признаках успокоения.
Будь современные евреи настолько солидарны, как им это приписывают, не уезжали бы они так скоро после Холокоста в Германию. Можно спорить о моральной оценке их поведения, но всем ясно, что они опасаются не слишком любезного приема в Израиле. Еврейское государство на основании Закона о возвращении, введение которого в 1950 году можно считать отменой самими евреями закона о запрете поселения для Израиля (но не для диаспоры), принимает всех евреев и членов их семей за немногими исключениями.
Новоприбывшим, особенно в первый год жизни в стране, помогают намного больше, чем нынешние российские власти русским беженцам. Но позиция израильского общества отличается от правительственной. Многие люди, родившиеся в Израиле или живущие там длительное время, видят в своих новых согражданах не братьев, а конкурентов. Человек, отработавший годичный испытательный срок на предприятии, принадлежащем государству или Гистадруту – всеобщему профсоюзному объединению, получает «квиют» – нынешний аналог «хазоки». После этого уволить его можно только за нарушения правил работы, но не потому, что нашелся кто-то другой, кто с этой работой лучше справится. Такая система защищает старожилов от потери работы, а новоприбывших – от ее получения: ведь вакансий почти не бывает. Рассчитывать можно главным образом на частный сектор, на который система квиюта распространяется скорее де-юре, чем де-факто. Там работу трудно найти и очень легко потерять.
В 1940 году лидер молодежного сионистского движения Менахем Бегин, бежавший от нацистов из Польши в Литву, был арестован НКВД. Впоследствии в своей книге «В белые ночи» он вспоминал поляков – соседей по камере, которые «говорили о еврейской солидарности как о тяжком грехе, о коварном заговоре». Бегин не мог их разубедить и мечтал о том, чтобы снять «навет заговора» с этой «легенды неевреев» и превратить ее в «гордость самих евреев». Мечта Бегина о еврейском государстве сбылась, он даже стал главой его правительства. Но братская солидарность всех евреев так и осталась мечтой.
Правда, нельзя сказать, что чувство солидарности полностью исчезло среди современного еврейства. Солидарность достаточно ярко проявлялась и в поддержке, в том числе финансовой, Израиля евреями диаспоры, и в борьбе многих советских евреев за выезд из СССР в 70-х и 80-х годах, и в помощи, которую оказали этой борьбе еврейские организации США и Израиля, и в кампании за освобождение Натана Щаранского и других «узников Сиона» из тюрем, лагерей и ссылки. К сожалению, во всем этом участвовала лишь небольшая часть еврейского населения.
В наше время почти при любом коллективном еврейском мероприятии в диаспоре даже неверующие евреи в той или иной степени соблюдают кашрус, субботу и другие предписания религии. Это имеет место практически во всех еврейских учебных заведениях, летних и зимних лагерях для детей и молодежи, на учебных семинарах и научных конференциях. Спонсорами еврейских организаций выступают в большинстве случаев религиозные евреи, для которых следование принципу «Все сыны Израиля ответственны друг за друга» – это мицва, то есть заповедь. У неверующих чувство еврейской солидарности обычно выражено слабее.
Само существование евреев как вечного народа, которое (во всяком случае в диаспоре) немыслимо не только без национальной, но и без религиозной солидарности, может быть основано только на вечных же, субботних началах, предохраняющих народ от будничной разобщенности. Без веры мы довольно скоро убедимся, что вечность и долговечность – это не одно и то же.
В заключение предлагается несколько вопросов для читателей.
1. Можно ли было евреям не принимать в свое время таких законов, как «хазока» на место жительства и работу?
2. Можно ли считать законы о «хазоке» и «квиюте» справедливыми?
3. Насколько справедливо или несправедливо следовать принципу свободной конкуренции?
4. Что является критерием справедливости – мнение большинства, экономическая либо политическая целесообразность или что-то еще?
5. Необходимы ли социальные гарантии? Если да, то какие?
6. Не является ли система социальных гарантий (на чем основан социализм) источником социальной несправедливости?
7. Можно ли испытывать чувство солидарности с людьми, которые не являются родственниками, друзьями или знакомыми?
Если кто-то задумается над этими вопросами, значит, статья написана не зря.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru