[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2001 СИВАН 5761 — 6 (110)

ПЕРО ВОИСТИНУ ДЕЙСТВЕННЕЕ АВТОМАТА

Лазарь Медовар

60 лет назад фашистская Германия напала на Советский Союз — началась Великая Отечественная война, продолжавшаяся четыре года и закончившаяся, как известно, полным разгромом Германии, подписанием ею акта о безоговорочной капитуляции.

 «Эренбург ведет рукопашный бой

с немцами.

Он бьет направо и налево.

Это горячая атака...»

М. Калинин

«Перо Эренбурга воистину

было де

йственнее автомата».

Маршал И. Баграмян

Сжигание 20 тысяч книг в Берлине ночью 10 мая 1933 года.

Среди имен, с которыми связана победа в этой великой войне, почетное место по праву занимает имя Ильи Григорьевича Эренбурга. Его публицистический талант проявился особенно ярко, когда он, военный корреспондент газеты «Красная звезда», находясь на передовой, не только писал как очевидец понятным всем языком – его статьи были дополнительным оружием бойцов, поднимали их дух, вселяли уверенность в победе.

В этом году исполнилось 110 лет со дня его рождения.

«Всякий из нас, людей, переживших войну, – пишет Константин Симонов, – хорошо помнит, какую огромную роль в годы войны играла военная публицистика Эренбурга, как высоко ценили ее читатели и на фронте, и в тылу, с каким нетерпением, открывая “Красную звезду” и “Правду”, искали на их страницах очередное выступление Эренбурга». И далее: «Надо к этому добавить, что и масштабы всего сделанного Эренбургом во время войны, и мера того влияния, которое имела его работа на умы и сердца военных читателей, и острота и сила его страстного публицистического пера, и то неутомимое постоянство, с которым он писал о самых сложных, самых драматических темах военных дней, – все это вместе взятое, в соединении с его несравнимым публицистическим талантом, по праву сделало его любимцем сражающейся армии, а шире говоря – сражающегося народа».

Этот отзыв К. Симонова лишь один из многих. О колоссальном значении творчества Эренбурга военной поры писали виднейшие политические деятели, военачальники, дипломаты, писатели. О нем, писателе, журналисте, написано и продолжает появляться множество воспоминаний, статей, книг.

Главный редактор «Красной звезды» тех лет Давид Ортенберг писал в своих воспоминаниях: «Тираж нашей газеты в ту пору был относительно небольшим, его не хватало для многомиллионной армии. Однако у Эренбурга читателей было больше. Его статьи вырезались, передавались по цепи, хранились, перепечатывались фронтовыми и армейскими газетами, передавались по радио, издавались листовками». Листовки с текстом Эренбурга доходили до людей в глубоком фашистском тылу, до военнопленных в немецких лагерях, даже до узников лагерей смерти.

«Его статьи читались сразу же после сводки Информбюро, а то и раньше, поскольку сводку узнавали еще до “Красной звезды” из дивизионной и армейской печати, – писал Сергей Наровчатов. – Эренбурговские статьи, фельетоны, заметки проглатывались залпом. Возбуждающая сила строк поражала своей мгновенностью и безотказностью. Ненависть к фашистам у солдат была естественна и неостановима, но эренбурговские строки обостряли, нацеливали и давали ей, вместе со всероссийским и всесоветским, всечеловеческое обоснование».

До сих пор бытует легенда о приказе одного из командиров партизанского отряда (по другой версии – командира батальона) – «Статьи Эренбурга на самокрутки не пускать!». «Не знаю, – пишет Ортенберг, – существовал ли он в действительности, такой приказ, я его не видел, но, если это даже легенда, она о многом говорит, и прежде всего о популярности Эренбурга».

Возможно, это – легенда. Но то, что писателю посвящали свои «боевые счета» снайперы, его зачисляли почетным гвардии красноармейцем в списки танковой бригады, в боевой расчет пулеметной команды, авиазвена, батареи, подтверждено документально. Приказы об этом с приложением красноармейских книжек и других документов во множестве приходили в редакцию газеты. Бойцы считали, что писатель находится рядом с ними в атаке, в бою.

В своей книге «Это остается навсегда» Давид Ортенберг отмечал: «Все наши редакционные работники ходили в шпалах, а потом в погонах со звездочками. Были полковниками, майорами, капитанами. Единственными нашими корреспондентами, у которых не было звания, были А. Толстой и И Эренбург». Когда об этом заводили разговор с Ильей Григорьевичем, он отшучивался: «Считайте меня рядовым необученным...»

Конечно, в его адрес поступало огромное количество писем. Трудно представить, как при колоссальной загруженности Эренбурга можно было все их прочитать. Но когда его спрашивали, неужели он и отвечает своим корреспондентам, он твердо отвечал: «Всем. Без исключения. Это все – мои друзья».

В «Красной звезде» Илья Григорьевич начал работать с первых дней войны. К этому времени ему исполнилось 50 лет, он был уже известный писатель с мировым именем, долго жил за границей, имел большой жизненный опыт. Лучше многих он понимал, что такое фашизм и его «идеология».

Эренбург был свидетелем того, как фашизм набирал силу, и за два года до прихода Гитлера к власти (1933 год) это предсказал. Он видел, как горели в Берлине костры, на которых сжигали книги, видел погромы, учиняемые фашистскими молодчиками, не понаслышке знал изуверские расистские законы, бедствия и унижения, которые принесли в завоеванные страны гитлеровцы. Он вплотную столкнулся с фашизмом в объятой гражданской войной Испании, где был корреспондентом. Наконец, он видел вступление немецких войск во Францию и описал это в своем романе «Падение Парижа».

Этот роман, состоящий из нескольких частей, предполагалось издать в Москве, куда писатель возвратился из Франции в конце июля 1940 года.

В своей знаменитой книге «Люди, годы, жизнь» Эренбург рассказывает, что, приехав в Москву, он написал Молотову, тогда народному комиссару иностранных дел, прося о встрече: хотел проинформировать его о положении дел во Франции, настроениях немецких офицеров и солдат. Но Молотов его не принял. Почему?..

В Москве в то время, по выражению писателя, настроение было скорее свадебное. Недавно – 28 сентября 1939 года – был заключен германо-советский договор о дружбе. Газеты писали, что между Советским Союзом и Германией установились дружеские отношения. Само слово «фашизм» было устранено из лексикона.

Многие известные друзья Эренбурга, которых он упоминает в своей книге, как и он сам, ненавидели фашизм, но их голоса не были услышаны. Мало того, – «Были и такие писатели, журналисты, – пишет Эренбург, – которые считали, что я рассуждаю не как советский гражданин – слишком долго жил во Франции, привязался к ней, рисуя гитлеровцев, “сгущаю краски”. Однажды я услышал также такие слова (в то время диковинные): “Людям некоторой национальности не нравится наша внешняя политика. Это понятно. Но пускай они приберегут свои чувства для домашних...”. Меня это поразило. Я еще не знал, что нам предстоит».

На премьере в еврейском театре Эренбург встретил дважды Героя Советского Союза Я.В. Смушкевича – легендарного генерала Дугласа, как называли его в Испании, где он командовал республиканскими воздушными силами. Там они и познакомились. Теперь они обсуждали, как опыт Испании сможет помочь в надвигающейся войне... А за две недели до нападения Германии Смушкевича по ложному доносу расстреляли. Такая же участь постигла и многих других.

А Эренбурга перестали печатать. Его имя вычеркнули даже из списка советских писателей, книги которых были переведены на иностранные языки. В «Известиях» – газете, где он в свое время проработал семь лет, прямо сказали: печатать его не будут. Набор книги об Испании в типографии был рассыпан. Только в газете «Труд» согласились напечатать очерки, но в них ничего нельзя было писать о немцах, можно было только ругать «французских предателей» (Петена и других).

Редактору журнала «Знамя» В. Вишневскому удалось получить разрешение на печатание первой части «Падения Парижа». Однако слово «фашизм» пришлось убрать, а лозунги демонстрантов «Долой фашизм!» заменить на «Долой реакционеров!»...

Чтобы заработать на жизнь, Эренбург стал выступать, читая отрывки из романа. Однажды его захотел послушать советник германского посольства. Читать при нем Илья Григорьевич отказался, дипломату сказали, что вечер закончился.

Но 24 апреля 1941 года все переменилось. Эренбургу позвонил Сталин. Сказал, что прочел начало «Падения Парижа» и нашел роман интересным. «Сталин спросил меня, собираюсь ли я показать немецких фашистов, – вспоминал писатель. – Я ответил, что в последней части романа, над которой работаю, война, вторжение гитлеровцев во Францию, первые недели оккупации. Я добавил, что боюсь, не запретят ли третьей части, – ведь мне не позволяют даже по отношению к французам, даже в диалоге употреблять слово “фашисты”. Сталин пошутил: “А вы пишите, мы с вами постараемся протолкнуть и третью часть”...»

Разумеется, о звонке узнали повсюду, и редакции стали просить фрагменты романа.

Видимо, Сталин понял, с каким «заклятым другом» в лице Гитлера он имеет дело и хотел воссоздать и усилить антифашистские настроения. Он считал, что у него есть еще время. Но оно было упущено – 22 июня немцы начали войну, на советские города обрушились бомбы.

«Мы сидели у приемника, – пишет Эренбург, – ждали, что выступит Сталин. Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?.. Мы долго сидели у приемника. Выступил Гитлер. Выступил Черчилль. А Москва передавала веселые, залихватские песни, которые меньше всего соответствовали настроению людей. Не приготовили ни речей, ни статей: играли песни... Потом за мною приехали – повезли в “Труд”, в “Красную звезду”, на радио, позвонили из министерства обороны».

На борьбу с фашизмом Эренбург положил все силы, весь талант, сделав свое перо, по образному выражению маршала И. Баграмяна, «действеннее автомата».

К нему обратились и ведущие зарубежные органы информации: им нужно было достоверное и объективное освещение событий. «Никогда в жизни я так много не работал, – вспоминал Эренбург первые месяцы войны, – писал по три-четыре статьи в день; сидел в Лаврушинском и стучал на машинке, вечером шел в “Красную звезду”, писал статью в номер, читал немецкие документы, радиоперехваты, редактировал переводы, сочинял подписи под фотографиями... Начали приходить телеграммы из-за границы; различные газеты предлагали мне писать для них: “Дейли геральд”, “Нью-Йорк пост”, “Ля Франс”. Шведские газеты, американское агентство Юнайтед Пресс. Приходилось менять не только словарь – для красноармейцев и для нейтральных шведов требовались различные доводы. Чуть ли не ежедневно я выступал по радио – и для советских слушателей, и для французов, чехов, поляков, норвежцев, югославов».

Так же напряженно Илья Григорьевич работал и во все дни, месяцы и годы войны. Его работоспособность удивляла даже его коллег по газете, хотя и сами они работали не щадя сил. Об эренбурговской «работоспособности, равной таланту», писал его друг, писатель Евгений Петров.

Кроме «Красной звезды» статьи Эренбурга печатались в «Правде», «Известиях», «Комсомольской правде», «Красном флоте», фронтовых и армейских газетах, журналах «Красноармеец», «Пропагандист», «Смена», «Ленинград»...

Автор монографии «Публицистика Ильи Эренбурга против войны и фашизма» (М.-Л., 1965) А. Рубашкин подсчитал, что за годы войны Эренбург опубликовал в отечественных газетах и журналах более 1000 статей, очерков, заметок, фельетонов. Он еще не знал о статьях, написанных для зарубежных агентств. А таких оказалось свыше 300. Считается, что с учетом всех публикаций за 1418 дней войны Эренбург опубликовал свыше 1500 работ.

Почти все статьи, вышедшие в отечественных изданиях, включены в трехтомный сборник писателя «Война» (I941 – 1944 годы). По сути, они освещают каждый день военной жизни, и их справедливо называют «летописью войны». И еще это, безусловно, летопись героизма народа – как писал Эренбург, «подвиги стали будничными, а героизм был воздухом – им дышали и его не замечали».

Статьи для зарубежных агентств, которые Эренбург писал по просьбе Совинформбюро, вошедшие в зарубежные эренбурговские сборники («Закал России» и другие), при жизни писателя на русском языке опубликованы не были. Лишь через семь лет после его смерти они вышли отдельной книгой «Илья Эренбург. Летопись мужества, публицистические статьи военных лет». (М., 1974).

Редактором первого издания книги был Б. Полевой. Спустя 9 лет вышло второе издание, дополненное обнаруженными за это время статьями. Составитель книги Л. Лазарев в послесловии пишет: «После смерти писателя рукописи его статей, писавшихся для Совинформбюро, были обнаружены (к сожалению не все) и переданы в его архив». Часть рукописей хранилась у Ирины Ильиничны Эренбург – дочери писателя, которая участвовала в подготовке книги.

В дополнение к упомянутым зарубежным изданиям составитель добавил еще английские «Ньюс кроникл» и «Ивнинг стандарт», французскую «Марсельезу», газеты, выходящие в Йоханнесбурге, Бейруте, Каире. Рукописи этих статей у писателя не сохранились. «Он вообще мало заботился о своем архиве, – пишет Л. Лазарев, – тем более в дни войны не было у него для этого ни времени, ни сил, ни охоты. Когда он писал свои статьи, он думал только о сегодняшнем их воздействии, о том, “как они работают на победу”. Сам писатель отмечал, что в его статьях “напрасно искать художественные описания и размышления. Это только боеприпасы”».

Эти «боеприпасы» весьма эффективно срабатывали и за рубежом.

А. Коллонтай, бывшая в годы войны послом в Швеции, сообщала начальнику Совинформбюро Лозовскому: «Здешние левые газеты просят статьи Эренбурга и его фронтовые заметки. Эренбурга здесь хорошо знают, и нам эти статьи будут весьма полезны». И лично писателю (1942 год): «Ждем с нетерпением ваших статей. Газеты не дают нам покоя. Телеграфьте день высылки. Посланник СССР Коллонтай». Позже при встрече Коллонтай рассказала Эренбургу, что некоторые его статьи «вывели из себя обычно спокойных, даже флегматичных северян».

Восторженно отзывались о его статьях знаменитые английские писатели Г. Уэллс и Д. Пристли. «С тех пор как я увидел военные статьи Ильи Эренбурга, – писал Пристли, – я читаю их с все возрастающим восхищением. Эти военные статьи, как мне кажется, лучшее, что могут дать в этом плане Объединенные Нации».

В 1941 году Главное политическое управление Красной Армии заказало писателю брошюру о фашистских главарях. Эренбург назвал ее «Бешеные волки» и с исключительной силой на основании собственного опыта и документов нарисовал в ней портреты этих главарей: Гитлера, Геринга, Геббельса, Гиммлера и прочих, написал об их крайнем человеконенавистничестве, мании величия, тупости, лживости, непорядочности, жажде власти и денег (все они имели счета в американских банках). Заканчивается брошюра следующими словами: «Вот главные представители той шайки, которая правит Германией. Говоря о них, будущий историк должен будет заглянуть в учебник зоологии – это звери. С ними нечего говорить, их надо уничтожать, как свору бешеных волков. Их не спасут ни танки, ни сейфы Рио-де-Жанейро».

Интересный факт: в том же 1941 году в Москве вышла книга известного немецкого психиатра, профессора Берлинского университета А. Кронфельда, эмигрировавшего в 1935 году в Советский Союз. Пациентами ученого в Берлине были Гитлер и его окружение. Название книги весьма красноречиво: «Дегенераты у власти» (о ней см. «Лехаим», №3 (95), 2000, с.54).

Писатель и ученый никогда не встречались и, вероятно, не слыхали друг о друге. Однако содержание книг, характеристики фашистских главарей и даже стиль во многом похожи.

Вот какую особенность отмечает Эренбург, вспоминая начало войны. «Разговаривая с бойцами в первые месяцы войны, я то испытывал гордость, то доходил до отчаяния». Гордость он испытывал за воспитание детей и подростков в духе интернационализма и братства, а отчаяние от... того же! Многие красноармейцы распространяли эти качества и на немецких солдат, считали, что существует другая Германия, кроме гитлеровской, что солдат пригнали капиталисты и помещики, что если рассказать немецким рабочим и крестьянам правду, то они побросают оружие.

Бытовали и другие мифы, порой взаимоисключающие: о нашей силе («врага разобьем на его же земле»), о поддержке Германии другими капиталистическими странами (Англией, США) с целью уничтожения Советского Союза, о непобедимости фашистской армии, легко захватившей к тому времени страны Европы, в том числе Францию, о высокой немецкой культуре, которой якобы привержена Германия...

Эренбург пишет: в те дни его не меньше немецких танков страшили благодушие, наивность, растерянность, отсутствие столь необходимой лютой ненависти к врагу. И своей первоочередной задачей писатель считал разжигание этой ненависти, надо было открыть глаза народу на смертельную опасность. «Я знал, – пишет Эренбург, – что мой долг показать подлинное лицо фашистского солдата, который отменной ручкой записывает в красивую тетрадку кровожадный, суеверный вздор о своем расовом превосходстве, вещи бесстыдные, грязные и свирепые, способные смутить любого дикаря. Я должен был предупредить наших бойцов, что тщетно рассчитывать на классовую солидарность немецких рабочих, на то, что у солдат Гитлера заговорит совесть, не время искать в наступающей вражеской армии “добрых немцев”, отдавая на смерть наши города и села. Я писал: “Убей немца!”»

Одна из статей писателя так и называлась «Оправдание ненависти». В ней были такие слова: «Эта война не похожа на прежние войны. Впервые перед нашим народом оказались не люди, но злобные и мерзкие существа, дикари, снабженные всеми достижениями техники, изверги, действующие по уставу и ссылающиеся на науку, превратившие истребление грудных младенцев в последнее слово государственной мудрости... Они убивают потому, что уверовали, что на земле достойны жить только люди немецкой крови. Но теперь мы поняли, что на одной земле нам с фашистами не жить. Наша ненависть к гитлеровцам продиктована любовью к родине, к человеку, к человечеству».

Воздействие статей Эренбурга было огромно. У людей буквально открывались глаза, росло самосознание. Характерен отклик в «Красную звезду» на одну из статей: «Прочитав статью, мы невольно молчали. Мы прислушивались – каждому из нас как бы слышались стоны замученных и расстрелянных родных нам людей. Мы плакали сухими слезами. Жгучая ненависть кипела в наших сердцах, жгучая ненависть сушила нам слезы...»

В первые месяцы войны Эренбург один из первых давал понять, каково истинное положение дел. Газеты не могли сообщать об оставленных городах прежде Совинформбюро. Был оставлен Киев – газетам сообщать об этом не разрешили. Но и не сообщать было нельзя. Для Эренбурга Киев был родиной, городом его молодости; там погиб муж его дочери писатель Б. Лапин.

Ортенберг вспоминает: «После долгого раздумья он сказал: “Хорошо, я напишу о Киеве... Без подробностей...” Часа через полтора-два Эренбург принес статью, которая была озаглавлена одним коротким словом “Киев”. Утром ее уже читали в армии и стране.

В статье не было боевых эпизодов, не было и рассказов о героях Киева. Не было никаких подробностей. Но то, что Эренбург сказал щемящими душу словами, звучало так горячо, так сильно! Эта статья как-то смягчала душевную боль, укрепляла волю к борьбе, веру в победу. Понятно, осталось горе. Но “горе, – писал Эренбург, – кормит ненависть. Ненависть крепит надежду”».

После падения Орла угроза Москве стала явной. Эренбург писал: «Надо выстоять», – и это его «выстоять» обошло газеты. Он первым употребил кличку «фриц», и она, как клеймо, осталась на немецких солдатах и офицерах.

О таких событиях в нашей стране, как уничтожение интеллигенции в

30-е годы, высшего командного состава армии перед войной, других известных фактах, Эренбург не писал. Он неоднократно подчеркивал, что над Родиной нависла смертельная угроза, вопрос идет о жизни и смерти, о самом существовании страны, и не время обсуждать наши ошибки и просчеты – надо уничтожать врага. Зато об упомянутых фактах писали немецкие листовки. Но после статей Эренбурга они исчезли за бесполезностью.

С первых дней войны писатель постоянно выезжал в прифронтовые города, на передовые позиции, в освобожденные от немцев населенные пункты. Он прошел с действующей армией всю войну (последние статьи в «Летописи мужества» датированы 26 апреля и 16 июня 1945 года). Его статьи – это по существу короткие рассказы о мужестве и героизме бойцов Красной Армии, жертвах и подвижничестве сражающегося народа.

«Я видел сотни героев, слышал сотни изумительных историй. Это только капли живого моря; за ними дышит, сражается, живет бессмертный народ», – писал он. Сообщая о победах Красной Армии, писатель одновременно высмеивает лживые сообщения гитлеровцев.

«Германские войска находятся в Сталинграде, и никакая сила не заставит их покинуть этот город», – вещал Гитлер в пору Сталинградской битвы, скрывая поражение немецких войск. «Действительно, – отвечал на это Эренбург, – значительная часть шестой германской армии зарыта в Сталинградской земле, но многие десятки тысяч немцев, включая две дюжины генералов, покинули Сталинград под надежным конвоем».

Статьи Эренбурга написаны простым, лаконичным языком, с большой любовью ко всем советским людям всех национальностей. Из множества рассказанных им историй трудно выбрать для примера какую-либо одну – все они уникальны. И теперь уже в книгах писателя они сохраняют дух той поры вместе с именами героев.

В числе этих имен немало и еврейских, а в одном из томов «Войны» есть глава «Евреи». И хотя название говорит само за себя, видимо для большей убедительности писатель приводит только исконные еврейские имена. Среди них имя героя Советского Союза капитана подводной лодки Израиля Фисановича.

В наши дни о второй мировой войне известно всем, и эренбурговские разоблачения изуверств гитлеровцев сегодня уже никого не удивят. Но тогда было иначе. Голос писателя был набатом и увещеванием одновременно. И сказать об этом необходимо, в частности потому, что без этого не понять злобную реакцию на статьи писателя, реакцию, длящуюся годами, до нынешних времен.

Эренбург рассказывает, что при вступлении в города и села, освобожденные от фашистов, красноармейцы прежде всего видели виселицы. «В Волоколамске мы нашли посередине города большую виселицу: восемь повешенных, среди них молоденькая девушка. Такие же виселицы были в Калинине, в Ливнах... У себя к рождеству фашисты ставили на площадях елки, у нас они воздвигали виселицы... В Англии запретили детям до 16 лет смотреть фильм “Разгром немецких войск под Москвой”: зрелище виселиц, воздвигнутых гитлеровцами, и трупов, замученных немцами, признано для подростков безнравственным».

«Мы уничтожаем маленьких представителей страшного племени. Так велел фюрер!» – цинично говорили немецкие солдаты, и Эренбург реагировал на это особенно остро. Он цитировал типичное письмо одной немки, которая просила мужа прислать ей из России детские вещи, не стесняясь, если они запачканы кровью: «кровь можно отмыть». Эренбург пишет, как русские матери умоляли немцев в мороз впустить детей в дом, погреться. Но солдаты отвечали: «нет», и дети умирали на морозе. Уходя, немцы сжигали села, угоняли скот, а если не могли угнать, убивали животных.

«Почему немецкие факельщики убивают коров? – спрашивал Эренбург. – Может быть, они хотят этим остановить наши танки? Нет, даже самый глупый немец знает, что корова – не цистерна с горючим. Убивая коров, немцы хотят лишить молока советских детей».

Что животные! Нацисты убивали родителей на глазах детей, убивали детей на глазах родителей.

Эренбург рассказывает о многочисленных гетто, организованных немцами в разных городах. Он приводит рассказ одного из узников рижского гетто, который находился в общем бараке со знаменитым автором «Истории евреев» – С. Дубновым. Дубнову исполнился тогда 71 год.

Одним из комендантов гетто был некий Иоганн Зиберт, учившийся когда-то в Гейдельбергском университете и бывавший на лекциях Дубнова по истории Древнего Востока. Этот Зиберт пришел к своему бывшему учителю и долго смеялся: «В молодости я был настолько глуп, что ходил на ваши лекции. Какой вздор вы нам рассказывали! Хотели, чтобы мы размякли и поверили в торжество гуманизма. Смешно!..» Зиберт лично присутствовал при убийстве своего учителя.

«Вот это страшнее всего, – писал Эренбург. – Значит мало всеобщей грамотности, университетских аудиторий, высокоразвитой техники, чтобы оградить людей от одичания».

А одичание представители «супернации» демонстрировали исключительное. Из многих немцев, с которыми разговаривал писатель, никто не знал имен Шекспира, Сервантеса, Гейне, Толстого. Зато все знали, что можно безнаказанно грабить, убивать, особенно евреев, издеваться над военнопленными, разрушать, угонять в рабство мирное население...

Нет необходимости говорить здесь о Катастрофе – ее история общеизвестна. Гестаповские застенки, виселицы, лагеря – смерти, трудовые, концентрационные – красноречивые вехи на пути немцев по Европе.

«В мире появилось нечто новое, – писал Эренбург, – фашизм или гитлеризм, или нацизм, представляющие абсолютную угрозу для жизни народов и людей, для человеческого достоинства, для свободы». Он спрашивал: «Что принесли немцы завоеванным народам, кроме виселиц, позорных бирок и неизбывного горя?»

Обличительные статьи Эренбурга приводили немцев в ярость. Не имея возможности опровергать правду, они начали злобную кампанию лжи против писателя, причем на самом высоком (или самом низком?) уровне. Илья Григорьевич рассказывает, что еще в 1944 году командующий армейской группой «Норд», желая воодушевить своих обескураженных отступлением солдат, писал в приказе: «Илья Эренбург призывает азиатские народы “пить кровь” немецких женщин. Илья Эренбург требует, чтобы азиатские народы насиловали немецких женщин: “Берите белокурых женщин – это ваша добыча!” Подлостью было бы отступать, ибо немецкие солдаты теперь защищают своих жен». Главный лжец Геббельс распространял легенду о еврее Илье Эренбурге, который жаждет уничтожить немецкий народ, а его газеты изображали писателя толстым, косым, с кривым носом и очень кровожадным. Они писали, что Эренбург похитил в Испании музейные ценности на пятнадцать миллионов марок и продал их в Швейцарии... Реки грязи, моря!..

Писатель в «Красной звезде» ответил лжецу-генералу: «Когда-то немцы подделывали государственной важности документы. Они докатились до того, что подделывают мои статьи. Цитаты, которые немецкий генерал приписывает мне, выдают автора, только немец способен сочинить подобные пакости. Мы идем в Германию за другим: за Германией».

Приказом от 1 января 1945 года к кампании лжи примкнул сам Гитлер: «Сталинский придворный лакей Илья Эренбург заявляет, что немецкий народ должен быть уничтожен»...

Весь этот вздор все же сделал свое дело: немцы стали считать писателя «исчадием ада». Рассказывают, когда пленным немцам объявляли, что их будет допрашивать Эренбург, они вздрагивали от страха.

В 1950 году некто Торвальд опубликовал историю войны, в которой писал: «В течение трех лет Илья Эренбург свободно, открыто, полный ненависти, говорил красноармейцам, что немецкие женщины будут их военной добычей». «Оказалось, – пишет по этому поводу Илья Григорьевич, – что этот автор в 1941 году выпустил книгу, восхваляющую Гитлера, и посвятил ее военному преступнику адмиралу Редеру».

Спустя 12 лет, в 1962 году, мюнхенская газета «Зольдатенцейтунг» начала кампанию против издания в Западной Германии автобиографической книги Эренбурга. Она напоминала о «призыве насиловать немок», называла писателя «величайшим в мировой истории преступником», а книгу «мемуарами убийцы и насильника».

Через 50 лет после окончания войны и почти через 30 лет после смерти Эренбурга в Мюнхене демонстрировалась выставка фотографий и документов под названием «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941 – 1944 годах». Уцелевшие фашисты, протестуя против организации выставки, писали: «Выставка продолжает антинемецкую пропагандистскую кампанию Ильи Эренбурга, который представлял немецкий народ скопищем бесчеловечных садистов...»

Было известно, что фашисты грабили произведения искусства, разрушали памятники. Но что фашистские генералы могли руководить снятием позолоты с куполов церквей, этого не представлял себе никто. Эренбург описал такой эпизод. Откуда все это у граждан страны, где родились Гете, Бетховен, Гейне..?

В конце войны после вступления советских войск в Германию Эренбург побывал в немецких домах. В статье «Возмездие», опубликованной в «Правде» (в упомянутые книги писателя статья не вошла), он приводит названия книг в домашних библиотеках немцев: «Майн кампф», «Расовая гигиена», сборники, посвященные Гиммлеру, «Еврейская чума», «Русские недочеловеки», песенки для детей: «Падайте весело бомбы на Англию», «Да брызнет под ножом еврейская кровь» и т.д., и т.п. Дегенераты у власти стремились воспитывать дегенератов с детства...

С самого начала войны Эренбург подчеркивал, что Советский Союз воюет в одиночку. Существенная помощь – вооружение, станки, продовольствие, – поступавшая с Запада, разумеется, не могла заменить второго фронта.

«Мы ждем второго фронта, как ждут на переднем крае хорошего товарища – вместе воевать веселей», – писал Эренбург в середине 1942 года. Но уже вскоре речь пошла не о «веселости». Из-за больших потерь на Восточном фронте Гитлер вынужден был перебрасывать сюда дивизии с Запада.

«Я прошу английских женщин, – обращался Эренбург, – подумать, как читают русские матери, потерявшие своих сыновей, сообщения о переброске немецких дивизий из Франции на Восточный фронт. Чтобы понять это, не нужно быть психологом».

Писатель обращается к своему другу, чилийскому поэту Пабло Неруде: «Вас не спасет океан... Скажите вашему народу, скажите всем народам Америки, что если Америка не пойдет походом на Германию, Германия пойдет походом на Америку, война придет в ваши города, к вашим детям».

В марте 1943 года он обращается к союзникам через западные агентства: «Все немецкие пленные – я разговаривал и с солдатами, и с крупными штабными офицерами, говорили: “Второй фронт был бы для нас концом. Но второго фронта не будет”. В этих рассуждениях не только отзвук длительной пропаганды Геббельса, в них известное самовнушение. Германия может выдержать еще десяток военных поражений, но она не выдержит морального потрясения, когда война на два фронта станет реальностью».

В конце 1943 года Эренбург предупреждает: «Мы можем прийти к победе с сердцами, полными дружбы, или с сердцами, опустошенными длительным разочарованием... Войну мы выиграем, но мы можем ее выиграть в силу боевой дружбы, и мы можем ее выиграть, несмотря на душевную рознь. От этого зависит лицо завтрашнего мира, судьба наших детей».

Уже в конце 1943 года Эренбург вместе с В. Гроссманом начал работу над «Черной книгой». «Много сил, времени, сердца я отдал работе над “Черной книгой”, – вспоминал он. – Порой, когда я слушал рассказы очевидцев или читал пересланные мне письма – к сыну, сестре, друзьям, мне казалось, что я в гетто, сегодня “акция” и меня гонят к оврагу или рву. Я писал в 1944 году:

Я жил когда-то в городах,

И были мне живые милы,

Теперь на тусклых пустырях

Я должен разрывать могилы.

Теперь мне каждый яр знаком,

И каждый яр теперь мне дом.

Я этой женщине любимой

Когда-то руки целовал,

Хотя, когда я был с живыми,

Я этой женщины не знал.

Мое дитя! Мои румяна!

Моя несметная родня!

Я слышу, как из каждой ямы

Вы окликаете меня...»

Эти стихи писатель поместил в пятую книгу «Люди, годы, жизнь» вместе со следующими словами: «Я хочу, чтобы мои слова о “несметной родне” были бы правильно поняты. Мне чужд любой национализм, будь он французский, английский, русский или еврейский. Я испытываю глубокое отвращение к расовой спеси, все равно к какой – к немецкой или американской». И еще он писал: «Я вырос в русском городе. Мой родной язык русский. Я – русский писатель. Сейчас я, как все русские, защищаю мою родину. Но гитлеровцы напомнили мне и другое: мать мою звали Ханой. Я – еврей. Я говорю это с гордостью. Нас сильнее всего ненавидит Гитлер. И это нас красит». (Стоит вспомнить, что книга «Люди, годы, жизнь» написана в начале 60-х годов – во времена правления Хрущева. В те годы Эренбург подвергался резким нападкам со стороны секретаря ЦК КПСС Ильичева и самого Хрущева, и книге угрожал запрет.)

После открытия второго фронта Эренбург все больше стал уделять внимания послевоенному устройству мира.

11 апреля 1945 года «Красная звезда» опубликовала статью Эренбурга «Хватит». В ней он писал, что в Германии некому капитулировать, страна «является одной колоссальной шайкой, в которой каждый стремится спастись как только может, все бегут, все мечутся, пытаясь приблизиться к швейцарской границе». Фашисты куда более страшились советской оккупации, чем англо-американской. Вермахт продолжал переброску войск на Восточный фронт с Западного. По наблюдениям корреспондентов, «американцы в своем продвижении на восток встречают одно препятствие: толпы пленных, которые забивают все дороги». Писатель предупреждал: при попустительстве союзников фашисты снова поднимают головы, приводил примеры. Есть в статье и такие слова: «Близится день встречи с нашими друзьями. Мы крепко пожмем руки американским, французским, английским солдатам. Мы все скажем: “довольно”... Хватит!»

Статья появилась за месяц до окончания войны. Уже в это время намечались и создание ГДР, и «холодная война», была известна позиция Сталина в отношении немцев в целом: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остается».

Саул Раскин. «Сказал негодяй в сердце своем: “Нет Б-га”».

Статья Эренбурга «Хватит» не могла понравиться Сталину. И через несколько дней (14 апреля) в «Правде» появилась ответная статья Г. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает». Мысль автора сводилась к директивному сталинскому: не все немцы одинаковы, не все в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев, население Германии нельзя рассматривать как некое единое целое. «Если признать точку зрения Эренбурга правильной, – писал Александров, – то следует считать, что все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики. Незачем говорить, что товарищ Эренбург не отражает в данном случае советского общественного мнения». Кроме того, Александров утверждал, что переброска дивизий с запада на восток объясняется не страхом немцев перед Красной Армией, как пишет Эренбург, а является провокационным маневром Гитлера, попыткой посеять недоверие между участниками антигитлеровской коалиции.

Новый редактор «Красной звезды» (Ортенберга давно освободили) разговаривал с писателем по поводу его статьи «сурово, как с солдатом-штрафником», и статьи Эренбурга перестали печатать в газете.

Совсем иной была реакция фронтовиков. «Никогда в жизни я не получал столько приветственных писем», – вспоминает писатель. В утешение ему посылали даже подарки.

Письма фронтовиков отличались по тем временам большой смелостью. Вот некоторые фрагменты из них. «Неужели т. Александров только и делает, что слушает немецкое радио и делает из него выводы? Вы пишете правильно, что Германия есть одна огромная шайка»; «Для нас нет “упрощений”, мы сами все видели собственными глазами»; «Разумеется т. Александров говорит от имени ЦК и отражает линию партии, однако мой голос и голос моих товарищей с вами»; «Великий писатель нашей свободной страны, вы пишете не для “учителей морали”, а для нас, для народа. Мы ждем ваших статей». Из телеграммы от летчиков из Берлина: «Очень удивлены, почему не слышно вашего голоса? Кто тебя обидел?.. Не унывай, дорогой друг, шуруй так, как ты начал...»

Слава Эренбурга была все еще в апогее, но он уже испытывал грустное чувство: Илья Григорьевич опасался, что военные статьи затмят его прежние и будущие литературные работы. Это чувство он выразил стихами:

Умру – вы вспомните газеты шорох,

Ужасный год, который всем нам

дорог.

А я хочу, чтоб голос мой замолкший

Напомнил вам не только гром у

Волги...

Эти строки вошли в небольшую книгу стихов «Дерево», которую писатель издал в 1946 году, и в целом ее настроение, безусловно, не было пессимистичным, хотя, в противоположность пафосу военных публикаций, поражало глубокой лиричностью. «Многих она тогда удивила, – пишет Бенедикт Сарнов. – Никому даже в голову не могло прийти, что в страшные военные годы, работая едва ли не круглосуточно, постоянно выезжая на фронт, успевая написать порой в день три, а то и четыре статьи (для “Правды”, “Красной звезды”, радио и какой-нибудь западной газеты), он еще ухитрялся найти время и силы для лирических стихов».

Умер Илья Григорьевич в 1967 году, 4 сентября его похоронили на Новодевичьем кладбище. В некрологе говорилось, что он неоднократно избирался депутатом Верховного Совета СССР, был вице-президентом Всемирного Совета Мира, членом президентского совета общества «СССР – Франция», много лет был членом правления Союза писателей СССР. Было сказано также, что «советское государство высоко оценило творческую и общественно-политическую деятельность И.Г. Эренбурга, наградив его двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды и медалями». Добавим, что писатель был еще лауреатом Сталинских премий, а в 1945 году правительство де Голля наградило его крестом офицера Почетного легиона.

Без преувеличения можно сказать, за официальностью некролога чувствовалась теплота, но... Под ним не было подписей ни руководителей государства, ни деятелей культуры – только организации: правление Союза писателей CCCP, Советский Комитет защиты мира, правление Московской писательской организации...

«Литературная газета», рассказывая о церемонии похорон, сообщила, что в почетном карауле стояли известнейшие писатели страны – Б. Полевой, А. Твардовский, А. Сурков, многие другие: «Отдать последний долг писателю пришли секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе, председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР Ю. Палецкис, ответственные работники ЦК КПСС и МГК КПСС». Газеты и журналы поместили многочисленные статьи, посвященные памяти Эренбурга.

К. Симонов узнал о смерти друга, находясь в Японии. Из Токио он прислал «Слово прощания»: «Мне кажется, без всякого преувеличения можно сказать, что из всех нас, советских писателей, в борьбе против фашизма Эренбург сделал больше, чем кто-либо другой».

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru