[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ АВГУСТ 2001 АВ 5761 — 8 (112)

ГЛЮКЕЛЬ ФОН ГАМЕЛЬН:

РАССКАЗ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Продолжение.

Начало в № 103 – 111.

ХII

В моем доме оставалось еще четверо непристроенных детей: сыновья Шмуэл и Мойше и дочери Фройдхен и Мирьям. Хотя мне самой делали много брачных предложений, которые могли принести богатство и почет, я думала, что моим детям не хочется, чтобы я вторично вышла замуж, и потому отказывала всем претендентам себе на горе, как будет видно в дальнейшем.

Тем временем мой сын Шмуэл вырос. Время от времени я брала его с собой на ярмарку в Брауншвайг. Его не влекли науки, поэтому я решила, что лучше всего будет приучить его к коммерческим делам. Другой мой сын, Мойше, напротив, имел склонность к наукам, и я отправила его во франкфуртскую ешиву, чтобы он изучал Талмуд. Вместе с ним я послала и Шмуэла с запасом товаров.

Пока Шмуэл торговал во Франкфурте, мой свояк Йосеф получил письмо от своего доброго друга бамбергского богача Мойше Брилина, в котором тот спрашивал совета относительно предложения выдать его дочь замуж за моего сына в Гамбурге.

Это письмо свояк получил в субботу и сразу же послал за мной. Я нашла его в саду с моей сестрой Элькеле.

Увидев меня, он закричал: «Мазл тов! (Поздравляю!) Твой сын Шмуэл помолвлен!» Я засмеялась и сказала: «Если так, то мне следует об этом знать».

Тут он показал мне письмо от Мойше Бамберга, который находился тогда в Вене, и еще одно письмо от венского ученого раввина Шимшона Вертгеймера с просьбой дать совет насчет все того же брака. (Шимшон Вертгеймер из Вормса \1658-1724\ – финансист, поставщик двора Его Величества и придворный еврей Леопольда Первого Австрийского. Когда Опенгеймера не было в Вене, Вертгеймер представлял его интересы, а после его смерти стал вместо него придворным банкиром. Но, будучи умнее своего товарища, Вертгеймер не отдал взаймы большую часть своих прибылей австрийскому двору, а вложил их в землю и дома. Десять солдат стояли на страже возле его резиденции в Вене, и его современники прозвали его «еврейский кайзер». Он был большим знатоком Талмуда и способствовал строительству синагог в Австрийской империи. Двор присвоил ему титул главного раввина Венгрии, наделив соответствующими полномочиями. Он не только обеспечил хорошее приданое своему племяннику, помогавшему женить сына Глюкели, но сделал то же самое для императора Леопольда, выговорив приданое в один миллион флоринов у короля Польского, когда дочь его выходила замуж за свояка Леопольда. – Прим.ред.)

Прочтя это письмо, я сказала свояку: «Все же из этого не следует, что мой сын Шмуэл помолвлен». Он ответил: «Ручаюсь, что как только я отвечу на эти письма, твой сын будет обручен с дочерью Мойше Бамберга». А надо вам знать, что ученый главный раввин Шимшон был зятем Мойше Бамберга. Йосеф немедленно написал ему о моем Шмуэле. В ответном письме Шимшон просил, чтобы мой сын ехал в Вену и оставался с ним до самой свадьбы, которая должна была состояться двумя годами позже.

Стоит ли рассказывать о великолепных предложениях, которые делал мне ученый главный раввин Шимшон? Он писал: «Для поддержания жизни послал меня Всесильный перед вами» (Брейшис, 95:5), заверяя, что с моим Шмуэлом и его братьями все будет хорошо. После того я получила много писем от богача рабби Шимшона, в которых он изъявлял мне самую горячую дружбу.

Мой сын Шмуэл, как я уже говорила, был на франкфуртской ярмарке; я написала ему, что подыскала невесту и что он уже помолвлен и велела после закрытия ярмарки ехать в Вену и оставаться там до самой свадьбы.

Ученый и богатый рабби Шимшон, приняв его с почетом, просил Шмуэла написать домой, что он всем доволен и что ему наняли учителя. Ибо сын мой Шмуэл был еще очень молод и по-детски неразумен. Рабби же Шимшон обращал на него мало внимания. Поэтому получилось, что за два года жизни в Вене сын мой промотал большую сумму денег.

Он, конечно, обо всем написал мне и просил ускорить свадьбу, потому что ему не хочется дольше задерживаться в Вене. Но, поскольку его невеста была еще совсем девочкой, свадьба была отложена еще на год.

Свекор Мойше Бамберг тоже находился тогда в Вене и на мои повторные письма дал согласие, чтобы бракосочетание состоялось в Бамберге в первый день месяца Тамуз (июнь). Шмуэл писал мне, что он поселится у своего будущего свекра и просил меня так организовать дела, чтобы к назначенному сроку я оказалась в Бамберге.

Поскольку в любом случае мне следовало быть на Лейпцигской ярмарке, я решила оттуда проехать в Бамберг.

Тогда-то богатый главный раввин Шимшон и написал мне, что, учитывая недоброжелательство к евреям, вскипевшее в то время в Гамбурге, лучше немедленно после свадьбы прибыть в Вену и поселиться у него. Он предлагал мне две лучших комнаты в своем доме и говорил, что я смогу заниматься коммерцией, для чего и выслал «имперский паспорт», открывший мне все двери. Я устроила дела соответствующим образом и, рассчитывая перебраться в Вену, обратила 50 тысяч рейхсталеров в драгоценности, собираясь взять их с собой. Однако «много замыслов в сердце человека, но сбудется только определенное Г-сподом».

Итак, я отправилась в Лейпциг с сыновьями Натаном и маленьким Мойше. По прибытии Натан получил письма из Гамбурга с просьбой сразу же после закрытия ярмарки вернуться домой, ибо дела требуют его присутствия. Вследствие этого мой отъезд в Вену задерживался, так как ехать без Натана я не хотела.

Отослав свои драгоценности с Натаном в Гамбург, я оставила только несколько вещиц на сумму в пару-другую тысяч рейхсталеров, а сама выехала в Бамберг с сыночком Мойше. Путешествие было нелегким, потому что для одинокой женщины с пятнадцатилетним сыном дорога была небезопасна. Но по любой дороге можно проехать при наличии денег, хотя это и обошлось мне в порядочную сумму.

Портрет Шимшона Байерсдорфа. Начало XVIII века.

К полуночи я прибыла в Бамберг. На следующее утро невеста и ее родители приветствовали меня. Как вы знаете, я полагала, что тут же состоится и свадьба – в первый день месяца Тамуз. Но произошло крупное недоразумение. Без моего ведома свояк Йосеф вписал в контракт о помолвке в качестве приданого жениха сумму в 5 тысяч талеров, тогда как у сына моего имелось не более 4 тысяч.

Мы узнали об этом еще в Гамбурге, и я тут же написала Шимшону Вертгеймеру, что цифра в 5 тысяч талеров ошибочна. Он ответил, что это не имеет значения, пусть-де контракт останется как есть; то, что я предупредила его, делает мне честь, а на самой свадьбе об этом не будет сказано ни слова.

Однако Мойше Бамберг заговорил по-другому: он настаивал на выполнении условий, включенных в контракт, и ни о чем другом и слышать не хотел. Мы так повздорили, что свадьбу в назначенное время сыграть не удалось.

Мойше Бамберг немедленно написал в Вену, и Шимшон Вертгеймер разъяснил ему, что произошло недоразумение. До получения ответа Мойше Бамберг пытался выжать из меня все, что можно, но, убедившись, что выжать ничего не удастся, и письмо, полученное из Вены, полностью оправдывает меня, согласился сыграть свадьбу, которая и была отпразднована в середине Тамуза со всей пышностью и почестями, на которые мы, евреи, такие мастера.

На свадьбу были приглашены многие видные евреи этой провинции, среди них и два сына богача Шимшона Байерсдорфа, которые привезли с собой брачного посредника. (Шимшон Байерсдорф умер в 1712 году. Происходил из Вены и был самым знаменитым из придворных евреев Кульмбаха-Байрейта. Будучи поставщиком маркграфа Христиана-Эрнста Бранденбург-Байрейтского, он был одним из самых влиятельных евреев в Южной Германии. Синагога, которую он построил в Байерсдорфе, сохранилась до 1938 года в неприкосновенности, со всеми занавесями и канделябрами. – Прим. ред.)

Титул амстердамского Талмуда, изданного за счет Шимшона Байерсдорфа в 1701 году .

Еще в Гамбурге мне предлагали женить сына Мойше на дочери Шимшона из Байерсдорфа. Так как Байерсдорф был всего в 15 милях от Бамберга, я пообещала гамбургскому брачному посреднику, что после свадьбы мы с сыном проедем туда посмотреть на невесту и показать себя.

Со мной встретились два сына богача Шимшона Байерсдорфа (оба уже женатые) и сообщили, на какое приданое можно рассчитывать. В ответ я сказала им, что после свадьбы мы поедем на экскурсию в Фёрт, а оттуда всего десять миль до Байерсдорфа. Тогда мы и поймем, как нам поступать. Ибо мой сын получал предложения как в Бамберге, так и в Фёрте. Итак, я договорилась с богатым Мойше Бамбергом, свекром моего сына Шмуэла, чтобы вместе съездить в Фёрт. Мы уже узнали, что нас ждет в Бамберге, и сейчас хотели разузнать о перспективах в Фёрте и Байерсдорфе.

В общем, Мойше Бамберг с супругой и я с сыном Мойше отправились в Фёрт. По дороге мы побывали в Байерсдорфе и повидали дочь рабби Шимшона. А он поглядел на моего сына, и оставалось только договориться по поводу тысячи талеров.

В Фёрте мы остались ночевать. Невозможно перечислить все почести, которыми нас осыпали. Самые уважаемые евреи фёртской общины вместе с женами пришли к нам в гостиницу и настойчиво приглашали к себе. Под конец мы сдались на уговоры родственника моего двоюродного брата Мордехая Коэна и поехали к нему: там нас ожидали самый радушный прием и самое изысканное угощение.

На следующее утро мы уехали из Фёрта, не придя ни к какому окончательному решению. По приезде в Бамберг я с сыном Мойше стала готовиться к возвращению домой.

Но брачный посредник, настоятельно предлагавший невесту из Байерсдорфа, хотя сам жил в Фёрте, не собирался покидать Бамберг и был очень заинтересован в том, чтобы добиться согласия на помолвку обеих сторон. Я сообщила ему о своем решении в выражениях, не оставлявших и тени сомнения: должно быть так и не иначе!

Наконец посредник сказал: «Вижу ясно, что вы не пойдете ни на какие уступки и твердо решили уехать. Прошу вас все же сделать мне одолжение – подождать до двух часов дня. Я написал письмо в Байерсдорф и уверен, что ответ поступит до этого времени и будет положительным! Если же к двум часам ответа не будет, не стану вас задерживать».

Так и порешили. Тем временем я принялась укладывать вещи. Сын Шмуэл и его свекор, богач Мойше Бамберг, собирались проводить нас с почетом.

Перед отъездом был сервирован обед, напоминавший пиры царя Соломона. Слов нет, чтобы описать, какой добрый и мудрый человек Мойше Бамберг и как радушно он встречает гостей!

Когда мы окончили есть и пить, часы уже пробили три. Никаких вестей из Байерсдорфа не поступило, поэтому вся наша компания тронулась в путь. К пяти часам мы выехали из Бамберга. Хотя Мойше Бамберг, ссылаясь на наступившие уже сумерки, просил меня остаться до следующего утра, я была решительно против дальнейших задержек, и мы отправились в путь.

Проект дома Шимшона Байерсдорфа во Франкфурте. 1717 год.

Только покинули мы пределы города, видим, нас догоняет брачный посредник – небах! – и заклинает всеми святыми вернуться в Бамберг. Сыновья Шимшона Байерсдорфа, говорит он, прибыли в Бамберг и готовы принять ваши условия. Но я твердо решила не возвращаться.

Тогда Мойше Бамберг сказал мне: «Поглядите, вон виднеется деревня, в ней есть удобная гостиница. Уже стемнело, вряд ли мы сможем ехать дальше. Проведем ночь там. Если сыновья Шимшона Байерсдорфа захотят, они приедут сюда, и дело сладится к общему удовольствию».

Меня это устроило, и брачный посредник был вне себя от радости. Добившись того, что мы прервали путешествие, он повернул назад и поспешил в Бамберг. Не прошло и часа, как в гостиницу прибыла внушительная компания: раввин Бамберга Мендл Ротшильд и сыновья Шимшона Байерсдорфа Лейб Бибер из Бамберга и его брат Вольф, оба достойные и очень состоятельные люди. (Сыновья Байерсдорфа позднее промотали семейное достояние и долго сидели в тюрьме по ложному обвинению, предъявленному им евреем-ренегатом.)

Короче говоря, обсуждать было в общем нечего, и договоры о помолвках были заключены. Отец облек сыновей надлежащими полномочиями, и они все подписали. Остаток вечера мы провели весело и радостно.

Самого же Шимшона Байерсдорфа в то время не было дома, а был он в Байрейте, куда поехал по вызову Его Высочества маркграфа, очень уважавшего его, – как известно, Шимшон был его «придворным евреем». (Глюкель употребляет здесь широко распространенное выражение «придворный еврей» – то есть поставщик двора Его Высочества. Почти каждый король, принц, князь и герцог в Центральной Европе имел своего «придворного еврея» (хоф-юде), который пользовался полным доверием. Они поручали ему свои коммерческие дела. О функциях и карьере писал в своем романе «Власть» Лион Фейхтвангер. Иегуда Берлин, Лефман Беренс, Шмуэл Опенгеймер, Шмуэл Леви и Шимшон Байерсдорф – все они были «придворными евреями». – Прим.ред.)

Сыновья Шимшона просили нас сделать им одолжение, а их отцу честь – посетить их в Байрейте. Поначалу сделать это показалось очень трудно, поскольку карета была нанята до Хальберштадта. Но, поговорив с возницей, мы предложили ему доплату в два талера, если он повезет нас через Байрейт, а оттуда через Наумбург, где в те дни была в полном разгаре ярмарка. Зекель Винер, бывший с нами, одобрил этот план.

Синагога в Байерсдорфе.

Тут Мойше Бамберг сказал, что, дабы оказать мне услугу, он с удовольствием поедет в Байрейт. Я ни за что не хотела обременять его и с благодарностью отклонила предложение. Но в конце концов вышло так, что наша компания в полном составе направилась в Байрейт.

Там мы встретились с богатым и влиятельным Шимшоном Байерсдорфом, который был очень рад нашему приезду. Правда, уже начался месяц Ав, что несколько омрачило наше праздничное настроение. Вечером нам подали весьма скудный ужин – большего было не достать. Но на следующий день Шимшон Байерсдорф послал людей за провизией, и они раздобыли разную превосходную рыбу и приготовили всякие другие постные блюда. (В течение первых восьми дней месяца Ав, за исключением Субботы, в знак траура не разрешается употреблять мясо и вино. На 9-й день месяца – один из самых строгих постов в году в память о двух разрушенных Храмах. – Прим. ред.) Я больше не могла задерживаться. Мой новый родственник обещал, что я смогу тронуться в путь не позже часа дня.

Так, пообедав, мы распрощались; я, сын Мойше и Зекель Винер сели в карету и со слезами, совершенно искренними, расстались с Мойше Бамбергом.

Мы благополучно прибыли в Гамбург, откуда выехали 12 недель назад и нашли моих детей и всю семью, слава Б-гу, в полном здравии.

Королевские грамоты Шимшона Байерсдорфа. XVIII век.

ХIII

Спустя некоторое время по воле Б-жьей заболела моя двоюродная сестра Бела (жена богатого и ученого Баера Коэна). У нее была тяжелая болезнь – воспаление мочевого пузыря. Бедняжка мучилась четыре долгих недели. Богач Баер Коэн использовал все известные средства и приглашал разных врачей, не жалея денег на всевозможные лекарства и снадобья, но – увы! – видно на то была Б-жья воля, Беле не становилось лучше. Когда она поняла, что все понапрасну и никакие лекарства не помогут, она вызвала в качестве свидетелей моего свояка Йосефа и раввина Шмуэла Оргельса, призвала своего мужа и при всех просила его не оставлять племянницу ее сиротку Глюкхен, которую она вырастила в своем доме и которой тогда было лет 11–12. Оба супруга очень любили девочку.

Фрау Бела просила мужа пообещать, чтобы душа ее могла отойти с миром, что ни на ком он не женится, кроме своей племянницы Глюкхен, дочери покойного Файбиша Коэна. Что Баер Коэн и сделал, причем слезы лились у него из глаз, когда он дал руку своему свояку и раввину Оргельсу и принес торжественную клятву. Тогда жена его сказала, что теперь она может умереть спокойно, зная, что обеспечила судьбу своей Глюкхен. Но Б-гу известно, что не все происходит так, как планируем мы, смертные.

Было написано письмо брату Глюкхен Зелигу, жившему в Ганновере, которого супруги Коэны вырастили и женили на дочери богатого Герца Ганновера, извещавшее его, что тетка при смерти и хочет его повидать.

Тем временем лекарства сделали свое дело: из Белы излились воды, и мы думали, что это предвещает выздоровление. Но, увы, это только ускорило кончину. Когда прибыл Зелиг, ее племянник, состояние больной несколько улучшилось, но к исходу того же дня Б-г забрал ее к великому горю ее мужа, всех наших друзей и всей еврейской общины.

Она была мужественной и мудрой женщиной, умевшей управлять сердцем своего мужа. А что это дало ей? Ничто не помогло – ни деньги, ни все ее добро, ни старания доброго мужа. Он поручил ученым в память о ней учить Талмуд, щедро раздавал милостыню, творил добрые дела, но, видимо, час ее пробил. С последней молитвой Рош а-Шона кому постановляется жить, будет жить, а кому выносится приговор умереть, умрет. Срок ее пребывания в этом мире истек.

Она умерла и была похоронена с почетом. Муж и друзья долго горевали по ней, а больше всех оплакивал ее мой родственник Аншел Вимпфен, его жена Мата, приходившаяся покойной племянницей, и брат Маты Реувен, который тоже воспитывался в доме Баера Коэна. Мата и Реувен приходились сиротке Глюкхен двоюродными братом и сестрой.

После семи дней траура их несколько утешила мысль, что дом Баера Коэна и впредь будет им не чужим, потому что он станет домом их близкой родственницы Глюкхен.

Они сразу начали настаивать, чтобы Баер Коэн публично огласил свое намерение жениться на их кузине Глюкхен, дабы брачные посредники перестали их осаждать. И правда, посредники не давали им покоя: ведь каждый отец, имея на руках дочь, не мог мечтать о лучшем, чем выдать дочь за богатого и ученого Баера Коэна.

Бокал для кидуша. Германия, XVIII век.

Время от времени Баер Коэн успокаивал родных Глюкхен, однако уверял, что еще рано принимать какое-то решение. В конце концов он заявил, что такой брак невозможен: он-де вырастил Глюкхен как собственное дитя, под своей крышей, и всегда смотрел на нее как на дочь. Кроме того, он бездетный человек и уже не молод. Как же ему брать в жены девочку, которая еще по крайней мере несколько лет не сможет родить ему детей? А если он все же станет ждать, пока она достигнет совершеннолетия, доживет ли он до этого? И если доживет, то сможет ли выполнять супружеские обязанности?

Подобные разговоры сильно напугали всех друзей девочки. Они напомнили ему, что он обещал своей жене на смертном одре жениться на маленькой Глюкхен и поручился в том перед свидетелями.

На это он отвечал: «Все это так, но я дал слово лишь бы ее успокоить, сделать приятное. Кроме того, я был тогда настолько расстроен, что не сознавал, что говорю. Прошу вас, уговорите Глюкхен освободить меня от обещания, и я дам приданое, которое обеспечит ей мужа не менее достойного, чем я. А если вы боитесь, что дом мой станет чужим вам, скажите, нет ли в вашей семье другой девушки брачного возраста, и я возьму ее в жены, а в отношении Глюкхен выполню все, что обещал». Но реб Аншел, фрау Мата и ее брат Реувен Ротшильд не хотели никого, кроме Глюкхен. Возможно, они понимали, что при всяком другом браке, даже с их родственницей, они потеряют свое влияние на Баера Коэна. А в то время все в доме делалось по их слову.

Моей дочке Фрейдхен было всего двенадцать лет, но для своих лет это была крупная девочка и несравненная красавица. Тут мой брат Вольф приходит и говорит: «Что ты бездельничаешь? Баер Коэн не женится на Глюкхен! Давай-ка я предложу ему жениться на твоей Фрейдхен». Слова брата и насмешили, и рассердили меня. «Что это за разговор, – сказала я. – Неужели я стану между сироткой и ее женихом и помешаю ей выйти замуж!».

Но брат поклялся, что наверняка знает: Баер Коэн не женится на Глюкхен. Если же он не женится на моей дочке, то возьмет постороннюю женщину, и вся семья станет нам чужой. Ибо всякая с радостью соединится с Баером Коэном, самым превосходным человеком в мире.

Итак, брат отправился к Баеру Коэну и предложил этот брак. Тот ответил, что не видел мою дочь, но пусть это предложение обсудят с Аншелом Вимпфеном, с его женой Матой и братом ее Реувеном и, если возможно, уговорят их убедить Глюкхен освободить его от данного слова. Когда брат мой с ними заговорил на эту тему, они пришли в ярость, а фрау Мата даже сказала: «Я не допущу, чтобы он женился на Фрейдхен Гамельн. По мне, пусть лучше женится на совершенно чужой нам женщине». Услышав это, я оставила всякие помыслы о таком браке.

Тем временем Баер Коэн поговорил с Глюкхен и попросил ее освободить его от данного слова. Он предложил ей княжеское приданое и сосватать любого молодого жениха, какой ей придется по вкусу. Но Глюкхен не желала ничего слышать!

Тогда он обратился письменно к нескольким раввинам, изложив обстоятельства и прося разрешения жениться на другой женщине. Ученнейший раввин из Альтенской ешивы ответил отказом, но, как рассказывают, другие раввины решили удовлетворить просьбу Баера Коэна.

Как бы ни желал Аншел Вимпфен женить его на Глюкхен, сейчас он убедился, что все попытки бесполезны. Оказалось, Баер Коэн давно уже мечтал жениться на дочери Тевеле Шифа, что вскоре и сделал. Через год она родила ему сына. Можете представить его радость!

Однако незадолго до этого внезапно умирает Аншел Вимпфен (в 1697 году). Ложась спать, он чувствовал себя отлично, но не прошло и часа, как он отдал Б-гу свою чистую душу. Вся община оплакивала его смерть, ибо это был прекрасный, Б-гобоязненный человек.

Спустя полтора года после второй женитьбы Баера Коэна, когда я находилась на Лейпцигской ярмарке, стало известно, что его вторая жена серьезно больна, а со следующей почтой пришло известие о ее смерти. Вскоре после этого он женился на ее сестре.

Раввин Шмуэл Оргельс был причастен ко всей этой истории – его очень уважал Баер Коэн. Вскорости, вечером в пятницу, раввин Оргельс потерял сознание прямо в синагоге и тотчас умер.

Можете себе представить ужас, охвативший нашу общину. За короткое время умерли Аншел Вимпфен, раввин Шмуэл Оргельс и вторая жена Баера Коэна!

Одному Б-гу известно, имела ли какое-то отношение моя родственница Бела к смерти двух свидетелей нарушенного обещания. Я, как и все смертные, не могу судить о таких вещах. Нам остается только молиться Всемогущему Б-гу – да освятится имя Его, — чтобы он отвратил свой гнев от нас и от всего Израиля.

В конце концов, Баер Коэн нашел своей племяннице отличного жениха. Он выдал ее за сына богача Иегуды Берлина, и, как это известно всему миру, не обидел ни ее братьев, ни сестер.

Вся эта история не имеет прямого отношения к моей книге. Я рассказала ее, только чтобы показать непостоянство человеческой судьбы.

Кузина Бела перед смертью думала, что она на вершине человеческого счастья, да так оно и было по человеческим меркам! Она имела мужем Баера Коэна, великого знатока Талмуда, отпрыска племени священников, человека, происходившего из хорошей семьи, богатого, великодушного и доброжелательного. Они жили вместе счастливо и, хотя у нее не было собственных детей, рядом с ней были Глюкхен и Зелиг, дети Файбиша Коэна, которых Бела растила как родных. Она думала только об их благополучии и дожила до помолвки Зелига с дочерью богача Гертца Ганновера. Я собственными ушами слышала от нее, что этот молодой человек обошелся ей в 15 с лишним тысяч рейхсталеров, и столько же она отложила для его сестры. Когда и та была помолвлена так, как она того желала, радость ее была неописуема. В то время ее можно было считать самой именитой и самой уважаемой женщиной во всей Германии.

Но, увы, когда нитку натягивают до предела, она рвется! Так и Беле пришлось уйти от нас в расцвете лет, когда она была на вершине счастья. И в когтях смерти она все еще хотела настоять на своем и думала, ей это удалось, но вышло иначе!

К чему же ей тогда были богатство и почет? Нет власти и у человека над днем смерти (Коэлес, 8:8). Ее подлинно смиренный дух и то добро, что делала она людям, останутся при ней, но это единственное, что из всех ее богатств при ней останется.

Примерно ей был 51 год. В приданое своему жениху она принесла мало денег – меньше 900 талеров, но Всевышний ее благословил. Б-г дал Баеру Коэну большое богатство, а также потомство, да сохранит его Г-сподь до прихода Мессии! Всевышний расширил его границы, ибо Баер Коэн был человеком большого сердца, каких теперь мало на белом свете.

Дорогие дети мои, бойтесь Б-га всем сердцем! Чего вы не получите на этом свете, Б-г даст вам в будущей жизни и во много раз больше, чем попросите, если только будете служить Б-гу всей душой и всем сердцем, это я часто говорила вам и больше уже не стану повторять...

ХIV

Возвращаюсь к своему сюжету.

Через некоторое время после вышеописанных событий я обручила свою дочку Фрейдхен с сыном Мойше бен Лейба, человека богатого, занимавшего видное положение в обществе.

Тем временем новый удар навис над нами, но Г-сподь милосердный его отвратил. Как я уже говорила, мой сын Натан вел большие дела с Шмуэлом Опенгеймером из Вены и его сыном Мендлом. Опять у него скопилось много их векселей, и срок их вот-вот должен был выйти. Как вы знаете, мой сын привык вовремя получать от Опенгеймеров переводы в покрытие векселей. Но сейчас не только переводов, но и вообще никаких вестей не было.

Наконец до наших ушей докатилась печальная весть: Шмуэл Опенгеймер и его сын заключены в тюрьму (арестованы по ложному обвинению в сентябре 1697 года). Как только это стало известно в Гамбурге, кредит моего сына пошатнулся. Все, у кого были векселя, чьи бы они ни были – Опенгеймера или кого-то другого, — стали настаивать, чтобы сын мой немедленно оплатил их наличными.

Таким образом, ему навесили десятки векселей, и он не осмеливался ни одного из них опротестовать или отказаться учитывать. Как раз открывалась Лейпцигская ярмарка, и ему необходимо было там находиться. Потому он оплатил все, что мог, и с тяжелым сердцем отправился в Лейпциг.

Прощаясь со мной, он сказал: «Мамочка, я уезжаю, и Б-г знает, когда мы свидимся. Мне надо уплатить еще много тысяч талеров. Прошу тебя, помоги. Я знаю, что Опенгеймеры не оставят меня на мели».

В воскресенье Натан выехал в Лейпциг вместе с группой других путешественников. А уже в понедельник начались мои неприятности с векселями. Я делала все, что могла, заложила все свое имущество и с головой влезла в долги. Наконец, я исчерпала все средства. Когда наступила пятница, предстояло уплатить еще 500 талеров, но я не знала, откуда их взять! У меня были векселя одной крупной торговой фирмы Гамбурга, которые я надеялась продать на бирже. Усталая, я обошла всех брокеров, всех биржевых маклеров. Однако при закрытии биржи они принесли мои векселя назад: никто не пожелал их принять.

Я была крайне удручена, но в конце концов с Б-жьей помощью как-то наскребла эти 500 талеров и покрыла долг.

Я приняла решение ехать в Лейпциг, а если окажется, что Опенгеймеры уже отправили туда денежные переводы, немедленно вернуться в Гамбург. Если же нет, то я решила прямиком из Лейпцига ехать в Вену к моему испытанному другу Шимшону Вертгеймеру, который наверняка поможет вернуть то, что нам принадлежит.

Сопровождать меня я попросила брата Вольфа. Мы наняли повозку, и невдалеке от Лейпцига я остановилась в деревне. Оттуда я отправила посланника к детям, жившим в городе, и попросила выехать мне навстречу.

Они приехали и сообщили, что влиятельные и богатые Опенгеймеры выпущены на свободу и уже отправили денежные переводы в покрытие всех векселей. Услышав это, я снова села в повозку, и мы тронулись обратно; я поспела в Гамбург до начала Субботы. Шесть дней я провела в дороге между Гамбургом и Лейпцигом.

Нужно ли рассказывать о радости моих бедных детей и прежде всего моей невестки Мирьям, жены Натана! Мы расстались с ней в страшном горе и никогда не думали, что все решится так просто. Г-сподь Б-г — хвала Ему — помог нам поистине в один миг.

Хотя богачи Опенгеймеры оплатили все наши затраты, никогда не смогут они компенсировать те ужас и отчаяние, что пришлось нам пережить.

Будь милостив к нам, Г-споди Б-же, дай нам хлеб наш насущный!

Итак, хвала Г-споду, все кончилось хорошо!

ХV

Вскоре дочь моя Фрейдхен вышла замуж за сына Мойше бен Лейба Альтенского. Свадьбу пышно отпраздновали в Альтене. (Мордехай, сын Мойше бен Лейба, женившийся на дочери Глюкели Фрейдхен, перебрался в Лондон и разбогател на торговле с Индией; в Лондоне в 1702 году он основал общину Гамбро, синагога которой была построена в 1725 году. – Прим. ред.)

Приближался срок свадьбы сына Мойше, и я написала Шимшону Байерсдорфу, что готова выехать в Байерсдорф. Однако он ответил, что, к великому сожалению, сыграть свадьбу в назначенный срок невозможно: дело в том, что, поскольку Г-сподь оказал ему милость видеть женатым своего младшего сына, ему хочется отпраздновать это событие в новом достойном доме. Он приступил к строительству такого дома, и, как только оно закончится, он пригласит меня, чтобы отпраздновать свадьбу со всей пышностью.

Но это не было единственной причиной для отсрочки свадьбы. Его Высочество маркграф Байрейтский принял на службу нового советника, который при Шимшоне Байерсдорфе сыграл роль Амана – стремился погубить его. Он настолько прижал Шимшона, что тот не знал, куда деваться, тем более что во владениях маркграфа находилось все его добро.

Однако Г-сподь, которого мы всегда благословляем, видел, сколько доброго делал Шимшон, как радушно он принимал бедных и богатых, как спасал графство от распада, и в своем милосердии сбросил злого Амана, а зло его обратил во благо, так что злые лишились власти и влияния. Шимшон же Байерсдорф с каждым днем возвышался. Не поддается описанию, каким уважением пользовался еврей Шимшон среди князей и владык сего мира. Да сохранит его Всеблагой до Дня искупления!

Мы смогли отпраздновать свадьбу только через год!

На этом я кончаю свою пятую книжку.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru