[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2001 АДАР 5761 — 3 (107)
Прощание с Эразмом, или Был ли Эразм антисемитом?
Шимон Маркиш
Эразм из Роттердама, «король» европейского гуманизма на севере Европы XVI века, или, как его еще принято именовать, христианского гуманизма, был центром моих профессиональных интересов чуть ли не полжизни. Я и переводил его, и комментировал, и писал о нем – и не только для взрослых, но даже для детей школьного возраста. Не стану рассказывать, как и с чего это началось, расскажу лишь о заключительном, по всей видимости, эпизоде этого долгого «романа».
Но прежде чем перейти к заключению, все же немного об истоках.
Эразм очаровал и пленил меня еще в 50-е годы и не навязшей в зубах у любого филолога или историка «Похвалою Глупости», а с совершенно неожиданной стороны – по контрасту с одним гуманистом первой трети XVI века – Ульрихом фон Гуттеном, которого я тоже переводил и который Эразма сперва обожал, а потом ненавидел. Лютому ожесточению Гуттена противостояла прохладная и, как мне казалось, спокойная терпимость Эразма. В 60-е годы я написал очерк о творчестве и мировосприятии Эразма, стараясь, чтобы главным героем моего очерка была все та же эразмова терпимость. Вот почему я был поражен, можно сказать в самое сердце, когда прочитал брошюру базельского историка права Гуидо Киша, изданную к 500-летию со дня рождения Эразма в 1969 году. Киш доказывал, что Эразм был злобный юдофоб, ничуть не лучше врага своих поздних лет Мартина Лютера – сторонника и пропагандиста радикального решения еврейского вопроса в духе нагрянувшего четырьмя веками позже национал-социализма. Вот тебе и апостол терпимости!
Нет, не может быть прав Киш, априори не может! Надо его опровергнуть, а для этого еще раз перечесть всего Эразма, все сочинения и письма, собрать и сопоставить все, сказанное им о евреях, ни на миг не забывая о фоне – об эразмианстве как мировоззрении, столь высоко ценимом немногими лучшими людьми в наш кровавый и подлый век. Я попытался, в меру сил и способностей. Книга «Эразм и еврейство» была написана в 1971-1975 гг. и увидела свет на французском языке в 1979-м в Лозанне и на английском – в 1986-м в Чикаго, в университетском издательстве. На этом, казалось, все и закончилось: не то чтобы я разлюбил Эразма, но интерес к нему притупился. От XVI-го я перешел к XIX и XX векам, от неолатинской литературы – к литературной продукции российского еврейства на русском языке. С этой последней была связана и тема, под которую я получил стипендию в Будапештском институте продвинутых исследований. В программу Института на 1999–2000 академический год была включена сессия, посвященная Эразму и его роли в интеллектуальном и педагогическом движении европейской цивилизации, и я получил приглашение прочитать годичную мемориальную лекцию на собрании Эразмианского общества, заседающего каждую осень в конце октября, в день рождения Эразма.
Вот эта лекция и стала для меня почетным прощанием с Эразмом, подведением итога, и о ней я хочу рассказать. Эразмианцы собрались в Нидерландах, но не на родине Эразма, в Роттердаме, а в Лейдене. Поездка в Голландию была своего рода компенсацией за горечь обиды, испытанной больше тридцати лет назад.
Пятисотлетие рождения Эразма праздновалось по меньшей мере три года – с 1966-го по 1969-й из-за недостоверности даты его рождения, но главные торжества прошли в 1969 году в Роттердаме. Благодаря энтузиазму и великодушию, а также и щедрости голландского русиста Карела ван хет Реве я получил персональное приглашение на конгресс в Роттердаме. Тот, кто по возрасту помнит наше постсталинское прошлое, сообразит, что приглашение должно было поступить по официальному каналу, в моем случае – через Союз писателей. Иностранная комиссия этого учреждения велела мне готовиться к поездке. Опять-таки помнящие прошлое, и только они, способны понять мой восторг и возбуждение: увидеть родину Эразма собственными глазами, подышать ее воздухом – это ведь было чудом в 1969-м! Как раз в те дни вышла из печати знаменитая книга Эразма «Разговоры запросто» в моем переводе, полностью по-русски ранее не существовавшая. Я рассказал об этом в инокомиссии. «Вот и замечательно! Принеси-ка нам показать». Я принес. Больше из инокомиссии меня не тревожили: с моим переводом в Роттердам уехал один из самых черных и смрадных антисемитов в писательском союзе – Анатолий Софронов.
С этого эпизода я начал свою мемориальную лекцию, чтобы от антисемитизма XX века обратиться к юдофобии XVI-го. Она была тотальной, не знающей исключений, нельзя назвать никого, кто испытывал бы к нашему племени мало-мальскую симпатию. Не был исключением и Эразм. Сразу же возникают сомнения и вопросы. Например.
Каждый историк эпохи Возрождения знает имя первого на севере Европы христианского гебраиста Иоганна Рейхлина, старшего современника Эразма, который написал Рейхлину посмертный панегирик. Рейхлин боролся против доминиканцев-инквизиторов, требовавших сожжения Талмуда и других еврейских книг, и эта борьба стала сюжетом прославленного сборника «Письма темных людей» (одним из авторов которого был, к слову сказать, упомянутый Ульрих фон Гуттен).
Так что же, и Рейхлин, заступник Талмуда, ненавидел народ, создавший и Библию, и Талмуд? Да, ненавидел! Его забота о Талмуде была заботой филолога, богослова и христианского каббалиста (Каббала начала привлекать внимание гуманистов еще в предыдущем, XV веке). В остальном же, как утверждают самые авторитетные специалисты и знатоки, Рейхлин мог бы сказать о себе словами одного из Отцов Церкви, также гебраиста не из последних: «Ненавижу народ обрезанных!»
Или вот:
Кто еврей? Ми у Йеуди? Этот вопрос тревожил (и тревожит!) не только раввинов в наши дни и во дни Эразма. Тяжба Рейхлина с доминиканцами была спровоцирована неким наглым выкрестом – так вправе ли гуманисты, защищая Рейхлина, бранить выкреста «дважды евреем» и вообще попрекать его происхождением или крещальная вода смывает все следы еврейства? Можно спросить и по-иному, на более современный лад: еврейство – это религия? Или «раса»? Или то и другое вместе?
Или еще:
Вправе ли мы сегодня, через полвека после Шоа, валить в один адский котел вражду к евреям во все времена, повсюду, без разбора, применяя к XVI веку те же критерии, что к своему XX-му? Или это было бы не просто антиисторизмом, но несправедливостью на грани фальсификации?
Держа в уме все это и многое подобное, я и через четверть века после того как поставил последнюю точку в своей последней книге об Эразме, решаюсь предложить следующие – все те же! – соображения по вынесенной в подзаголовок теме.
Эразмианство было попыткой осуществления главного принципа Возрождения – «Назад, к истокам!» – на почве религии и, шире, духовной жизни в целом. Истоками же было раннее христианство, которое – всё, полностью! – появилось из противостояния иудаизму. Совершенно естественно, что в диаметральном противопоставлении «философии Христа» у Эразма появляется «иудаизм» – именно в кавычках, потому что этот термин означает в контексте эразмианства не реально существующую еврейскую религию, а некую вневременную абстракцию, основой имеющую антииудейскую полемику в евангелиях и апостольских посланиях, как будто и не было полутора тысяч лет, отделяющих эти тексты от века Эразма. И нацелен этот антииудаизм в кавычках не против евреев-современников Эразма, а против дурных христиан, погрязших в обрядах и пустых церемониях. Можно ли считать эти антииудейские в кавычках выпады проявлением юдофобии? По-моему – нет.
Но, как я уже сказал, Эразм не был исключением, общехристианский дух ненависти к еврею не был ему чужд. Он, этот дух, ведет к юдофобским взрывам, не частым, меньше десятка за всю жизнь, и отразившимся только в письмах, и ни разу – в основных сочинениях. Скажу сразу и без обиняков: взрывы эти мерзки на наш сегодняшний взгляд, по низости и вульгарности вполне отвечают перепалке в автобусе или на коммунальной кухне, но что гораздо важнее – они противоречат самой сути эразмианства: индивидуальному, гнушающемуся «духа» толпы. И каждый из таких взрывов находит себе объяснение в конкретных обстоятельствах момента и в деталях психологической конституции Эразма, далеко не всегда приятных и благостных. Однако о систематическом антисемитизме как важной составляющей мировосприятия (как было у многих современников Эразма, хотя бы у того же Лютера) речи нет и быть не должно.
Зато систематически встречаются высказывания – и в сочинениях, и в письмах, где звучит некая отстраненность от евреев-современников: какое, мол, нам, христианам, до них дело, они ничтожно малочисленны и слабы, они не заслуживают нашего внимания, пусть себе живут, как хотят, лишь бы не нарушали законов, которыми мы, христиане, их обуздываем. Что же касается обращения упрямых неверов в истинную веру, Эразм твердо придерживался убеждения, что это дело будущего, дело Б-жественного Промысла, а не человеческих усилий, как предсказано апостолом Павлом в «Послании к Римлянам». Насильственное же крещение, того рода, что учинила инквизиция в Испании, он осуждал категорически.
Получается любопытное сочетание взглядов, несколько напоминающее то, что немцы в конце XIX века называли «асемитизмом», имея в виду холодное невнимание к евреям, исключение их из сферы своих интересов, в противоположность как ненависти, так и симпатии к ним. Нельзя не согласиться, что на фоне раскаленной добела ненависти – доминанты в христиано-еврейском «диалоге» той эпохи, – «асемитизм» Эразма был первым шагом на пути к подлинной терпимости, не только религиозной, но и в более широком смысле признания иного.
Именно в этом смысле мне хотелось бы понимать слова из письма Эразма 1524 года: «Я готов любить и еврея, если только он ведет себя пристойно и не хулит Христа в моем присутствии».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru