[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2001 АВ 5761 — 8 (112)
Море за окном страны
Давид Маркиш
Все мы живем на морском берегу – чуть ближе к воде, чуть дальше от нее. Мы еще не привыкли к тому, что «Средиземноморье» – это не только географическое положение, но и образ жизни, что израильтяне – это морская нация. По тем или иным причинам мы селимся преимущественно не в песках Аравы и Негева и не среди оливковых холмов Самарии, а на узкой кромке вдоль моря – там, куда наши кочевые предки не часто спускались с нагорий со своими баранами и козлами. Сегодня море стало для нас естественным продолжением суши, ценимой на вес золота.
Катера в Шербурском доке. Утром их в порту не оказалось.
Адмирал Шмуэль Перес живет на берегу моря. После демобилизации он каждый день в половине шестого утра приходит на берег и проводит здесь час-полтора. На горизонте скользят боевые катера ВМС, которыми он командовал всю свою флотскую жизнь, с борта которых смотрел на берега Израиля, Ливана, Египта, Эфиопии.
– Интифада? – говорит Шмуэль. – Бунт? Террор? Палестинское сопротивление? Это повторение пройденного, все это здесь уже было. Была борьба против англичан, были антиеврейские погромы – хотя бы в том же Хевроне. Палестинцы хотят независимости, и они ее в конце концов получат – разумеется, не военным путем, а политическим. Поэтому нам придется раньше или позже вернуться к столу переговоров. Барак это понимал, Шарон это понимает.
Шмуэль Перес родился на морском берегу, в Хайфе. Его родители – польские евреи – прошли гитлеровские лагеря, «на память» на их руках остались синие лагерные номера. Они поженились еще до вторжения фашистов в Польшу, война разлучила их, – и они вновь встретились в 1945 году после освобождения в Эрец Исраэль, куда прибыли из Италии с волной нелегальной алии.
Много лет спустя Шмуэль – уже старший морской офицер – поехал с матерью в Польшу и, сидя за рулем машины, исколесил всю страну. И слушал рассказы матери о прошлом – дома об этом не разговаривали...
В армию Шмуэль ушел в 1964 году и сразу после школы молодого бойца попал в ВМФ. Его приморское детство и отрочество естественно перетекли в морскую службу.
– Возможно, это и несправедливо, но никому и в голову не приходит рассуждать о «пехотной романтике» – говорят лишь о «морской романтике». Можно предположить – и не ошибиться, – что ваша морская жизнь была полна тем, что принято называть «опасными приключениями». Расскажите, пожалуйста, об одном из таких случаев.
– Вся история нашего морского флота – это, пожалуй, одно большое «опасное приключение», если можно так выразиться. Наш флот начался с надувных лодок, с подвесных моторов. После Шестидневной войны мы пришли к выводу, что оптимальный вариант для нас – небольшие и недорогие быстроходные суда, максимально оснащенные средствами ведения электронной войны. Двенадцать таких судов были заказаны в Шербуре.
– Вы имели отношение к «Операции Шербур»?
– Да, и самое непосредственное: я в ней участвовал.
Стоит напомнить читателям о знаменитой Шербурской операции. В ноябре 69 года израильтяне, на потеху всему свету, «угнали» из французского Шербура пять ракетных катеров. Правда, катера эти были оплачены до последнего сантима, и их передача заказчикам была отменена лишь по причине эмбарго, наложенного французским правительством на поставки вооружений израильской армии. Болезненное эмбарго, в свою очередь, было введено в результате операции наших коммандо под началом легендарного Рафуля в бейрутском аэропорту – в ответ на захват террористами нашего гражданского самолета. Рафуль и его люди, высадившись в Бейруте, взорвали и сожгли практически весь гражданский воздушный флот Ливана. Шмуэль Перес на своем судне курсировал тогда вдоль бейрутского побережья – он забрал бы наших людей, если бы вертолеты по каким-либо причинам не сумели их эвакуировать после выполнения боевого задания.
– Каким образом вам удалось осуществить этот дерзкий угон? Угнать среди бела дня пять военных судов, обогнуть всю Европу...
– Ну, во-первых, дело было не среди бела дня, а ночью. И, как в плохих детективах, вовсю бушевал осенний шторм. Как это ни парадоксально, но нас, может, и не хватились бы так скоро, если бы один британский журналист, аккредитованный в Шербуре, не пришел в портовое кафе пить свой утренний кофе. Привычно оглядывая акваторию порта, проклятый писака не поверил своим глазам: вчера стояли пять ракетных катеров, а сегодня и след их простыл. Куда они делись?.. Журналист почуял, что пахнет паленым, побежал трезвонить по всем известным ему телефонам. Начался скандал.
Надо сказать, что наши морские экипажи, сменяя друг друга, жили в Шербуре – ходили в штатском, никак не выделялись. Нам, конечно, помогали кое-какие люди, что тут говорить... Когда пришло время, мы все тем или иным путем оказались на борту. Горючее, вода, необходимое продовольствие – все это было припасено заранее. Рассвет застал нас в открытом море, мы держали курс на Хайфу.
– Кто командовал операцией?
– Военно-морской атташе адмирал Мока Лимон. На нем французы и отыгрались – попросили его незамедлительно «покинуть пределы». Но Мока действовал в соответствии с распоряжением премьер-министра Голды Меир. Ицхак Рабин был тогда начальником Генштаба. В архивах сохранились собственноручные записки Голды и некоторых других людей, ведь факсов в то время еще не существовало.
– Через четыре года началась война Судного дня. Каковы были функции флота, ваши функции в этой тяжелейшей войне?
– Прежде всего, ВМФ не понес в ходе войны никаких потерь – противник нес потери. Я командовал тогда соединением торпедных катеров, мы «закупорили» море и были в нем полновластными хозяевами. Существовала, разумеется, своя специфика в наших действиях: русским ракетам «Стикс», несущим полтонны взрывчатки на пятьдесят километров, мы противопоставили наши отечественные ракеты «Габриэль» с дальностью полета 20 километров. Но наша электроника превосходила русскую, мы этим пользовались, и наши тактические приемы – быстроходность, маневренность – были вполне эффективны в борьбе с русскими судами класса «Оса». В первые же часы войны мы – впервые в истории морских сражений – продемонстрировали ночную «войну ракет» на море.
И выиграли ее.
Потом, когда в самый разгар войны начались поставки американского оружия, на нас была возложена обязанность охраны морских конвоев.
– Мы начали наш разговор с того, что в нынешней интифаде нет принципиально ничего нового. Как вы видите дальнейшее развитие событий – с точки зрения как военной, так и политической?
– Террор – это оружие слабаков, отчаявшихся слабаков. Террор направлен против гражданского населения, а не против армии. Что могут сделать палестинцы с их минометами против нашей армии, вооруженной самолетами и танками? Наш танковый полк может взять Газу и раздавить ее своими гусеницами. Но что будет дальше?
Мы должны прийти к соглашению с палестинцами – с позиции силы. Договориться – и отделить их от себя. Отсечь. Они хотят свободы, это их право. Боевиков можно уничтожить ракетами или огнем танковой артиллерии, стремление к свободе – нельзя, во всяком случае в начале ХХI века. Поэтому надо искать путь к соглашению – время для этого подходящее, и арабы понимают это не хуже нас. Взгляните: после смерти трех их лидеров – Садата, короля Хусейна и Асада – их преемники не поменяли политический курс своих предшественников. И это кое о чем говорит. Они знают, насколько мы сильны, и это определяет их политику.
Но мы больше не можем позволять себе ошибок. Мы ошиблись три раза подряд: накануне войны Судного дня 1973 года ошиблась разведка, в Ливанской войне 1982 года мы использовали ошибочную стратегию, во время войны в Заливе в 1991 году мы не ожидали ракетных обстрелов – и ошиблись. Сегодня мы говорим: арабы не посмеют применить против нас неконвенциональное оружие. Дай Б-г нам не ошибиться.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru