[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2000 ЭЛУЛ 5760 — 9 (101)
Он жил, боясь «разоблачения»
Соломон Славин
Леонид Симанович с внуком Кириллом. 2000 год.
Мой шестилетний внук Аль был неприятно поражен, узнав что я и его отец – евреи.
– Как ты можешь доказать это? – спросил он.
Я показал ему паспорт, и, прочитав по складам «компрометирующую» запись, Аль густо покраснел. Он уже знал, что быть евреем – плохо, и то, что дедушка и отец, которых он любит, евреи, показалось ему несправедливым. В первом классе на «умный» вопрос учительницы какой они национальности, Аль ответил:
– Я – москвич.
В классе четвертом, когда его одноклассники стали выяснять тот же вопрос, он назвался «половинкой».
Настала пора получать паспорт, и я спросил его, какую национальность он запишет в пресловутой «пятой графе», тогда она еще «работала».
– Как это «какую»? – удивился он. – Нашу, конечно! Я – еврей!
Но это было уже другое время, стесняться своей национальности стало дурным тоном. А еще недавно евреи, случалось, делали все возможное, чтобы сойти за русских. И часто это приводило к трагедиям. Так, например, случилось с участником Отечественной войны Леонидом Симановичем.
Он родился в 27-м в Смоленске в фанатически преданной большевизму семье. Отец – член ВКП(б) с 1912 года, мать – с 1924-го. Жили бедно, родители – простые рабочие, он на швейной фабрике, она на табачной. Ноябрьской ночью 1936-го в дом ворвались чужие люди, все перерыли, переломали и увели отца, обвинив его в измене Родине. Сестру Соню исключили из института, мать выгнали из партии, на фабрике не давали «выгодной» работы. В школе мальчика сторонились дети, его долго не принимали в пионеры, а учительница немецкого языка говорила, что в классе сидит сын «врага народа». И, несмотря на все беды, в семье боготворили Сталина. Как же иначе? В своем единственном письме из Магадана отец написал: «Если меня арестовали, значит, так нужно для победы коммунизма».
Началась война. В первый же день Смоленск содрогнулся от взрывов бомб. Из города спешно эвакуировались предприятия и люди. Но мать не верила, что немцы дойдут до Смоленска, об эвакуации и слышать не хотела. А когда они все же «дошли», Леня убежал из дома. В коротких штанишках, ситцевой рубашонке, он пристал к заводскому эшелону, отправлявшемуся на восток. Не успели отъехать, немецкие самолеты начали охоту за эшелоном. Поезд останавливался, люди прятались от бомб под вагонами, бежали в лес или поле. Многие погибли, были ранены. Месяц спустя эшелон прибыл в Пензу, простоял там неделю и двинулся на Кострому. В поезде мальчика признали своим и предложили поступить в заводское ремесленное училище. Здесь, не раз услышав «жидовскую морду», он хлебнул горя, понял, каково быть евреем.
Мечтал Леня только об одном – попасть на фронт. Но оказался в ремесленном училище речного флота при заводе «Теплоход». И там, чтобы избежать издевательств, впервые назвался русским. Лишь в начале 43-го, когда ему стукнуло 16, он был зачислен воспитанником в роту инженерной разведки, занимавшуюся разминированием дорог. Старшие бережно относились к шустрому и смелому пареньку, а офицеры не раз предлагали направить его в Суворовское училище, но он отказывался.
В сентябре 44-го рота напоролась на мину, вставленную бандеровцами в дерево, лежавшее поперек дороги. Раздался взрыв, начался обстрел. Тяжело раненного Леню вынес из-под огня командир. После операции в медсанбате его отправили в глубокий тыл, в цхалтубский госпиталь, в Грузию. Но и здесь надежда снова попасть на фронт не покидала парня. Едва поднявшись, он уговорил врачей выписать его и направить в школу радистов, хотя был еще очень слаб. Закончил уже после Победы. На пересыльном пункте его назначили в Москву в распоряжение штаба Сухопутных войск. Тогда-то и пришлось Лене заполнять первую в его жизни анкету. И он в той самой пятой графе написал: «русский», а на вопрос об отце ответил: «Погиб на фронте». Анкета получилась «чистая», и демобилизованного солдата Симановича направили служить истопником в котельной хозуправления Министерства обороны. С той поры он ежегодно заполнял анкеты, как требовала его «ответственная» должность, повторяя одну и ту же ложь, и жил в постоянном страхе перед разоблачением и суровым наказанием.
Леонид Симанович в молодости. 1945 год.
Продолжая работать истопником, Леня закончил вечернюю среднюю школу, но сменить тяжелую и вредную работу, сделавшую его инвалидом, так и не рискнул. Смекалистый и активный парень мог бы сделать неплохую карьеру, но, однажды солгав, вынужден был просиживать свою жизнь в загазованном подвале.
Шел 1949 год. Однажды на танцплощадке Леня познакомился с Тамарой. Они подружились. Тамара работала медсестрой в больнице и как-то пожаловалась, что ее заставляют оговорить работавших рядом врачей-евреев, она же категорически отказывается это сделать. И Леня ей, единственной, признался, что он – еврей. В декабре они поженились, и Тамара взяла его фамилию.
Жили трудно, он зарабатывал 69 рублей в месяц, она – 34. Его не раз уговаривали перейти работать на завод: престижнее и платят лучше, но Леня отказывался, опасаясь все того же разоблачения.
Оно пришло нежданно. Не зря говорят, сколько веревочке не виться... Настал срок смены паспорта. В документах для милиции обнаружилась неточность: в домовой книге почему-то отчество Симановича значилось не «Ильич», а «Максимович». Ему предложили получить повторное свидетельство о рождении, благо архив Смоленска уцелел. Отчество «Ильич» копия документа подтвердила, но одновременно выяснилось, что никакой он не русский.
Из слесарей-водопроводчиков Симановича не разжаловали, вроде бы и некуда.
... Леониду Ильичу Симановичу семьдесят три. Он давно на пенсии, у него трое внуков и правнук, не дай им Б-г повторить судьбу деда и прадеда...
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru