[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2000 КИСЛЕВ 5761 — 12 (104)

ГЛЮКЕЛЬ ФОН ГАМЕЛЬН:

РАССКАЗ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Продолжение.

Начало в № 103 – 111.

Имя Глюкели фон Гамельн, жившей в конце XVII-начале XVIII века в Германии, хорошо знакомо в просвещенном мире уже более ста лет, и тот факт, что на русском языке ее воспоминания публикуются впервые, по меньшей мере удивителен. Тем более, что в энциклопедии Брокгауза-Ефрона этой высокообразованной, выдающейся женщине уделено значительное место. К тому же известно, что одним из ее потомков был прославленный Генрих Гейне.

«В глубоком горе, для облегчения сердца» после смерти мужа берется она за перо, чтобы, скоротав бессонные ночи, оставить своим многочисленным детям, коих двенадцать, память о родных корнях, традициях, о времени и обстоятельствах жизни их предков. По сути эти мемуары не что иное, как материнское завещание, проникнутое глубочайшей духовностью.

Первая из изначально задуманных семи «книжек», опубликованная в ноябрьском выпуске нашего журнала, посвящена детству Глюкели, его историческому фону и ближайшему окружению семьи. Обстоятельства женитьбы родителей, свадьба старшей сестры, особенности общинной жизни – вот главные ее темы.

Свадебный диван жениха и невесты. Германия. XVII век.

Книжка вторая

I

По воле отца, едва достигнув двенадцати лет, я была помолвлена и меньше чем через два года выдана замуж.

Свадьба состоялась в Гамельне. Родители в сопровождении двадцати гостей привезли меня туда. Почтовых карет в те дни еще не было, и нам пришлось нанять у крестьян лошадей и телеги. На них мы добрались до Ганновера. Оттуда родители написали в Гамельн, прося прислать экипажи, чтобы мы могли добраться до цели нашего путешествия. Должно быть, мать моя полагала, что в Гамельне экипажей столько же, как у нас в Гамбурге. Как бы то ни было, она решила, что мой свекор не допустит, чтобы невесте и гостям не на чем было добраться.

Однако спустя три дня за нами прибыли всего три-четыре крестьянских телеги. Слава Б-гу, с ними прислали и лошадей, иначе нам пришлось бы катить их вручную. Мать была разгневана, но нечего делать: мы взгромоздились на эти телеги и так добрались до Гамельна.

В тот же день к вечеру было устроено большое празднество. Мой замечательный свекор Йосеф Гамельн – да благословенна будет память его, такой это был редкий человек, – подняв большой стакан вина, провозгласил тост за мою мать. Но она все еще была обижена из-за этих крестьянских телег. Свекор почувствовал ее недовольство и, будучи человеком добродушным и остроумным, сказал ей:

– Ну, пожалуйста, не сердитесь: ведь Гамельн не Гамбург! У нас нет карет, мы простой деревенский люд! Расскажу-ка я вам, что случилось, когда я сам был женихом и отправился на собственную свадьбу.

Отец мой, Шмуэл Штутгарт, был парнасом всей Земли Гессенской, а моя нареченная была дочерью Натана Шпаньера. За ней давали в приданое 2 тысячи рейхсталеров, ну и мой родной отец обещал выделить мне 15 сотен, – в те дни это были немалые деньги! Ладно. Подошло время свадьбы, отец нанял носильщика по прозвищу Рыба. Ему на спину взвалили тюк с приданым: он должен был донести его до Штадтхагена, где находился дом моего тестя. Так мы с Рыбой и потопали пешком до самого Штадтхагена. Лейб Гильдесгейм тоже жил там, он был женат на одной из дочерей Натана Шпаньера. Так вот подходим мы к городу. Тут раздался крик: «Жених идет!» Услышав это, Лейб Гильдесгейм и кое-кто из гостей, приглашенных на свадьбу, выехали мне навстречу. А Гильдесгеймы, надо вам сказать, были уважаемой семьей, которая всегда жила на широкую ногу. Увидев, что я иду пешком с моим дружком Рыбой, Лейб повернул назад, крича невесте: «Твой жених, знаешь, как он путешествует? С рыбой!»

Тут все засмеялись, обиды рассеялись, и свадьба была отпразднована как полагается – весело и радостно!

Сразу же после свадьбы мои родители уехали домой, а меня оставили одну среди чужих, в незнакомой обстановке, а ведь я была почти ребенок, мне едва исполнилось четырнадцать лет. Однако новые мои родители своими заботами и любовью постарались скрасить печаль расставания. Добрые люди, они относились ко мне даже лучше, чем я того заслуживала. Какой же у меня был свекор – добрый, как ангел Б-жий!

Все знают, что такое Гамельн. В сравнении с Гамбургом это захолустье! И вот я, беззаботное дитя, на пороге юности отнята у родителей, без друзей и знакомых и перенесена из такого отличного города, как Гамбург, в заштатный городишко, где и евреев было раз-два и обчелся! Но я нисколько не страдала от этого – такую радость доставляло мне благочестие моего свекра: в три часа утра он был уже на ногах, в своем субботнем платье располагался в комнате рядом с моей спальней и нараспев читал молитвы. Вскоре я начисто забыла о Гамбурге. Мой свекор был святой человек, пусть награда за его святость достанется всем нам, да избавит нас Г-сподь ради него от новых испытаний и не допустит, чтобы мы узнали стыд греха!

Ктуба (брачный контракт). Гамбург. XVII век.

II

Добродетель свекра проявлялась и в том, как он воспитал детей. Мойше, старший сын, был замечательный юноша: на свою свадьбу он отправился в сопровождении ученого реб Мойше и слуги, прозванного впоследствии Яковом Пуленепробиваемым. С собой они везли приданое Мойше. Неподалеку от Бремерфорде на них напали разбойники, ограбили, избили и ранили. Крестьяне отнесли их в соседнюю деревню. Врачи, осмотрев несчастных, пришли к выводу, что реб Мойше и жених останутся живы, но Яков, в которого попала пуля, обречен! Однако спустя два дня оба – и жених, и реб Мойше, скончались, а Яков со временем поправился. С тех пор его и прозвали «пуленепробиваемым».

Можете себе представить горе родителей! Сколько они ни пытались добиться наказания убийц, куда ни обращались, все было тщетно! И до сих пор это убийство вопиет к Б-гу!

Знала я и второго сына моего свекра, Авроома Гамельна. Он был напичкан изречениями из Торы, как гранат зернышками, и все время сыпал цитатами. Поэтому свекор отправил его в польскую ешиву.

Благодаря своим глубоким познаниям в Талмуде он получил известность и женился в Познани на дочери видного тамошнего еврея Хаима Боаса. После свадьбы он продолжал усердно изучать Талмуд и, углубляя свои познания, приобрел немалый авторитет. Однако спустя несколько лет, когда еврейские общины в Польше были опустошены гетманом Хмельницким, он лишился всего своего имущества, и ему пришлось вернуться с женой и дочерью в дом моего свекра.

Удивительным было рождение его дочери. Семнадцать лет прожив с женой, он не имел от нее детей. Когда тяжело заболела его теща, она подозвала к смертному ложу дочь, жену моего свояка, и сказала: «Дочь моя, я в руке Б-жией и вот-вот умру. Если я заслужила какую-то награду на небе, то буду просить Г-спода, чтобы он благословил тебя детьми». Вскоре благочестивая женщина умерла, а моя золовка оказалась беременной и родила в срок дочь, которую в память о матери назвала Сарой. Спустя семь лет она родила еще сына, нареченного Шмуэлем.

Многое можно еще рассказывать об Аврооме Гамельне. Мой свекор обосновался в Ганновере, и жилось ему неплохо. Но на беду его и детей соблазнили переехать в Гамельн. А там – разные предложения, обещания, но ничего из всего этого не вышло, да простит тех людей Б-г! Свояк мой, благословенной памяти реб Авроом, был великим знатоком Талмуда и мудрым человеком: он говорил мало, но когда скажет, это было мудрое слово, и все слушали его разинув рот.

Была у моего свекра еще дочь Ента. Когда Ента была совсем юной, он сговорил ее за сына Зусмана Ганса из города Миндена-на-Везере. Про Зусмана Ганса говорили тогда, что он «стоит» 100 тысяч рейхсталеров. Однажды мой свекор пировал с ним, и за бокалом вина они договорились поженить своих детей. Назавтра, когда Зусман Ганс протрезвел, он пожалел об этом уговоре. Но что сделано, то сделано, и договоренность нарушена не была.

Поскольку невеста и жених были еще слишком молоды, Зусман Ганс отправил сына в Польшу изучать Талмуд. Вскоре сам он умер. Друзей, которые могли бы присмотреть за его имуществом, не осталось, и капитал быстро растаял. Вдова его вторым браком вышла за Файвиша Ганса.

Спустя несколько лет молодой жених вернулся из Польши. Но если мой свекор рассчитывал получить зятя с капиталом во много тысяч рейхсталеров, его постигло разочарование: несколько сот талеров – вот все, что у него было! Свекор даже хотел аннулировать брачное соглашение, но жена его и слышать не хотела: нехорошо позорить осиротевшего юношу. Поэтому молодых поженили, и они прожили в Миндене несколько лет.

В то время Файвиш с супругой уже решили женить собственного сына. На «спиндл» (праздничная трапеза в пятницу перед свадьбой) было продемонстрировано большое богатство: на столе выставлена красивая посуда и прочее. Соломон Ганс поглядел на все это и, несомненно, приметил кое-что из столового серебра, принадлежавшего еще Зусману Гансу, его отцу, а самому ему, между прочим, из наследства досталось очень мало!

Поэтому он зашел в кабинет своего отчима, поглядел вокруг и заметил маленькую шкатулку, битком набитую всякими документами, которые он счел своими по праву. Однако если я стану рассказывать обо всем по порядку, этой истории не будет конца: на двадцати листах бумаги я не смогу изложить все, что из этого вышло.

Назавтра Файвиш хватился шкатулки с документами и сразу заподозрил своего пасынка. Между ними вспыхнула ссора, и, конечно, они пошли в суд, а с ними и мой свекор. Судебный процесс обошелся свекру и Файвишу по две с лишним тысячи рейхсталеров каждому. Несколько лет они враждовали и обращались в высшие судебные инстанции. Дело дошло до того, что была в опасности их жизнь. Однажды Файвишу удалось добиться, чтобы моего свекра заключили в тюрьму, другой раз перевес оказался на стороне свекра, и в тюрьму попал Файвиш. Так они продолжали судиться друг с другом, пока и у того, и у другого не осталось денег, хотя мой свекор, пожалуй, мог бы еще продержаться.

В конце концов в дело вмешались третьи стороны, настоявшие на том, чтобы пригласить из Франкфурта раввинов и решить дело раз и навсегда. Явились раввины и представители раввинского суда, довольно долго взвешивали, кто прав, кто виноват, но дело кончилось ничем, а знатоки права уехали с большим кушем каждый! Один из членов раввинского суда так набил себе мошну, что возвел отличную пристройку к дому, задуманную под кабинет, а на стене кабинета велел изобразить трех-четырех раввинов в шляпах с высокой тульей, ощипывающих гуся («ганс» – гусь).

Позднее свекор перевез зятя Соломона Ганса и дочь Енту из Миндена в Ганновер, добившись права на жительство в этом городе и еще для одного своего ребенка. Тогда Ганновер был уже достаточно крупным городом. Соломон Ганс был доволен своей судьбой и со временем нажил там богатство. Но счастье его было непродолжительным, ибо в расцвете сил его унесла смерть.

Несколько лет вдова оставалась верной его памяти и не собиралась замуж. Но все так явно указывало на то, что моим новым свояком суждено стать богачу Лефману Беренсу, (Лефман Беренс, известный также как Липман Коэн, был финансовым агентом и поставщиком властителей Герцогства Ганноверского. Благодаря своему влиянию он стал могущественным покровителем и заступником евреев Брауншвейга и Люнебурга. Естественно, он был парнасом еврейской общины в Ганновере. Родился примерно в 1630 году. Умер в Ганновере в 1714-м. Прим. ред.), что воспоминание о Соломоне Гансе потускнело. По правде говоря, когда Лефман женился на моей золовке Енте, ему было далеко до того положения, которое он занимает сейчас. Но Г-сподь возвышает и ниспровергает людей, все в Его власти! Свекор думал, что, трудясь не покладая рук и тратя сотни талеров, чтобы помочь детям встать на ноги в Ганновере, он обеспечивает будущее им и их потомству. Но для кого выбивался из сил этот добрый человек? Для чужих! Ибо сказано: «И оставят имущество свое другим». Увы, что еще могу я написать? Человек предполагает, а Б-г располагает!

Четвертым ребенком моего свекра был ученый реб Шмуэл. Он тоже учился в Польше и взял в жены девушку из лучших семей в Лемберге, дочь знаменитого раввина Шолема. Сам он тоже поселился в Лемберге, но и ему из-за войны пришлось бежать на родину с пустыми руками. Мой отец долго поддерживал его семью материально. Позднее он стал раввином в Гильдесгейме. Нечего и говорить, был он благочестивым, святым человеком. Весь Гильдесгейм может подтвердить, что он предсказал час своей кончины.

Пятым ребенком свекра был ученый реб Ицхок – да благословенна будет его память. Лично мне не пришлось его видеть. Он жил во Франкфурте-на-Майне, и те, кто знавал его, говорят о душевной чистоте и глубокой учености этого человека. Немногие могли сравняться с ним в знании Торы. Но и он не дожил до старости: умер лет пятидесяти, богатым, уважаемым человеком.

Шестым ребенком свекра была дочь Эстер, благочестивая и добродетельная женщина. Ей тоже пришлось многое пережить, но терпение не изменяло ей вплоть до той минуты, когда ее чистая душенька отлетела к Б-гу. Мне нечего добавить к этому, ибо всем известно, какая это была превосходная женщина!

Седьмым ребенком был Лейб Бонн, вполне достойный человек: конечно, не сказать что великий ученый, но большой любитель книг. Он долго был парнасом здешних общин вокруг Кельна, а сам жил в Бонне в довольстве и пользовался всеобщим уважением, но умер молодым.

Восьмым ребенком была дочь Хана, которую можно сравнить с той великой и благочестивой женщиной, в честь которой ее нарекли. Она умерла очень рано, не оставив потомства.

Девятым ребенком был ваш дорогой и верный отец. О нем я не стану здесь распространяться, напишу в свое время.

Я записываю все эти подробности, дорогие мои дети, чтобы вы знали, от каких людей вы происходите, а то завтра или послезавтра ваши дети и внуки уже не будут ничего знать о своих корнях, откуда они были родом, и кто были их деды и прадеды.

Свадьба у немецких евреев. Гравюра. Германия. XVIII век.

III

После свадьбы мы с мужем годик прожили в Гамельне. Наше предприятие не приносило прибыли, ведь Гамельн не торговый центр. Муж не желал ограничивать круг деятельности предоставлением ссуд землякам. Как сказано в Писании, на тот путь, о котором мечтает сам человек, ведет, его судьба.

С тех пор как мы поженились, прошел год. Муж не пожелал оставаться долее в Гамельне. Хотя и свекор, и свекровь были бы очень рады, если б мы остались, и даже предлагали нам поселиться вместе, муж решил по-другому. Итак, с полного их согласия и благословения мы переехали в Гамбург. Молоды и неопытны были мы оба и не представляли, как вести дела в Гамбурге. Но Великий и Милостивый Г-сподь, который вывел моего мужа из отчего дома, сам стал его верной опорой. Возблагодарим Г-спода за его великие милости!

Когда мы перебрались в Гамбург, мой отец обещал нам стол и жилье в течение двух лет, и мы стали жить у него.

Хотя муж мой был чужим человеком в Гамбурге, он быстро освоился там. В то время торговля драгоценностями не так процветала, как теперь, бюргеры редко дарили друг другу драгоценные камни. Принято было носить тяжелые золотые цепи, а когда подносили подарок, обычно это была золотая вещь. Хотя на золоте столько не заработаешь, как на драгоценных камнях, муж мой стал им торговать, для этого занимаясь скупкой, ходя из дома в дом. Потом он все перепродавал ювелирам или купцам и на этом имел порядочную прибыль.

Но при всей своей занятости, он никогда не пренебрегал молитвой и ежедневно прочитывал какую-то часть Торы. Он также постился большую часть дня по понедельникам и четвергам, когда читают Тору в синагоге, по крайней мере так было до тех пор, пока дела не вынудили его на дальние поездки. В результате еще в молодости здоровье его пошатнулось, приходилось часто прибегать к помощи врачей. Тем не менее он трудился не щадя сил, чтобы обеспечить жене и детям достойное существование.

Редко встретишь такого доброго и верного мужа и отца. Жену и детей он любил безмерно. К тому же это был очень скромный человек, никогда не стремился занять какую-то общественную должность, напротив, даже слышать об этом не хотел и всегда высмеивал людей, жаждавших почета и известности. Словом, он был образцом благочестивого еврея, таким же, как его отец и братья.

Даже среди великих раввинов немногие отличались таким рвением к молитве. Если он молился в своей комнате, а в это время за ним приходили, чтобы отвести туда, где можно что-то дешево купить, ни я, ни прислуга не осмеливались его беспокоить. Однажды таким образом он упустил сделку, сулившую несколько сот талеров. Но никогда об этом он не жалел, верно служил Г-споду и прилежно к Нему взывал. И Г-сподь вознаграждал его за это сторицей. Не знаю человека равного моему мужу по кротости и терпению. Случалось ему терпеть зло и от друзей, и от чужих, но он все сносил терпеливо. Бывало я, поддавшись слабости, не могла сдержаться, а он лишь смеялся над моим негодованием и говорил: «Бедная дурочка, я уповаю на Г-спода и не обращаю внимания на людские разговоры». Да будут достоинства моего покойного мужа опорой нам и в этом мире и в том, другом, куда нам суждено уйти!

Кресло пророка Элиёгу для обряда обрезания. Германия. XVIII век.

IV

Сразу же после прибытия в Гамбург я забеременела – почти одновременно с моей матерью. Г-сподь помог мне родить в срок маленькую дочку. Я сама была еще девочка, и роды были трудные, но я радовалась, что Всевышний даровал мне здорового, красивого ребенка. Моя дорогая мать рассчитала, что ее срок наступит почти одновременно со мной, и как же она была счастлива, что у меня роды начались раньше. Это позволило ей помочь мне, неопытной, юной женщине, перенести страдания. Мы лежали вместе в одной спальне и не завидовали друг другу. Но, Б-же мой, нам не было покоя, потому что соседи то и дело прибегали посмотреть на чудо: мать и дочь, родившие почти одновременно!

Тут я расскажу вам, какую с нами сыграли шутку. Мы лежали вместе в маленькой комнате. Была зима. У моего доброго отца имелось несколько слуг, в доме было довольно тесно. Поэтому, чтобы мать чувствовала себя посвободней, на ночь я уходила в собственную комнату. Но жалея меня, она не велела брать с собой ребенка. Итак, я оставляла свою дочурку в нашей общей комнате, а рядом с ней спала няня. Мать сказала, чтоб я не беспокоилась: если ребенок заплачет, она велит няне отнести его ко мне покормить, а потом вернет и уложит спать в колыбельку. Такой порядок меня устраивал.

Несколько дней около полуночи няня приносила мне ребенка. Однажды я проснулась ночью – было около трех часов утра – и сказала мужу: «Что это значит? Няня не приносила ребенка до сих пор». «Видимо, он еще спит», – ответил муж. Однако я забеспокоилась и наконец сбежала вниз, чтобы узнать в чем дело. Колыбелька была пуста. Как я испугалась! Но я не хотела кричать, чтобы не разбудить мать. Поэтому я стала тихонько трясти няню, надеясь, что она проснется без лишнего шума. Однако она так крепко заснула, что мне пришлось громко ее позвать. «Куда ты дела моего ребенка?» – закричала я. Она спросонья что-то забормотала. Тут проснулась мать и спросила няньку: «Куда ты положила дочку моей Глюкельхен?» Но нянька со сна ничего не соображала.

Тогда я спросила: «Мама, может быть, это моя дочурка в твоей постели?» «Нет, нет! – отвечала она. – Со мной моя дочка», и она вцепилась в запеленатую девочку, будто кто-то хотел вырвать ее и убежать.

Тогда мне пришло в голову посмотреть в другую колыбельку, где лежала моя сестра. И я увидела, что она там крепко спит. «Мама, отдай мне мою дочку, твоя лежит в своей колыбельке!» – сказала я. Но она все еще не верила, и пришлось принести свечу, чтобы она смогла осмотреть ребенка и убедиться, что с ней не ее дочь. Наконец мне удалось убедить ее отдать девочку и признать собственного ребенка. К этому времени мы перебудили весь дом, все страшно переполошились. Но страх сменился смехом, и все стали говорить: «Еще немного и пришлось бы звать на помощь самого царя Соломона!»

Набор для обряда обрезания. Золото. Богемия. XVII век.

V

В доме родителей мы прожили целый год. Было гарантировано, что мы можем жить и два года, но, поскольку было очень тесно, мужу не хотелось там оставаться. Однако второй год мы все же продолжали столоваться, и отец не взял с нас ни копейки. Поэтому мы смогли арендовать прелестный домик за 50 талеров в год и перебрались с двумя слугами, мужчиной и женщиной, туда, где по милости Всевышнего живем и до сих пор. Если бы Б-г не снял брачный венец с моей головы так скоро, думаю, на всем свете не нашлось бы более счастливых и любящих супругов…

Итак, мы еще молодыми зажили собственным домом, и хотя, что вполне естественно, приходилось вести хозяйство рачительно и бережливо (собственно, так оно и должно быть), у нас был приятный и приличный дом.

Первым нашим слугой стал Авроом Кантор из Гильдесгейма. Ему было поручено присматривать за детьми. Позднее он покинул нас и открыл небольшое собственное дело. Потом женился на вдове из Гамбурга, а после ее смерти – на молодой девушке из Амстердама и продолжал жить в Гамбурге. Мы ссудили ему некоторую сумму и послали в Копенгаген. Говорят, сегодня он имеет 10 тысяч рейхсталеров, если не больше.

Когда моей дочурке Ципоре было два года, родился сын Натан. Не поддается описанию, как радовался муж и какой чудесный пир он задал по случаю обрезания. Молю Б-га, чтобы все дети приносили мне радость, сейчас, когда в них вся моя надежда и утешение. Молю Всевышнего услышать мою молитву.

Этим я заканчиваю вторую книгу. Прошу всех, кто прочел ее, отнестись снисходительно к моей глупой затее: как я уже говорила, взяться за перо меня побудили горе и печаль – да благословен будет Всевышний, дающий мне силы справляться со всеми моими бедами.

А теперь, с помощью Всемогущего Г-спода, приступаю к написанию третьей книги.

Конец моей второй книжки

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru