[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ АВГУСТ 2001 АВ 5761 — 8 (112)

РАССТАВАНИЕ С ПРОШЛЫМ НЕИЗБЕЖНО

Михаил Ефимович Швыдкой в современной русской культуре, в театроведении в особенности, – явление заметное и значимое. Президент Российского центра Международной ассоциации театральных критиков, вице-президент Комитета коммуникаций Международного института театра при ЮНЕСКО, один из основателей телеканала «Культура» и первый его руководитель, с 1993 года заместитель министра культуры, с 1998 года – министр культуры РФ, – вот далеко не полный перечень общественных и государственных должностей, которые занимал и занимает поныне Михаил Ефимович. Но все они, слава Б-гу, не увели его от истинного его призвания – театроведения. Думается, в первую очередь именно как театровед он останется в русской и мировой культуре.

ФОТО ИТАР-ТАСС

Статьи и рецензии Михаила Ефимовича публиковали, начиная с 60-х годов в «Известиях», «Московском комсомольце», «Независимой газете», в журналах «Театр», «Огонек», и ни одна из этих публикаций не оставалась незамеченной. Многие спектакли своими постановками в театрах России обязаны острому слову театрального журналиста Михаила Швыдкого, ведущего телепрограмм «Театр и жизнь», «Портреты друзей», журналиста, более десяти лет проработавшего в журнале «Театр» (с 1977 года ответственным секретарем, с 1987-го – заместителем главного редактора). Он немало способствовал тому, чтобы многие пьесы, не востребованные в застойные времена по понятным причинам, наконец воплотились на сцене.

К мнению этого человека прислушиваются театральные критики, режиссеры театров, актеры, писатели, художники. Он – один из самых видных знатоков не только русского, но и мирового театра. Темой его кандидатской диссертации (1977) были собственные исследования в области английской исторической драмы ХХ века, и по сей день, уже без малого четверть века спустя, они не потеряли своей актуальности – на этот труд постоянно ссылаются исследователи английского театра. Михаил Ефимович изучил традиции мирового театра второй половины ХХ века, и эти исследования стали темой его докторской диссертации (1991). Если ко всему сказанному добавить, что М.Е. Швыдкой – автор более десяти сценариев документально-художественных фильмов, среди которых кинокартины, посвященные Ю. Любимову, П. Бруку, П. Штайну, если напомнить, что он написал такие талантливые книги (театроведческие, но интересные и широкому читателю), как «Секреты одиноких комедиантов», «Заметки о зарубежном театре второй половины ХХ века», то становится понятным, почему имя ученого Михаила Швыдкого так почитаемо и уважаемо в театральном мире России и зарубежья.

Ученый, политик, Михаил Ефимович не нуждается в особом представлении, но все же я решил предварить этими строками нашу с ним беседу. А коль уж написал несколько слов о его научной и общественной работе, дополню свой набросок и штрихами биографии М. Швыдкого.

Родился Михаил Швыдкой пятьдесят три года назад в киргизском поселке Кант в семье профессионального военного, прошедшего всю Отечественную войну, он начинал солдатом, закончил полковником. Отец его родом из Подолии, из местечка Хмельник, знаменитого некогда учеными раввинами, но больше веселым нравом его обитателей.

Сам Михаил Ефимович сказал об отце так: «Папа – украинский советский еврей из Винницкой области, родился в 1912 году. Очень рано остался сиротой. Двенадцатилетним мальчишкой он уже работал шахтером в Донбассе. А потом – чисто советская биография: воевал, был офицером...».

Предки М. Швыдкого по материнской линии и сама мама родом из Одессы (может быть, этим и объясняется гуманитарный его талант?), ее девичья фамилия Блюммер.

Биография самого Михаила Ефимовича в определенном смысле тоже типично советская. Но это биография человека, к которому благосклонна судьба. Он всегда целенаправленно занимался только тем, к чему его влекло, то есть театроведением. Вскоре после окончания школы поступил на театроведческий факультет ГИТИСа, который окончил в 1971 году; потом в течение двух лет служил в рядах Вооруженных сил, а после демобилизации пришел в отдел критики журнала «Театр» и уже в ту пору был замечен не только театральными журналистами, но и работниками радио и телевидения. В конце 70-х – начале 80-х годов М. Швыдкой – обозреватель ведущих программ по вопросам культуры в СМИ... Глубокая, не поверхностная линия судьбы, складывающаяся по восходящей.

Михаил Ефимович Швыдкой принял меня в своем рабочем кабинете. Скромная обстановка этого кабинета, достойная простота его хозяина, его эрудиция, которая обнаруживается сразу и вдруг, – во всем отражается высокий вкус и истинная культура. И, конечно, мы встретились, чтобы поговорить об идишском театре в России.

– 12 августа 2001 года – очередна

я годовщина расстрела руководителей Еврейского антифашистского комитета, среди которых было немало деятелей еврейской культуры. В числе погибших был и Вениамин Зускин – ведущий актер ГОСЕТа. По большому счету, в тот день была расстреляна еврейская культура на идише в СССР. Что думаете вы о ГОСЕТе?

– Государственный еврейский театр принадлежит к числу самых увлекательных, но и самых трагических легенд советского театра, советской театральной истории. Его подчас переплетают, путают с театром «Габима», который в середине 20-х годов прошлого века вынужденно уехал за рубеж и обосновался в Израиле. Но судьба ГОСЕТа была иной, хотя он формировался в контексте тех же театральных исканий, в которых формировался и «Габима», в контексте исканий, которые были пробуждены революционным временем 20 – 30-х годов в советской России. Это было удивительное время – время пробуждения национального самосознания. Еврейство в революции обрело очень многое. Как известно, черту оседлости отменили после февральской революции, и именно после этого молодые еврейские революционеры стали задавать тон в политической и культурной жизни России.

Естественно, что у народа, который долгие десятилетия, даже столетия жил отверженным на территории Российской империи, возникла потребность в художественном самовыражении. И это предопределило рождение ГОСЕТа – театра, который, с одной стороны, впитывал все, что было в большой культуре, разумеется, и в классической еврейской литературе, возникшей за тысячелетия до новой эры; с другой стороны, он, конечно, выражал дух идишистской культуры, которая существовала в Европе, преимущественно в Германии, Польше, а позже – в России. Версии идиша в Европе были разными, а болгарские евреи, например, говорят на чистейшем кастильском наречии ХIV – ХV веков, которым они овладели перед тем, как их изгнали из Испании.

Идишистская культура в России – не то же самое, что в других странах Европы. Это живая культура, в которой было намешано всякое-разное. Заметный след в ней оставил образ юга России, Малороссии, что повлияло, безусловно, и на русскую литературу ХХ столетия. Эта новая идишистская культура рвалась навстречу новому зрителю, новой публике, однако по-прежнему говорящей на идише, публике, которая была заворожена новыми возможностями, открывшимися ей благодаря социалистической революции. Эта публика хотела осознать свое прошлое, но и в известном смысле проститься с ним.

– Разве прошлое не бессмертно?

– С точки зрения философии, наверное, это так. Но я хочу продолжить разговор о ГОСЕТе.

Трагедия этого театра была связана с трагедией евреев в Советской России. И это естественно: в Советском Союзе позже, уже во время войны, начиная с 1943 года, антисемитизм стал очень важной тенденцией в политической жизни. Вторая половина 40-х была отмечена знаменитыми процессами, связанными с космополитизмом, где евреям была уготована роль жертв.

Трагедия ГОСЕТа была еще и в том, что публика стала бояться ходить в этот театр. Мои родители и старшие коллеги вспоминают, как это было уже в 47-м – 48-м годах. Они боялись идентифицировать себя как евреев. Это вполне объяснимо, тем более после убийства Михоэлса, после того как был арестован Зускин и его товарищи, после разгрома Еврейского антифашистского комитета. И еще евреи стали стесняться собственного происхождения.

Напомню, что ГОСЕТ закрыли по удивительному определению: как театр, который не пользуется интересом у публики. Это явилось одним из самых серьезных аргументов, который выдвигался тогда, помимо всех прочих, связанных с идеологией: публика перестала ходить, не для кого играть – этим и аргументировали закрытие театра. Конечно, это была трагедия и для евреев-зрителей, и для евреев-артистов.

Потом, в 50-е годы, после смерти Сталина, в особенности после того как стало ясно, что «дело врачей» сфабриковано, в годы хрущевской «оттепели» стали возникать маленькие «бродячие» труппы, они играли «Блуждающие звезды» и «Тевье-молочника» Шолом-Алейхема...

– Это напоминает о пуримшпиллерах, которые бродили по местечкам черты оседлости России...

– Ваша ассоциация не случайна. Но пуримшпиллеры были в лучшем положении, чем еврейские труппы, возникшие в конце 50-х – начале 60-х годов в СССР. Надо учесть, что они состояли из насмерть перепуганных, но все же оставшихся в живых артистов бывшего ГОСЕТа. Они играли, но уже никогда не достигали тех высот, какие были доступны им в том театре. Не было великих артистов, не было художественной идеологии, не было художников таких, как Тышлер или Альтман... Тогда они были еще живы, но уже никогда не работали с еврейским театром, с еврейскими актерами.

Возникновение гастролирующих еврейских коллективов не стало возрождением еврейского театра – это была трагедия угасания целой культуры. С моей точки зрения, сегодня идишистская культура не просто угасает, а исчезает. Она хранится как воспоминания, как обрывки фраз, как книги, которые давным-давно уже никто не читает.

– А как же игра в идишистскую культуру, возникшая в сегодняшней России? Эти бесконечные мероприятия, фестивали?

– В вашем вопросе есть ответ: это игра.

– Но ведь попытки возродить идиш и культуру на нем предпринимаются не только в России – еще в США, Израиле.

– С образованием Израиля стала пропагандироваться и развиваться ивритская культура, которая на самом деле к культуре русских евреев, к культуре идишистской имеет отношение очень отдаленное. Я никогда не забуду, как повел отца на спектакль «Закат» по пьесе Бабеля, поставленный Любимовым в театре «Габима». Театр этот приехал на гастроли в Москву из Израиля в конце 80-х годов. Мой отец, которому было тогда за восемьдесят, думал, что он, человек, понимающий идиш, может обойтись без переводчика, и он очень удивился, что не понял практически ни одного слова. Выйдя из театра, мы несколько минут шли молча. Но скоро отец задал мне вопрос, который был комичным и естественным одновременно: «Слушай, Миша, это – евреи?» – спросил он у меня про людей, которые приехали из Израиля. Для него, выросшего в местечке и прожившего жизнь советского человека, эти люди, приехавшие из Израиля, были непохожи на тех, к кому он привык с детства. И поэтому он задал такой вопрос.

– Вопрос вашего отца напомнил мне слова Экклезиаста: «Отчего прежние дни были лучше теперешних?» Что же делать? Может, создать какой-нибудь памятник, музей идишистской культуры?

– Идишистская культура умирает, и к этому надо относиться совершенно спокойно. Не надо жалеть о том, чего нельзя воскресить, – это ушло в прекрасное небытие, где и должно оставаться. Любая искусственная культура, культура без подпитки, бессмысленна. Я думаю, что сегодня музей ГОСЕТа скорее может явиться частью музея Бахрушина. Все, что происходит с идишистской культурой, трансформируется в эдакий кабаретно-эпистолярный жанр, приятный, милый по-своему для ушей, для глаз, но никакого отношения к высокому искусству не имеющий, потому что нет естественной, национальной почвы. В России – это воспоминания об ушедшем, причем иногда сладостные воспоминания. Но это воспоминания о том, чего уже никогда не будет. Потому, быть может, эти воспоминания всегда так остры.

Воспоминания о ГОСЕТе могут быть интересны всем, независимо от национальности. Когда Зускин играл Шута, а Михоэлс – Лира, великий театровед Гордон Крэг удивлялся тому, что в России существует театр с таким пониманием Шекспира. Помните его слова: «Теперь мне ясно, почему в Англии нет настоящего Шекспира в театре. Потому что там нет такого актера, как Михоэлс». В этом историческая оценка роли ГОСЕТа, выше которой нет и не будет. Это не вернется никогда, потому что нет ни еврейской публики, ни еврейских артистов.

– ГОСЕТ – театр, возникший в России. Можно ли его, на ваш взгляд, считать театром русско-еврейским?

– Я уже говорил: то еврейское возрождение, которое возникло после революции, происходило в контексте русской культуры, русского театра, русской сцены. ГОСЕТ родился в Петрограде при содействии русской актрисы Марии Федоровны Андреевой. Не случайно и Зускин, и Михоэлс были дружны с великими русскими артистами. Не случайно и идишистская культура – это не просто острая восточная пластика, как у ивритского театра. В игре актеров ГОСЕТа присутствовало всегда нечто мягко-русское, постоянно связанное с психологией русской жизни.

Я думаю все-таки, что ГОСЕТ – это еврейский театр в России, русский еврейский театр. И он по праву принадлежит русской культуре.

– Как по-вашему, будет ли когда-то создан музей памяти погибших театров?

– Дело в том, что я сторонник общей экспозиции. В конечном итоге все театры были так или иначе подавляемы советской идеологией. Уничтожение русских театров – театра Таирова, театра Мейерхольда, равно как и театра Михоэлса, – это были настоящие убийства. Как феномен художника культуры ушедшей жизни эти театры заслуживают, быть может, особого внимания и уважения. Но я не думаю, что нужен специальный музей. Память об этих театрах будет сохранена в разных музеях, в том числе и в театральных. И не только в них.

– Конечно, мертвого не оживишь, и ГОСЕТ, и идишистская культура прочно заняли свои ниши в прошлом. Тогда какое будущее у евреев в России? Вы считаете, у них есть перспективы?

– У меня свой подход. Я – человек нерелигиозный, человек абсолютно русской культуры. Я еврей настолько, насколько это связано с общедемографическими процессами. Вот когда торжествует антисемитизм – я еврей, когда нет, я не идентифицирую себя с евреями. Только антисемитизм рождает во мне ответное еврейское чувство. Я всегда ощущаю себя меньшинством, когда принимают какое-либо решение, стараюсь встать на сторону меньшинства, понять любую боль. Но вместе с тем я всегда чувствую себя представителем большой русской культуры.

Когда-то мой друг Гриша Горин сказал: «Евреи – странный народ: чем больше их уезжает, тем больше их остается». Евреев стало больше, они перестали бояться быть евреями, и это очень важно. Но я считаю, что культивирование того еврейства, которое связано с идишистской культурой, бессмысленно. Мы живем сегодня в демократическом обществе, в демократической стране, где я могу считать себя русским. Если люди хотят себя идентифицировать с евреями, с еврейской культурой – это счастье, это благо. Слава Б-гу, есть возможность идентифицировать себя не по воле чиновника, а по своей собственной воле, что очень важно.

– Ваши последние слова о демократическом обществе провоцируют меня на другой вопрос, также связанный с августом, но не 1952 года, а 91-го: близится десятилетие путча. Сейчас ваши взгляды на те августовские события такие же, или что-то изменилось?

– То, что свершилось, не могло не свершиться. Во многом это было связано с ощущением, что власть очень легко взять, власть «лежит» на улице. И каждый, кто проявит свою силу, ее захватит. Это путч на самом деле разрушил Советский Союз, а не политика Горбачева. Я уверен, что если б не было путча, то СССР можно было бы сохранить. Но история не знает сослагательного наклонения. Все оказалось очень трагично.

– Вы вспомнили о Горбачеве, а о Ельцине?

– Роль Ельцина трудно переоценить хотя бы потому, что он попытался сломать и сломал то ощущение тупого повиновения любой власти, которая заявляет, что она верховная. Победа над путчем – это еще один очень важный шаг в сторону от рабства, когда можно было сказать людям, объявившим себя властью: «Нет! Мы не будем повиноваться вам, как стадо баранов». И я думаю, это был самый важный урок путча, урок, который нужно помнить. Нужно хранить в памяти не только политические последствия августа 91-го, но и, что очень важно, психологические условия формирования гражданского общества в России. Гражданское общество рождается трудно. Десять лет – не исторический срок. Но я повторяю: построение демократического общества было бы невозможно без победы над путчем, одержанной благодаря самоотверженности народа. Люди не захотели возвращаться назад. Я уверен, что это важный урок для страны.

Размышляя над всем, сказанным в этой беседе Михаилом Ефимовичем Швыдким, человеком, знающим толк не только в театроведении, но и в истории, я прихожу к отчасти тривиальному и все же новому для себя выводу, что еврейский вопрос в России существует. И антисемитизм, о котором упоминал М. Швыдкой, существовал, существует и, увы, будет существовать, ибо, к сожалению, прав был Эйнштейн, заметив в беседе с Михоэлсом, что антисемитизм – это тень евреев. Тем не менее евреи, еврейские общины продолжают существовать во многих странах, куда наш народ занесли исторические события. В новых странах складывалась своя культура, нередко и новый язык. Все эти культуры оказывались временными, но след их – вечен...

Мне думается, что без великого поэта Иегуды Галеви, жившего в пору раннего средневековья в Испании, не было бы другого великого еврейского поэта Бялика, создававшего свои стихи в ХХ веке в России, равно как без пуримшпиллеров, появившихся в пору позднего средневековья в Западной Европе, не было бы театра ГОСЕТ, возникшего в ХХ веке в Восточной Европе – в России...

Вел беседу Матвей Гейзер

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru